Иванок держал в руках свою трофейную винтовку, время от времени посматривал вверх, на белёсый обрыв. Именно по нему днём, когда он вёл наблюдение, скатывались вниз фрицы. Рядом неподвижно, как сгорбленный вековой пень, стоял сержант Евланцев. ППШ закинут за спину. В правой руке он держал нож. Ножей у Евланцева было несколько. Один за голенищем, другой всегда в ножнах на поясе. Может, и ещё где прячет. Тот, который сержант сейчас держал в руке, он вытащил откуда-то из-за пазухи. Иванок не успел разглядеть, откуда именно. Но точно – из-за пазухи.
Как плохо во взводе без Игната Васинцева, подумал Иванок. Даже снабжение хуже стало. Или Плетёнкин что-то прижимает, химичит со штабными и тыловиками. Те народ ушлый. Без Васинцева порядок наводить некому. Или… Донимали комары. Облепляли руки и лицо, лезли в глаза и ноздри. Сволочи, хуже немцев. Он медленным движением поднимал свободную руку и буквально соскребал присосавшихся тварей со лба, щёк и губ. Комары, опьянённые кровью, хрустели под пальцами, как молодые водоросли. Евланцев, стоявший рядом, этого себе не позволял. Он лишь вздыхал с укоризной, когда Иванок, измученный комарами, в очередной раз поднимал руку, чтобы сгрести их с лица и шеи.
В стороне немецких окопов послышались приглушённые голоса. Ракеты, с одинаковыми промежутками времени взлетавшие немного правее с траекторией в сторону Вытебети, вдруг перестали вспыхивать над ольхами. Сердце у Иванка застучало.
Вверху качнулись две тени, на мгновение заслонили звёздное небо, стали медленно спускаться к реке. Иванок сразу понял, кто это. Вместо котелков у них в руках были короткие МР 40[14]. «С такими „рогачами“ по воду не ходят», – тут же мелькнула у него опасная догадка.
– Опустись в воду и плыви. Уйдёшь, доложишь. – Голос сержанта Евланцева лёгким дыханием колыхался над головой Иванка. – Это приказ.
Дрожь начала бить Иванка ещё сильнее. Он медленно опустился в воду. Он знал, что в шаге левее начинается глубина. Течение подхватило пузырь его камуфляжной куртки и поволокло, спасительно затягивая под кусты. Сержант в последнее мгновение перед схваткой пожалел его, потому и отдал такой приказ. Ждали одиночку, какого-нибудь ординарца, посланного за свежей водичкой, а тут…
Вверху мелькнули ещё несколько теней. Все они так же бесшумно спускались к разрушенным мосткам. «Разведка», – мелькнула мгновенная догадка. На разведку напоролись. Сходили за «языком»… Но зачем же он уплывает от своих товарищей? Разве можно их бросать в трудную минуту? Это же нарушение первой заповеди разведчика! Назад! Надо вернуться назад!
Иванок старался двигаться как можно тише. Его сносило всё дальше, под черёмуховый куст. Он поплыл, одной рукой загребая правее, а другой тем временем держал над головой винтовку. Плыл бесшумно, грёб под водой. Наконец нащупал под ногами дно и разогнул колени. Патрон был в патроннике. Он снял винтовку с предохранителя. Короткими шагами, цепляясь носками сапог за песчаное дно, выбрался на мель. Приготовился. Он прекрасно видел ночью и потому умел ориентироваться безошибочно, не ошибаться в выборе пути вперёд или назад, определять цели.
Кто-то задавленно охнул у воды. Что-то упало вниз, загремело по камням. Видимо, автомат. Плеск воды. Возня. И тут же длинная очередь, выпущенная из ППШ, расколола напряжённую тишину ночи. Ей ответили сразу несколько – сверху. Пули вспенили воду под самым берегом. Кто-то задавленно вскрикнул. Иванку показалось, что это был голос старшины Казанкина. Казанкина ранило… Он вскинул винтовку, прицелился в серую фигуру за деревьями, плавно спустил курок. Затаившегося за деревом отбросило в сторону. Иванок быстро перезарядил и выстрелил снова. И снова выстрелил. Рядом с ним разорвалась граната. Значит, это она мгновение назад пролетела над головой, цепляясь за черёмуховую листву. Тяжёлый черный столб воды и огня встал над ним и опрокинул, избавляя мгновенно и от боли, и от холода, и от гадкого чувства, что он в какой-то момент, соблазнившись приказом сержанта Евланцева, всё же бросил своих товарищей…
…Пуля, пронзая чёрную пелену неподвижной листвы приречных кустарников, сверкнула короткой вспышкой над водой, ударила в середину корпуса затаившегося за ольхой немецкого разведчика. Другого она поразила прямо в лицо, и тот покатился вниз. Резко развернулась и разорвала грудь стоявшего внизу. Кажется, это был русский. Через мгновение с одного и другого берега, почти в упор, ударили несколько автоматов и два пулемёта: МГ и «дегтярёв». В воду и под ольхи, вверх, на обрыв, полетели гранаты.
Глава тринадцатая
Перед рассветом правее, где изготовились к наступлению батальоны, поднялся переполох. Дело дошло до гранат.
Вестовой Быличкин сбросил шинель, схватил винтовку и спросонья, заорав что-то бессвязное, полез на бруствер.
– Ты куда, дурья твоя башка! – сдёрнул его за ногу обратно в траншею сержант Численко.
Быличкин долго потом сидел на дне окопа и молча смотрел в небо.
– Покури, покури, – посмеивался над ним Численко.
– Я думал, началось, – наконец разлепил пересмягшие губы Быличкин.
– Что, испугался, что атаку проспал? – усмехнулся из-под шинели Сороковетов. Он нянчил на коленях свою забинтованную руку.
Воронцов зашёл в землянку, связался с первым батальоном. Оказалось, у реки встретились две разведки.
– Кто? – переспросил Воронцов командира соседней роты. – Наша, полковая? Или вы своих посылали?
– Полковая, – ответил сосед.
– Я третий взвод на выручку выслал. Жду донесений.
Полковая. В груди у Воронцова защемило. На войне вся надежда и спасение – друг. Страшнее всего потерять друга. Воронцов знал: если пошла полковая разведка, то и Иванок, возможно, там. Иванок парень отчаянный, всюду лезет.
– Где лейтенант Воронцов? – послышался в глубине траншеи голос особого оперуполномоченного Смерша старшего лейтенанта Гридякина.
– Здесь, – окликнул его Воронцов.
Следом за оперуполномоченным контрразведки шёл незнакомый старший лейтенант. Должно быть, это и есть Сивков, подумал Воронцов и на всякий случай застегнул верхнюю пуговицу гимнастёрки.
– Ну что? Какая обстановка? – спросил Гридякин.
– Рота отдыхает. Через полчаса общий подъём и готовность номер один.
– Вот, знакомься, старший лейтенант Сивков, командир шестой роты.
– Здорово, сосед. – Рука у Сивкова твёрдая, мужицкая. У бойцов после недели боёв, когда за сутки приходится раза три менять позицию и тут же окапываться, кожа на ладонях становится точно такой же. – Ну что, лейтенант, сразу о деле? Ты давай отводи своих молодцов. Правый фланг мне освободи. Рота вот-вот подойдёт. Я хоть пару взводов туда впихну.
По цепи тут же понеслось:
– Лейтенантов Медведева и Бельского к командиру роты!
Шестая начала занимать траншею за полчаса перед атакой. Воронцов отвёл третий и четвёртый взводы, уплотнив ими первый и второй.
– С кем пойдут танки? – спросил Сивков.
– Танки пойдут через броды. По вашему фронту бродов нет. Да и начальник у танкистов свой. У него приказ есть от комбрига – наступать через мост.
– Кто? Кто командует танками?
– Старший лейтенант Нелюбин.
– Как себя ведут немцы?
– Примерно. Правее вас час назад наша разведка попыталась к ним пройти.
– Ну и что?
– На встречную напоролась. Бой был.
– Значит так, лейтенант, передаю приказ бати на словах. Минут через двадцать начнётся артподготовка. Вперёд пойдём по сигналу «красная ракета». Продвигаться будем вслед за артогнём.
– Вчера было то же самое. Как видите, прошли мы недалеко.
– Ничего. У них тут последняя траншея.
– Последняя траншея первой линии, – поправил старшего лейтенанта Сивкова Воронцов.
Гридякин сидел возле телефонных аппаратов и в разговоре не участвовал.
– Давно воюешь? – спросил вдруг Сивков; он словно почувствовал некую преграду, которая мешала ему свободно разговаривать с командиром взвода штрафников.
– В штрафной?
– Да нет, не в штрафной, а вообще.
– С октября сорок первого.
– Ого! А орденок-то вроде новенький.
– Орден за Зайцеву гору.
– Да, Зайцева… Проклятые болота. Вспоминать не хочу. Два взвода там оставил. Вместе с лейтенантами.
– Вам тоже там довелось побывать?
– Довелось.
– Я там лучшего друга потерял, – зачем-то признался Воронцов.
– На фронте друзей лучше не заводить. Сегодня живой, а завтра…
– Мы живём на фронте, а потому и дружим на фронте.
В траншее раздавали водку. Бойцы смеялись. Уговаривали старшину выдать им дополнительно по сто граммов за выбывших накануне. Старшина, конечно же, не упустил случая получить спирт на всю роту, на вчерашний её состав, когда во взводах значилось по шестьдесят-семьдесят человек. И вот теперь вокруг него вился целый хоровод особо охочих. Принесли котелок и для Воронцова.
– Вот, товарищ лейтенант, ваша доля, – сказал Быличкин и поставил плоский трофейный котелок рядом с телефонными аппаратами.
– Почему так много?
– На весь штаб.
– Неплохо живёте, штрафные, – заметил Сивков, кивнув на котелок.
– Единственная привилегия.
– И то неплохо.
– Давайте, товарищ старший лейтенант, с нами, за компанию.
– Не откажусь.
– Только вот закусить нечем.
– Некогда уже закусывать, лейтенант.
Они выпили прямо из котелка, передавая его друг другу по очереди. Гридякин тоже пригубил.
– Солодовникова сильно тяпнуло? – спросил Сивков.
– Сильно. Месяц проваляется.
– Ну, пускай отдохнёт. Труженик. В штрафную пошёл. Звёзд ему захотелось. А где зам? Кац где?
Гридякин сразу напрягся. Воронцов ещё не знал, что его появление в траншее связано с судьбой замполита.
– Старший лейтенант Григорян тоже ранен. Правда, легко. Замполит… Замполит где-то во втором эшелоне, – пряча и от Сивкова, и от Гридякина глаза, ответил Воронцов. Не хотелось ему сейчас говорить о старшем лейтенанте Каце. Никогда у них не было хороших отношений. И теперь Воронцов окончательно понял, почему. Но сейчас, перед атакой, ему об этом думать не хотелось.