«Я еще не дерусь», — тоном выше ответил Пум и маленьким шажком выступил вперед.
«А я дерусь», — завопил рыжий и с размаху стукнул лапой по- Пумкиному черному носику.
«Ну так держись!» — рявкнул Пум, и дальше, все закружилось в сумасшедшем танце. Белое налетело на рыжее. Потом рыжее оказалось на столе и столкнуло графин. Потом белое тоже взлетело на стол и смахнуло пару стаканов. Потом оба клубком пролетели по кроватям и стянули на пол подушку. Наконец две молнии, рыжая и белая, пронеслись в столовую, смели со стола чашку и тарелку и лишь тогда разделились.
Рыжее оказалось на шкафу. Оно фыркало, плевалось и ужасно кричало:
«Поди сюдааа, поди сюдааа! Я тебе дааам!»
«Дай, пожалуйста! — приглашал белый кудряш и танцевал около шкафа. — Ррррыжую шерррсть вы-деррру!»
Анну Васильевну не нужно было приглашать. Она сама прибежала на крики, на звон посуды и в ужасе топталась около стола.
Это что же такое? — спрашивала она. — Откуда оно взялось?
Это Пум, Анна Васильевна, — умоляющим голосом объяснял Петя, ползая по полу и собирая черепки. — Он такой смирненький, такой славненький…
— Вижу, вижу, — отвечала Анна Васильевна, — сразу видно — смирненький. Да откуда вы эту беду притащили?
— Сам прибежал! — хором отвечали дети. — За Петькой. А это все Васька виноват, он первый, лапой!
— И график он разбил, — крикнула толстенькая Валя и спешно растолкала ребят. — Я сама видела. И на стол Пум вовсе не сам прыгнул. Он только Ваську за хвост держал и за хвостом на стол втащился. Все Васька, Васька виноват!
«Мяааууу, — отозвался Васька, нагибаясь со шкафа. — Мяааа, ффф!»
Но Пум на него и не оглянулся. Он подбежал к Анне Васильевне и весело ткнул ее носиком в юбку.
— Ну и пес! — смягчилась она. — Шерсть-то, как у барашка. Подбирайте, ребята, черепки, после видно будет…
Но ребята уже и сейчас увидели все, что требовалось.
— Анна-то Васильна сразу до чего Пумку полюбила, — тихонько сказала Люба, подметая черепки, и толстенькая Валя с ней согласилась. Анна Васильевна услышала и отвернулась, скрывая улыбку: и как это ребята рассмотреть успели!
— Только помните: если в спальне, да еще на кровати вашего питомца увижу — сразу выгоню, — строго договорила она, спохватилась, должно быть, что слишком быстро сдалась.
— Обещаем, Анна Васильевна! — дружно закричали все.
— Пум сам даже не полезет, он знаете, какой умный! — убежденно добавил Петя и, нагнувшись, ласково потрепал кудрявую спинку.
— Уж и окрестить успели! — усмехнулась повариха тетя Домна. Она тоже прибежала на шум и только качала головой, глядя на кучу черепков. — Ну и пес! Уж, действительно…
А Васька долго сидел на буфете, время от времени шипел и фыркал, точно сам с собой разговаривал. Слез на пол, когда в столовой уже никого не было, и тихонько прокрался на кухню.
— Поделом тебе, не задирайся, когда тебя не трогают, — встретила его тетка Домна. — Иди уж, гам в плошке тебе угощение оставлено. На буфете-то сидя живот, небось, подвело?
Однако Васька до того расстроился, что и есть не захотел: брезгливо ткнулся носом в чашку, подцепил лапкой какой-то кусочек и вдруг с шипением взлетел на печку: в приоткрытую дверь всунулась любопытная мордочка с кудрявыми ушками.
— Ступай прочь, озорник, — весело сказала тетка Домна. — Здесь тебе делать нечего.
Но дверь отворилась еще немного пошире, и в ней появилась веселая рожица с растрепанным хохолком на макушке.
— Тетя Домна! — Люба говорила очень серьезно, ни голубые глаза ее так и прыгали от смеха. — Пум совсем даже не озорник. Он вам письмо написал, а то вы не знаете, чего ему нужно. Пум, покажи!
Услужливые руки проворно втолкнули щенка в кухню. Он озадаченно попятился, чуть не наступая на бумажку, привязанную к шее.
Вокруг глаз поварихи побежали веселые морщинки.
— Что же, почитаем, — так же серьезно ответила она и, нагнувшись, сняла бумажку с мохнатой шейки. — Ишь, лентой привязали, озорники, да еще и с бантом!
За дверью послышался шепот и приглушенный смех.
«Милая тетя Домна, мне очень нужно, на чем спать в передней. И чтобы мягкая. Дай мне, пожалуйста. Все очень просят!!! Пум».
Повариха минуту помедлила, лукаво покосилась на дверь, затем, нагнувшись, пошарила под печкой.
— Ну как тут откажешь? Держи, писатель! Очень мягкий, как раз по твоим бокам!
Свернутый в трубку старый половик шлепнулся перед самым носом Пума. Он сразу понял: новая игрушка! С веселым рычаньем он вцепился в половик и, пятясь, вытащил его в коридор. Оттуда послышался громкий веселый визг, но Пум его уже не боялся.
— Молодец, Люба! — кричал Сергушок. — Колька, Петя, смотрите, это она придумала! Около нашей двери спать будет.
Но проворная Люба подхватила Пума вместе С половиком и, крепко прижимая к груди, кинулась в спальню.
— Девочки, ко мне! — кричала она. — Это что ж такое? Пумку отнимают и с половиком даже!
Пришлось и тут вмешаться Анне Васильевне. И дело решилось не в пользу девочек.
— Кто принес Пума? — спросила она спокойно. — Петя, — сказали девочки.
— Значит, Петя главный хозяин Пума, — решила Анна Васильевна. — И спать он будет около комнаты мальчиков.
— Спасибо, спасибо, Анна Васильевна, — весело кричали мальчики. А хромой Петя взглянул на нее сияющими глазами и, повернувшись к Любе, протянул руки.
— Дай же мне его, — попросил он, и задорная девчушка сразу перестала спорить.
— Возьми уж, — сказала она тихо. — И подстилку тоже.
— Зато купать Пумку будем мы, — закричала вдруг толстушка Валя и, вытащив откуда-то принесенную мочалку, замахала ею над головой, — мыть мы будем, девочки. Правда, Анна Васильевна?
Правда, правда, — смеялась Анна Васильевна. — Вы же, наверное, его лучше отмоете. И сразу, чтобы он на коврике чистый спал.
И я первая буду мыть! — кричала Валя, продолжая размахивать мочалкой. — Я первая его в окошко увидела.
А я первая дверь открыла.
— А я первая погладила, — раздались голоса. Оказалось, и этот вопрос не так просто решить.
Опять пришлось вмешаться Анне Васильевне.
— По алфавиту будете мыть, — сказала она серьезно, и Валя со вздохом отдала мыло и мочалку Нюре Александровой и Маше Арбузовой.
В этом мальчики уже спорить не пробовали. В общей толпе с остальными девочками они с интересом наблюдали, как действовали сияющие счастливицы Нюра и Маша.
Пум здорово испугался: его намылили от черного носика до кудрявой пуговки, мыльная вода щипала глаза, он дрожал и повизгивал.
Подсинить надо, — сказала тетя Домна при общем смехе и плеснула синьки в последнюю воду для полосканья.
Ой, какой тоненький! — испугалась Нюра. — Одни косточки. Это он от страха, верно, похудел.
Глупая ты, это шерстка мокрая, вот и прилипла. Высохнет, опять пушистый будет, — объяснила Маша и, завернув щенка в тряпку, унесла в комнату девочек. — Сохнуть тоже у нас будет, — заявила она решительно.
Через полчаса Пум вылетел в столовую, сияя кольцами снежных кудряшек. Даже глаза его теперь блестели ярче, от мытья ли, от сытного ли обеда, или от ласки — ребята так и не разобрались.
Мыть его девочки решили каждую субботу.
— Пумка, мыться! — командовали очередные счастливцы.
И Пум уже не боялся. Наоборот, он весело сам прыгал в лоханку. Еще бы! — За мытьем всегда следовала теплая простынка и большой кусок сахара.
Его отношение ко всем определилось почти с первого дня. Он знал и любил ребятишек детского дома. Слушался (и так же любил) Анну Васильевну и тетю Домну. Но по-настоящему всем сердцем был предан хромому Пете, своему спасителю. Дома они всегда были вместе. Когда Петя уходил в школу, Пума приходилось запирать, чтобы он не выскочил и не заблудился. И тогда щенок был безутешен: он бродил но комнатам, тоненько жалобно скулил и даже не обращал внимания на рыжего Ваську, хоть тот шипел перед самым его носом и даже замахивался лапой.
Но вот в доме началось большое волнение: подходил Октябрьский праздник. В столовой на доске объявлений появилась надпись крупными буквами:
ЧЬЯ КОМНАТА БУДЕТ ЛУЧШЕ УБРАНА?
Ребята старались из всех сил: мальчики натерли до блеска полы, девочки спешно дошивали новые занавески. Дорожки в саду посыпали ярким, как золото, песком. Сергушок с Колей где-то нашли и привезли полную тачку.
Хромой Петя третий день до позднего вечера сидел за столом и, высунув от усердия язык, разрисовывал огромный лист.
Этот плакат предназначался для комнаты мальчиков, и те надеялись с его помощью выиграть соревнование с девочками. Они все очень волновались: плакат был гвоздем соревнования.
— Старайся, Петюк, — повторяли мальчики, поминутно забегая в столовую. — Там у них Валька разрисовывает. Да куда ей!
Сергушок не отходя, молча стоял у Пети за спиной. В увлечении он то и дело поднимал правую руку и водил ею по воздуху, повторяя все движения Петиной кисти. Наконец он не выдержал.
— Петь, ты только слово скажи. Это у тебя что rate кое будет?
— Завод, — ответил Петя и откинулся, чтобы лучше оценить рисунок. — Это исторический плакат. До революции здесь был пустырь и камни — вот, видишь, как тут, в углу, нарисовано? А теперь — вот он, завод какой! А с этой стороны — электростанция. Видишь, Ильич на нее рукой показывает, чтобы попятно было? Дай мне баночку, вон ту, с краской!
Банка стояла на полу, и Пум в эту минуту по уши засунул в нее голову осведомиться, чем пахнет.
— Ты что делаешь? — закричал Сергушок и толкнул щенка в бок.
Пум испуганно подпрыгнул, банка перевернулась и крепко засела у него на голове. Густая краска потекла, заливая ему глаза, а потом пол, чистый коврик у двери и длинный коридор, по которому помчался обезумевший от страха щенок.
Держи! Лови! — кричал Сергушок и тоже несся изо всех сил по коридору. За ним с криком и смехом бежала куча детворы и вся эта шумная компания ввалилась на кухню, где тетя Домна усердно месила тесто на завтрашние праздничные пироги.