Он вдруг спохватился, что надо было написать Зинаиде письмо. Хотя бы несколько строк. И оставить кому-нибудь из кашеваров. Или старшине.
Воронцов расстегнул ремень, снял фляжку и наполнил её остатками водки.
– Трофейная? – кивнул на фляжку Сивков.
– Да. Память о прошлом лете.
Несколько минут сидели молча. Быличкин вышел. Сивков развернул карту:
– Значит так, лейтенант. Прорываешься ты, я – следом. За рекой идём вдоль траншеи. Если они сразу не отойдут. От танков не отстаём. Ты с ними увязал?
– Да. Только вот брод придётся разминировать под огнём.
– Ничего. Сейчас «катюши» сыграют, веселей будет. Я тебе своих сапёров пришлю, ребята надёжные. Танки должны пройти. Нам без них траншею не взять.
Снова, как и в предыдущее утро, позади загудело, завыло, и сотни снарядов и мин полетели через их головы в сторону немецких окопов.
Бойцы прилипли к брустверам, вглядываясь в пойму, которую уже заволакивало дымом и копотью.
– Рот-та!.. – закричал Воронцов, не узнавая своего голоса.
Когда они подбежали к разрушенному мосту, там уже копошились сапёры танковой бригады и ещё несколько человек, видимо из шестой роты. Сивков хорошо понимал, что, если танки благополучно переправятся на тот берег, потерь в штрафной роте во время броска к траншее будет значительно меньше. Танки ревели моторами где-то позади, они ещё только выбирались на дорогу. Другого брода для них поблизости не было.
Огненно-чёрный вал взрывов уходил в глубину обороны противника, кромсал лес, батарею немецких противотанковых орудий, спрятанных в лощине на опушке, откуда хорошо просматривался брод, срубал и расщеплял телеграфные столбы, уходящие вдоль дороги куда-то на запад.
Немецкие окопы молчали. Только где-то левее, где наступали гвардейцы, завязалась перестрелка, но вскоре стихла, подавленная торопливыми очередями ППШ и взрывами гранат. Тяжелые фугасы, выпущенные из стапятидесятидвухмиллиметровых гаубиц, и снаряды реактивных миномётов разметали траншею, блиндажи и пулемётные окопы. Дымились не только воронки, но и концы расщеплённых брёвен, какие-то предметы, выброшенные взрывами из блиндажей и окопов. Дымилась сама земля, взрыхлённая, словно перед севом, и пропитанная гарью.
Трупов было мало. Только кое-где, возле искорёженных пулемётов, лежали вразброс по три-четыре немца. Расчёты.
Воронцов сразу же понял очевидное: заслоны. Значит, основные силы отошли и, возможно, не попали под огонь артиллерии. Он тут же приказал взводным двигаться колоннами, в темпе, не рассыпая цепи. Вскоре их догнали танки. Штрафники снова вскарабкались на броню. Шестая тоже поднялась, переправилась через реку и шла следом, метрах в ста от них. Сивков цепи тоже не развёртывал, берёг людей. Словно чувствовал, что главное – впереди.
– Пехота! Слушай мою команду! – Из люка башни КВ высунулся старший лейтенант Нелюбин. – Как только обнаружите противотанковую пушку, пулемёт или скопление противника, постучите по башне и – несколько очередей, трассирующими, по курсу цели. Чтобы мы видели, куда стрелять!
Танки шли по лесной дороге, подминая гусеницами брошенные конные повозки, противогазные коробки, трупы лошадей и людей. Иногда в лесу, на дорожной просеке или на полянке, мелькали бегущие люди в серо-зелёных мундирах и камуфляжных куртках. Никто из штрафников не стрелял в них. Не осмеливались выстрелить по сидящим на броне и бегущие немцы. Словно и у тех, и у других была другая, более трудная задача, другой приказ, и на его выполнение они берегли силы и патроны.
Лейтенант Нелюбин, крепко держась рукой за металлическую скобу, приваренную к башне, другой рукой придерживал свой ППШ, смотрел вперёд и по сторонам. Немцы выскакивали на дорогу, ошалело оглядывались на грохочущие танки, на десантников, сидевших на броне, некоторые тут же бросали винтовки и поднимали руки. Другие шарахались назад и исчезали в лесу. Точно так же бежал старшина Нелюбин летом сорок первого, отступая вдоль Варшавского шоссе к Юхнову. Но тогда, голодные и деморализованные, красноармейцы выходили на дороги и сборные пункты десятками, сотнями. А эти упорно бегут к своим. И не стреляют только потому, что боятся ответного огня.
Воронцов постучал по броне прикладом автомата. Танк остановился. Старший лейтенант Нелюбин высунулся из люка.
– Нелюбин, – крикнул ему Воронцов, – разведку надо выслать.
– Зачем? Ты же видишь, бегут как зайцы!
– Нарвёмся! Там где-то их оборона.
– Хорошо. – Старший лейтенант Нелюбин включил радиостанцию. – Двойка! Двойка! Лосев! Давай вперёд! Дистанция – пятьдесят метров!
– Понял! – ответил Лосев. – Десант со мной?
– Да, с десантом!
– Понял!
Мощный КВ, приминая березняк, пошёл на обгон. Когда он скрылся за поворотом лесной дороги, двинулась и остальная колонна.
Проскочили с полкилометра, впереди увидели разбитую колонну техники. Сгоревшие трёхосные «бюссинги», искорёженная зенитная установка, несколько бронетранспортёров с оторванными передними мостами и колёсами, танки с вырванными башнями.
– Неужели это наша артиллерия так их разделала? – кивнул на груды горелого металла, сдвинутого с дороги, Сороковетов.
– Где им! – крикнул Емельянов. – «Горбатые»!
Вскоре проехали мимо сгоревшего штурмовика. От самолёта остался один остов и оплавленная глыба мотора.
Выскочили в поле. И когда передняя машина миновала лощину, темневшую впереди яркой зеленью болотины, из леса, с расстояния около семисот метров по их колонне открыло огонь одиночное противотанковое орудие.
– Володя! Назад! В лощину! – включив радиостанцию, закричал старший лейтенант Нелюбин. – Задний ход!
– Там болото, Авдей!
– Лезь в болото! С поля! С поля уходи! Живей!
– Поздно! У нас попадание. Мехвод убит!
– Горим? Мы горим, командир?
– Спокойно. Пока не горим. Попробуем стрелять.
Выскочившие в поле танки тут же начали пятиться, открыв огонь из орудий. Штрафников сразу, как только началась стрельба, будто смахнуло с брони. Воронцов отвёл людей к опушке.
– Нелюбин, быстро давай со своим взводом вдоль леса, в обход!
Бойцы лежали под берёзами, наблюдали за дуэлью немецкой 88-мм зенитки с танками.
– Гамбец нашему «климу», «восемь-восемь» бьёт.
– Сейчас второй взвод их обойдёт и гранатами забросает.
Ещё несколько трасс ударило в броню стоявшего в поле КВ, разбрызгивая снопы искр. Танк сделал ответный выстрел и выбросил вверх столб огня. Раздался взрыв, и КВ потонул в дыму. В лесу послышалась стрельба.
– Взвод Нелюбина возвращается, – сказал сержант Численко.
– Что там случилось? – Воронцов расчехлил бинокль.
– Тоже, видать, напоролись.
– Танки!
– Танки идут!
В поле, со стороны дальнего леса, появились угловатые коробки танков.
– Рота! – тут же подал команду Воронцов. – Быстрей окапываться! Приготовиться к отражению танков! Бронебои! Ко мне!
Он тут же расставил взводы. Пулемётчики ещё продолжали лихорадочно окапываться по флангам, а бронебойки уже начали стегать по танкам и бронетранспортёрам. Левее артиллеристы сняли с передка семидесятишестимиллиметровую «грабинскую» дивизионную пушку, быстро развернули её в боевое положение, загнали в землю ломы, чтобы упереть станины. И через минуту фосфоресцирующие настильные трассы одна за другой ушли за лощину, мимо горящего КВ. Задымил один Т-IV. Из леса гулко бахали танковые пушки.
В поле шириной километра в два немцы начинали контратаку. Около полусотни танков и самоходок шли, выстроившись обычным порядком. В центре, на острие клина, двигались, будто черепахи, приземистые тяжелые Т-VI – «тигр». Справа и слева, уступами средние T-V – «пантеры». В середине клина двигались длинноствольные Т-IV и горбатые «фердинанды». А между ними юрко сновали полугусеничные бронетранспортёры с пехотой и лёгкие чешские и французские танки. Это была мощная контратака. Одновременно несколько косяков пикировщиков, скользя по полю косыми уродливыми тенями, начали боевой разворот над опушкой, где спешно окапывались гвардейские роты и стрелки, а артиллеристы выкатывали на прямую наводку дивизионные пушки и ПТО. Выстроившись для атаки, Ю-87 веером, один за другим, пикировали на цели, бросались вниз почти отвесно и, высыпав серию бомб, вновь легко, как коршуны, схватившие лёгкую добычу, взмывали вверх.
Во время первого налёта больше всего досталось артиллеристам и танкистам. Когда «лаптёжники» улетели, начали перевязывать и выносить к дороге раненых. Там их грузили на санитарные машины и тут же увозили в тыл. Уцелевшие расчёты торопливо ставили на колёса опрокинутые орудия. Через минуту-другую они уже вели огонь. Танкисты тушили подбитую «тридцатьчетвёрку».
И в это время над лесом показались штурмовики. Сияя красными звёздами на широких крыльях и тяжело опустив носы, они парами заходили в атаку, обрабатывая реактивными снарядами и ПТАБами остриё танкового клина. Сбросив первую партию смертоносного груза, «Илы» уходили на вираж. Вскоре они образовали круг, так называемую «карусель».
Воронцов, следивший за ходом боя из наспех отрытого окопчика, положив на бруствер из дёрна снайперскую винтовку, вспомнил, как однажды уже наблюдал за таким строем «горбатых». Вскоре стало понятно, почему штурмовики выстроились таким порядком. На высоте примерно трёхсот метров схватились истребители. «Мессершмитты» и «фокке-вульфы» дрались с «ЛаГГами» и «МиГами».
Остриё танкового клина полыхало взрывами бомб и реактивных снарядов, горящими танками и самоходками, вспышками ответных выстрелов «тигров» и «пантер». Огня добавляли и орудия. Всё больше и больше трассеров уходило в поле со стороны опушки. Стреляли и бронебойщики отдельной штрафной роты. Всё пространство над вспольем и окрестными перелесками, заросшими кустарником лощинами и лесами потонуло в сплошном гуле, скрежете, крике раненых. В бой с обеих сторон втягивались всё новые и новые силы. Масштабы схватки и ожесточение нарастали. Бой на глазах перерастал в сражение. Нельзя было предсказать судьбу этого встречного сражения, разыгравшегося на холмистом, изрезанном балками всполье, потому что и с той, и с другой стороны за ним наблюдали опытные, бывалые генералы, воевавшие со своими солдатами с сорок первого года. Они вводили новые и новые резервы, стараясь надавить ещё и ещё, чтобы противник не выдержал, расступился. Но и та, и другая сторона держались, понимая, что за малейшим маневром, похожим на отход, последует катастрофа бега и разгрома.