Я вынырнул примерно в сотне метров от того места, где машина рухнула в воду, отплевываясь и задыхаясь. Мне хватило мозгов не выныривать из воды как пробка и не привлекать к себе особого внимания. К счастью, меня не вынесло на середину реки. Глотнув воздуха, я вновь нырнул, дабы не обращать на себя внимания столпившихся на мосту милиционеров, бдительно водившими по поверхности воды стволами автоматов.
До берега я добирался короткими перебежками, если этот вид плавания можно было назвать перебежками. Руки почти не слушались, я периодически уходил под воду, отчаянно работал ногами, выныривал, откашливаясь и отплевываясь, а потом снова погружался вглубь. Меня несло течением, а я отчаянно старался оказаться подальше от самых быстрых потоков, поближе к берегу. Где-то в подсознании я с ужасом подумал, что, выйдя из всех передряг, вот так бесславно утону в холодной реке. Хорошо, что меня не успело отнести к середине реки, и я медленно, но верно, оставляя в воде кровавый след, добрался до суши. К счастью, берега реки поросли камышом, за него я и прятался от возможных соглядатаев. Зато к несчастью, берега были крутыми и глинистыми, поросшими ивняком. Я безуспешно хватался за ветки деревьев, соскальзывая в воду. Сил уже почти не оставалось. Наконец, я уцепился за несколько тонких веточек сразу, надеясь, что они не сломаются, и потянул себя вверх. Раненные руки мгновенно окрасились кровью, которая начала сочиться из-под наполовину сбитых бинтов. Багровые капли падали в воду, растекаясь по мутновато-бурой глинистой жиже. Я полз вверх, цепляясь за ветки и корни деревьев. В одном месте я схватился за какую-то колючку вроде чертополоха и взвыл от боли, едва не скатившись вниз. Когда я, вцепившись в пуски травы, вполз наверх, я разрыдался от ярости и боли. Надо мной было синее до рези в глазах небо. Мои руки были черны от грязи и крови. Я не чувствовал своего тела. Мне было холодно и больно. Я с трудом заставил себя отползти в заросли ивняка и там рухнул от изнеможения, не обращая внимания ни на рои комаров, ни на сучки, впивающиеся в ребра.
Я проснулся от холода, лежа на траве, скрючившись, словно эмбрион. Комары облепили меня сплошной черной тучей. Руки нещадно болели, подо мной была лужа крови, но раны на руках уже запеклись. Хуже было с продырявленным плечом. Удивительно, что с простреленной рукой я вообще выплыл. У Чапаева, к примеру, это не получилось… Мир медленно вращался вокруг своей оси. Я с неудовольствием отметил, что у меня явный жар. В животе что-то поскуливало и урчало. На небе уже проступили звезды. Я встал и, пошатываясь, пошел по берегу.
Ажиотажа на мосту не наблюдалось. Очевидно, менты уже разъехались, потеряв надежду найти меня. Это меня даже слегка оскорбило. На большие эмоции сил не оставалось. Я развернулся и интуитивно пошел прочь от города. В глазах плясали черти с неоновыми рогами. Кочек под ногами становилось все больше. Я спотыкался, падал, вставал с надрывным воем, но все-таки вставал и шел, не видя перед собой дороги. Впрочем, дороги и не было: корни, сучки и ямы стали на этот момент моими лучшими друзьями.
— Здравствуй, дорогая! — обрадовался я очередной ямке, когда запнулся об нее и впечатался мордой в землю.
— Как поживаешь? — осведомился я у нового сучка, о который споткнулся и полетел кувырком с небольшого холмика.
— Какие планы на вечер? — вежливо поинтересовался я у кустов крапивы, в которые забрел по инерции. Не знаю почему, но каждая такая встреча невероятно меня забавляла. Я шел и смеялся в голос там, где мог. Меня просто разрывало от смеха. Не знаю, что забавного я находил в этой ситуации.
Я очнулся от своей истерии, сидя на скамейке, и смеясь взахлеб. Хохот оборвался быстро, в теле вновь проснулась боль. Я захлебнулся смехом и оглядел окрестности мутным взглядом.
Это был дачный поселок. Безусловно, обитаемый, судя по ухоженным грядкам. Это было хорошо с одной стороны и очень плохо с другой. Хорошо тем, что я смог бы найти здесь еду и одежду на смену, а может и какие-нибудь медикаменты, если повезет. Плохо тем, что легко можно было нарваться на сторожа или дачников, которые, увидев меня, точно вызвали бы милицию или охрану поселка, что в принципе было одинаково плохо. Умом я понимал, что мне надо дождаться полной темноты и поискать пустой домик, но сил уже ни на что не хватало. Я, как брошенный пес, огляделся по сторонам и, с трудом передвигая ноги, пошел к наименее ухоженному дому из близлежащих. Там не горел свет. Грядки были сухими и требовали полива. Я дернул калитку. Она была замотана проволокой, скрученной замысловатым узлом. Я перелез через нее, умудрившись не упасть.
Собаки на даче явно не было, хотя в глубине огорода стояла старая конура с ржавой цепью и сплющенной алюминиевой миской. На двери висел новенький замок. Я дернул за него, но засов не поддался. Я дернул сильнее. По рукам потекла кровь. Я мотнул головой. Мир вздыбился и навалился на меня. Я медленно сполз по стенке.
Прошло довольно много времени, пока я смог подняться. На улице было совсем темно. Я не держался на ногах. На некоторых дачах горели фонари и слышались голоса. Я сполз с крыльца и на четвереньках направился к темному сооружению в глубине участка.
Сооружением казалась баня, и она была даже не заперта. Я долго шарился в темноте, а потом нащупал огарок свечи и спички. В баке еще что-то булькало. Я набрал тазик холодной воды, снял с себя одежду и с гримасой боли, начал смывать с себя грязь. Полотенца не было, но в предбаннике валялась старая плащ-палатка, залатанная в нескольких местах. Я расстелил ее на полке, сунул под голову что-то мохнатое и, укутавшись широкими полами, с наслаждением заснул.
Истекающую кровью Катю Захарову привезли в реанимацию простой больницы, оказавшейся поблизости. На ее счастье, хирург был трезв и даже не очень устал от дежурства, на которое он недавно заступил. Естественно, по факту огнестрельного ранения была вызвана милиция. Документов, удостоверяющих личность, у Кати не оказалось. Однако осведомители, знающие Захарова и его племянницу, довольно быстро опознали в окровавленной девушке ту самую Катю Захарову, которая таинственным образом исчезла из дома дяди во время перестрелки. Сеть работала в обе стороны. Вскоре в больнице, в сопровождении мрачного Змея появился лично Тимофей Захаров, со стиснутыми до зубовного крошева челюстями.
Однако, даже авторитет Змея и Захарова вместе взятые оказались бессильными, против несокрушимой преграды в лице дежурного хирурга. Катя перенесла операцию тяжело. Ей пришлось удалить одну почку и влить довольно много крови. К счастью, у Кати была самая распространенная первая группа крови. Перевозить Катя в элитную клинику было невозможно. Тимофей приказал выставить по периметру охрану, посадил пару мордоворотов у дверей в вылизанную до блеска палату, а у изголовья Кати бессменно сидела специальная сиделка.
Змей тоже не сидел без дела. Известие о том, что таинственный киллер сидел у него под носом, не давало ему покоя. Ошеломляющие подробности жизни простого программиста Всеволода Тулина оказались покруче любого боевика. Злобно мечущийся по комнате Захаров узнал, с чего началась эта кровавая драма. Мальчишка, которому удалось обвести вокруг пальца три группировки, донельзя бесил Захарова. Он желал лично пристрелить паршивца, из-за которого Катя оказалась в больнице.
На следующий день пылу у Тимофея поубавилось. Во-первых, Змей нашел свидетелей, которые видели перестрелку. Из свидетельств очевидцев, которые почти не отличались друг от друга, выходило, что Сева и Катя отстреливались от превосходящих по числу ребят из группировки Сытина. Три трупа, оставшихся на месте, явно говорили о том, что у веб-дизайнера набита рука на компьютерных стрелялках, а то и на чем покруче. Захаров даже слегка зауважал мальчишку, который устроил вендетту в городе.
Во-вторых, Катя пришла в себя уже на следующий день, что было поразительно после тяжелой операции. Говорить ей не разрешали, но она успела прошептать дяде почти неразличимым шепотом: "Помогите ему". По мнению Змея, она говорила о Тулине. Впрочем, Захаров и сам в этом не сомневался.
Оперативно работающая во вражеском стане агентура сообщила, что Бек и Большой пришли к взаимному соглашению, решив, что Захаров решил устранить их с дороги. После неудачного обстрела дома Захарова и не менее неудачного и совершенно бессмысленного покушения на Катю, Большой и Бек залегли на дно. Пока поиски их логова пока были безрезультатны. Однако все знающие в один голос утверждали, что оба еще в городе.
День шел за днем. Мелкие стычки перерастали в небольшие перестрелки и заварушки. Однако страдали в основном мелкие сошки. Ничего не было известно ни о Большом, ни о Беке. Это очень сильно удручало Захарова, на подмогу к которому стекались бойцы со всей страны. Ничего не было известно и о Тулине. Змей давно установил, что угнанная им "Шкода" рухнула в реку, когда ее обстреляло милицейское заграждение. Даже Змей, с его звериной интуицией, был уверен, что мальчишка погиб. Однако Захаров не верил в это. Его чутье показывало, что события еще только начинают раскручивать свою спираль.
Спустя шесть дней после нападения, Катю смогли перевезти в другую клинику. А еще через пару месяцев интуиция Захарова победно затрубила в фанфары. В городе произошли такие события, которые впоследствии перешли к всеобщему переделу.
Что-то холодное и мокрое ткнуло меня прямо в глаз, а теплое и влажное пробежало по лицу. Если учесть, что мне снилось горное ущелье и убитая мной тогда гадюка, которая кинулась на меня, неудивительно, что я соскочил как полоумный, не в силах понять, на каком свете нахожусь. В найденную в бане плащ-палатку я замотался, как гусеница в кокон, поэтому сразу не смог выбраться, резко рванулся и свалился с полка вниз кубарем.
Надо мной стояло нечто. Нечто было большим, почти с меня, черным, как туча и мохнатым. Спросонья я подумал, что это медведь. Чудовище тяжело дышало, выпятив наружу ярко-розовый язык. Изо рта монстра дурно пахло. Над чудовищем стоял человек, закутанный в какую-то бесформенную кацавейку. На голове человека была шляпа с большими полями. Мне стало как-то дурно. В голову полезли нехорошие ассоциации с адом и раем, судным днем и даже Фредди Крюгером. Человек смотрел на меня и не шевелился. Секунды тянулись как расплавленная жвачка. Я похлопал глазами и только потом