Некрасов наблюдал за ним со смесью веселья и задумчивости. Сунув револьвер подмышку, он растёр озябшие ладони и двинулся следом.
Шмидт проводил соперников взглядом. Картина завораживала.
Ни одного суетливого движения. Ни единого слова. Только шаги по снегу – один нервный и широкий, другой чуть прихрамывающий. Бывшие друзья шли рядом, но не вместе. Каждый навстречу собственной преисподней.
Доктор покачал головой. Ни намёка на искру. Лёд против льда. Минуту, много две – и мы увидим, кто растает первым…
Но разглядеть что-либо не представлялось возможным. Метель взъярилась не на шутку. Сквозь непроницаемый занавес едва угадывались две тёмные фигуры.
– Давайте, – взвизгнул секундант, не выдержав звенящего напряжения. Его голос погряз в пурге, словно муха в паутине. – Давайте!
Револьвер Некрасова взметнулся к небу и раскатисто выплюнул язычок пламени. Эхо ещё кружило над головами, когда раздался ответный выстрел.
Бац!..
Доктор застыл, словно сам получил пулю в грудь. Воздух выбило из легких.
Виталий Сергеевич покачнулся и упал лицом в снег. Убит! Неужели убит?!
Кто-то кричал. Истошно, надсадно. Раненый? Нет! Голос доносился с противоположной стороны.
Карл Генрихович обернулся. По заснеженной дороге бежал человек. Полы его плаща с пелериной развевались на ветру, рука придерживала цилиндр.
– Стойте! Ради всего святого! Стойте…
Кто бы это?
Неважно.
Шмидт бросился к упавшему другу. Перевернул. Из раны в животе толчками струилась кровь. Будучи военным хирургом, он знал, что делать, не знал только… нужно ли?
Лицо Некрасова было мертвенно-бледным, но… чёрт бы его побрал! – глаза горели какой-то странной, почти торжествующей радостью.
Раненый смотрел на озадаченного Мишеля. Не как на врага. Но и не как на друга. По-другому. Как-то совершенно иначе…
Отшвырнув дымящийся револьвер, Карл Генрихович бережно поднял свистульку и вручил её Некрасову. Держите, мол, голубчик. Стисните в ладони, если будет больно. Потерпите.
Неподалёку раздался возмущённый возглас:
– Вы его убили!
– Ну… – отозвался генерал, – всё было по-честному. Так положено. Это же дуэль, в конце концов…
Второй голос показался Шмидту смутно знакомым:
– Да не его! Господин Некрасов, слава Богу, жив. Доктор, ради всего святого, помогите ему!
– А кого же? – недоуменно переспросил Гуров, едва различимый сквозь метель.
– Граф Бестужев-Рюмин. Вам знакомо это имя?
Карл Генрихович вздрогнул и резко обернулся. Мозаика начала складываться.
Человек, который спешил к месту дуэли пешком, оказался не кем иным, как полковником жандармского корпуса Тумановым.
Вот кто написал записку. Вот кто хотел всё предотвратить. Непогода нарушила его планы.
– Николай Иванович?! – брови Гурова поползли вверх, а самообладание дало трещину. – Что вы здесь делаете? Вам же… разве не запретили меня преследовать?
– Запретили, ваше превосходительство, – сдержанно ответил Туманов. – И даже погрозили пальцем. Но я пришёл вернуть долг совести. Хотя бы попытаться.
– Совести? – повторил генерал с горькой иронией. – И кому же вы её возвращаете? Некрасову?
– Всем нам, – жандарм достал из внутреннего кармана смятый лист бумаги и указал им на лежащего. – Виталий Сергеевич знал, что вас повесят, господин генерал от инфантерии. Знал, что его самого спасут. Поэтому взял вину на себя.
Гуров отшатнулся, словно ударился о невидимую стену. Его взгляд метался между бумагой в руках Туманова и кровавым пятном на снегу.
– Не может быть! Это неправда!
– Самая настоящая правда, ваше превосходительство, – глухо произнёс Туманов. – Только не ваша.
Жандарм наклонился, уперев руки в колени. После долгой пробежки по сугробам в груди хрипело, перед глазами плыли тёмные пятна. Его голос перешёл в свистящий шёпот:
– Вы вышли из блиндажа как раз перед обстрелом. Граф Бестужев был ранен, Некрасов – контужен. Увидев, что следующий залп может погубить одного из них, вы сделали выбор. Спасли Некрасова. Но перед этим подошли к раненому графу… и выстрелили.
Очнувшемуся товарищу солгали, что граф покончил с собой. Скажите, господин генерал, вы всерьёз думали, что сможете обвести нас вокруг пальца?
От выстрела в упор должен остаться пороховой ожог. Это знает даже гимназист, прочитавший пару детективных романов. А здесь рана была чистой. Именно это вас и выдало.
Придя в себя, Некрасов всё понял. Но дал вам время скрыться. Не хотел, чтобы вы погибли.
Вот только я тоже всё понял. И отдал приказ об аресте.
Вы решили, что вас предал Виталий Сергеевич. И в порыве злости написали на него донос: мол, это он во всём виноват.
Хотите знать, что было дальше?
Никто не ответил. Воцарилась оглушительная тишина. Даже ветер стих. Медленно кружась, на лед опускались последние снежинки.
Полковник почесал застарелый шрам на щеке.
– Мишель… вы не злодей. Вы выстрелили… от страха. Под влиянием момента. Потом Некрасов спас вас от петли. Вот его самооговор.
Листок перекочевал в ладонь генерала, бледного как мел. Под густыми бакенбардами бешено заиграли желваки.
Шмидт, который всё это время молчал, наконец заговорил:
– Но зачем?..
– Из дружбы, – сказал Туманов. – Из жалости. Может быть, из гордости. Кто их поймёт, этих лириков… Скажите, доктор, он будет жить?
– Я… – плечи Карла Генриховича бессильно поникли. – Я не знаю, господа. Сильная кровопотеря, но жизненно важные органы, кажется, не задеты. Повезло, что это обычная пуля…
– Но мы же можем что-то сделать?! – взревел Гуров, бросаясь к раненому. – Помогите его поднять! Скорее! Отнесём в карету. Виталь должен как можно скорее оказаться в больнице… Господи…
Чувствуя, как отрывается от земли, и слыша тяжёлое дыхание друзей, Некрасов открыл глаза.
Из глаз текли слёзы. Оставляя белые дорожки на щеках, они замерзали на ветру.
Он знал, что главное – не смыкать веки.
Туманов и Шмидт взяли его под руки. Мишель бережно обхватил его поперёк туловища.
– Держись, братец!.. – рычал он, кусая замёрзшие губы. – Держись! Не смей, слышишь, не смей…
Некрасов улыбнулся. Впервые – без злобы. Как когда-то. До всего этого.
Его взгляд устремился в небо. На плотные январские тучи. На рассветное солнце.
Господи, как хорошо!..
Зачем они меня тащат? Куда? Ведь всё равно…
Всё кончено…
Но Туманов, Гуров и Шмидт, видимо, так не считали.
Снова пошёл снег. Мягкий, бесшумный.