Батальонный перевязочный пункт был забит ранеными до отказа, и унтер-офицер Тульпин трудился не покладая рук вместе с русскими хиви. Мы с Генрихом тотчас подключились к работе. Поскольку раненые все прибывали и прибывали, мы все работали с максимальной нагрузкой. К двум часам ночи батальон отбил вражескую атаку, а два часа спустя последний раненый, получивший всю необходимую помощь и закутанный в теплые одеяла, уже ждал своей отправки в тыл. От усталости я уснул мертвым сном прямо на перевязочном столе. Вскоре после этого прибежал ординарец Кагенека, чтобы пригласить меня на командный пункт на празднование Рождества. Но Тульпин не стал меня будить.
Когда ранним утром я пришел наконец на командный пункт, на так и неукрашенной рождественской елочке все еще горели четыре свечи. Остальные офицеры еще были здесь. Я нервно потер воспаленные от недосыпания глаза и смущенно рассмеялся – я еще так до конца и не проснулся.
– Ты явился со своей ватой слишком поздно! – весело воскликнул Кагенек. – А впрочем, бог его знает, зачем она нам вообще нужна. У нас полно настоящего снега на улице! – Он повертел в руках бутылку коньяка и продолжил: – Даже если русские думают, что смогли нам испортить добрый старый немецкий Рождественский сочельник, то теперь никто нам не помешает отметить первый день Рождества!
– Prosit! На здоровье! – крикнули все в один голос и осушили свои стаканы.
Распахнулась дверь, и в комнату вошел посыльный из штаба полка. В своем импровизированном зимнем одеянии он походил на эскимоса.
– Немедленно закрыть дверь! – крикнул Ламмердинг. – А то мухи налетят!
– Давайте сюда рождественского карпа, которого вы нам принесли! – воскликнул Кагенек и протянул руку за донесением.
– Рождественского карпа, герр обер-лейтенант? – переспросил сбитый с толку посыльный. – Я принес только донесение от герра полковника Беккера!
– Крупные неприятности, господа офицеры! – сообщил Кагенек, дочитав донесение. – На участке слева от нас прорвались русские. 37-й пехотный полк не смог их сдержать. Мы должны немедленно отойти назад, иначе нас могут окружить! Нельзя терять ни минуты! Жаль, такой праздник испортили!
В течение пяти минут во все роты были отправлены посыльные, а уже через полчаса батальон был на марше. Для прикрытия отхода батальона были оставлены только арьергарды. Все свечи на рождественской елке, кроме двух, уже догорели. Мы прихватили их с собой. Ничто не должно было попасть в руки русских.
Сильно потрепанный 37-й пехотный полк тоже отходил – теперь он представлял собой боевую единицу с пониженной боеспособностью. Отбиваясь от яростных атак значительно превосходящих сил противника, камрады из 37-го полка были вынуждены одну ночь и два дня провести в чистом поле без крыши над головой. Они были до такой степени изнурены 36-часовым пребыванием на морозе, что в конце концов не сумели отбить массированную атаку неприятеля. И русским удалось прорвать их линию обороны.
В одном случае такое переохлаждение привело к неадекватной реакции немецких солдат. Их охватило полное безразличие к опасности, они сгрудились вокруг ярко пылающего сарая и распевали рождественские песни, в то время как вражеская артиллерия взяла их на мушку. Снаряд за снарядом взрывался совсем близко от них, многие уже были ранены осколками, но солдаты не проявляли никакого беспокойства, продолжали петь, ликовать и бурно выражать свой восторг. Они не пытались укрыться даже тогда, когда снаряды начали рваться в самой гуще толпы. Их всех охватила какая-то сумасшедшая радость, как будто ужасный холод, нечеловеческое перенапряжение и постоянная смертельная опасность внезапно вызвали у всех страстное желание умереть. Они продолжали петь и умирать, даже не осознавая, что делают. В конце концов в дело вмешался какой-то офицер, и они образумились. Словно в трансе, солдаты последовали за ним и снова взялись за оружие.
В последние дни большинство из нас оказалось в опасной близости от грани между здравомыслием и безумием. Очень часто приступы истеричного смеха сменялись слезами; на смену оптимизму приходило полное отчаяние; смерть шагала бок о бок с жизнью. Казалось, что в этом мире уже не осталось ничего нормального.
Это было воистину мрачное Рождество. Наш батальон двигался маршем в сторону села Казнаково.[86] Батальон получил подкрепление в лице одного саперного взвода и двух пехотных орудий с боевыми расчетами. Вместе с ними наша боевая численность составляла теперь около двухсот бойцов. Измученные солдаты разбились на небольшие серые группы, которые на белом фоне были хорошо заметны даже издали. Мы ничего не могли поделать с этим, так как у нас не было зимних маскировочных костюмов. Я молча шагал рядом с Маленьким Беккером. Ураганный восточный ветер гнал мимо нас почти параллельно земле колючий снег и мельчайшие кристаллики льда.
К нашей колонне подъехал открытый вездеход полковника Беккера. Он прибыл вместе с обер-лейтенантом фон Калькройтом, чтобы забрать на совещание Кагенека и Ламмердинга. Оба офицера сели в вездеход, и машина направилась по дороге к деревне, которая лежала впереди километрах в шести от нас. Когда примерно через час мы подошли к маленькому хутору, Кагенек и Ламмердинг снова присоединились к нам.
– Что там опять случилось? – спросил Штольце.
– Много чего! – ответил Кагенек. – Только что русские прорвались у деревни Васильевское. В настоящий момент никто не знает, где фронт, а где тыл. Русские могут быть повсюду. У нас за спиной, на флангах или перед нами! Нам надо срочно выставить фланговое прикрытие!
– В такую пургу? – удивился Штольце.
– Ничего другого не остается! – ответил Кагенек.
– А как обстоят дела на других участках фронта? Не может же везде быть так же скверно, как у нас?
– Еще как может! На всем протяжении фронта положение резко ухудшилось! И кстати, господа офицеры, у нас с вами новый главнокомандующий, а именно ефрейтор Адольф Гитлер![87]
На несколько секунд все лишились дара речи.
– Ну что же, постараемся извлечь из этого наибольшую пользу! – изрек наконец Штольце. – И каковы же будут приказы нашего нового главнокомандующего?
– Немедленно прекратить отступление! Наша дивизия должна занять так называемый «оборонительный рубеж Старица» и, если потребуется, обязана защищать его до последнего человека! Между прочим, теперь Гитлер решил подражать русским. Мы получили приказ сжигать дотла каждый населенный пункт, прежде чем оставить его!
– А что же будет с гражданскими жителями? – спросил я.
– О них в приказе не сказано ни слова.
Конечно, Красная армия поступала именно так, да к тому же еще и со своими соотечественниками. Однако я подумал о тех женщинах и девушках, которые помогали мне перевязывать раненых и растирали обмороженные ступни нашим солдатам. Я представил себе, как они стоят по колено в снегу, в то время как их дома пылают ярким пламенем.
– А что будешь делать ты? – спросил я Кагенека.
– Пока не знаю. Возможно, придется сгонять всех жителей деревни в несколько домов, а остальные сжигать. Но одно я не сделаю ни при каких обстоятельствах, а именно не выгоню женщин и детей на мороз и не оставлю их замерзать в такой собачий холод!
Я был целиком и полностью согласен с ним. И хотя в такой ожесточенной борьбе это бы нам наверняка пригодилось, но мы никогда не решились на то, чтобы так жестоко поступить с местным мирным населением.
Глава 21Наташа Петрова
Ближе к вечеру наш батальон подошел к селу Казнаково. За последние десять дней мы отошли с боями на пятьдесят километров. Противник неотступно преследовал нас. Этот вечер и вся ночь впервые прошли спокойно. А на следующий день, на второй день Рождества 1941 года, в 7 часов утра мы вошли в большую деревню Щитниково.[88] До этого разведывательная группа под командованием Маленького Беккера установила, что в деревне не было частей противника. Щитниково было важным опорным пунктом на так называемом «оборонительном рубеже Старица». Мы должны были оставаться здесь до самой весны. Наше отступление наконец закончилось.[89]
Эта деревня состояла примерно из ста домов. Как почти в каждой русской деревне, и здесь дома располагались по обе стороны от улицы. Они отстояли друг от друга метров на двадцать – тридцать, а позади почти каждого дома находилась баня. Главная улица, являвшаяся одновременно и нашим передним краем обороны, проходила с запада на восток. Поскольку русские могли атаковать нас только с севера, а деревня протянулась почти на полтора километра, нам предстояло оборонять довольно протяженный участок.
В середине деревни от главной деревенской улицы отходила поперечная дорога, которая вела на юг к расположенной примерно в трех километрах от нас деревне Терпилово, где разместился дивизионный медицинский пункт оберштабсарцта Шульца. Еще дальше на юг находилась Волга, протекавшая здесь тоже с запада на восток. Командный пункт полковника Беккера располагался на небольшом хуторе недалеко от Терпилово. 1-й батальон нашего полка занял соседнюю деревню, расположенную восточнее. Слева от нас занимали позицию подразделения 37-го пехотного полка.
Наш сильно уменьшившийся батальон, численность которого теперь составляла менее четверти от его штатного боевого состава, в течение дня получил подкрепление в виде двух полевых орудий 13-й роты, двух противотанковых пушек 14-й роты и небольшого подразделения – численностью около сорока человек – из 2-го батальона 37-го пехотного полка. Это позволило довести общую численность нашего батальона почти до трехсот человек. За организацию всех оборонительных мероприятий отвечал Кагенек.
Поскольку нам предстояло оборонять деревню на всем ее протяжении в полтора километра, в его распоряжении находилось недостаточно бойцов. Густой лес, раскинувшийся к северу от деревни и подходивший почти вплотную к нашему переднему краю на выезде из деревни, еще больше осложнял наше положение. Здесь противник мог незаметно приблизиться почти вплотную к нашим позициям, что позволяло ему до последней минуты скрывать свои намерения.