Любой вопрос (например: «Получится ли то, что хочется?», или: «Зачем я это делаю?», или: «Имеет ли это смысл?», или: «Удастся ли наша затея?») содержит некое сомнение. А сомневаться в чём бы то ни было не разрешалось. Недопустимо было даже про себя задумываться над тем, почему нельзя задавать никаких вопросов.
Пока пунш полностью не успокоился, не стал светлым и прозрачным, он находился ещё в высшей степени зыбком, неустойчивом состоянии и реагировал даже на чувства и мысли. Малейшее сомнение в его силе могло вызвать взрыв этой жидкости наподобие атомного, и тогда в воздух взлетели бы не только колдун и ведьма, но и вилла «Кошмар», а с ней и весь квартал этого города.
Известно, что нет ничего труднее, чем не думать о том, о чём запретили думать. Например, о кенгуру редко кто думает, но, если скажут, что во время ближайших пяти минут думать о кенгуру нельзя, тут же оторваться от мысли о кенгуру становится невозможным. В этих условиях есть только один способ избежать раздумий о кенгуру: очень сильно сконцентрироваться на чём-то другом, совершенно не важно, на чём именно.
И вот Заморочит и Тирания сидели рядышком, и от напряжения и страха не задать себе никакого вопроса у них буквально глаза на лоб лезли.
Заморочит вспомнил про себя все стишки, которые знал со времён детской пустыни (детской пустыней у злых колдунов называется то, что у нормальных людей зовётся детским садом).
Монотонно и не переводя дыхания бормотал он про себя:
– Надо папе подражать,
Всех кусать и обижать,
Всё к рукам своим прибрать!
И лишь после в мяч играть.
Никого не люби,
Правду не говори,
Всем досаждай,
Всех предавай.
Гадости делай исподтишка,
Низкая пусть твоя будет душа.
А в конце концов стал напевать еле слышно колыбельную, которую ему пела его мама, когда он был ещё младенцем:
– Спи, мой мальчик, спи, родной.
Будешь управлять страной.
Пусть узнает целый мир,
Что отец твой был вампир.
Спи, малыш, усни, малыш.
Мучай всех побольше, слышь?
Всё испачкай, всё порви,
Людям глотку перерви!
Потом сделал усилие и припомнил ещё такого рода стишки и песенки.
А Тирания тем временем считала в уме, какой доход принёс бы в наши дни один талер, если бы его положили в первый год нынешнего летосчисления в банк под шесть процентов годовых, при условии, конечно, что банк этот просуществовал бы все эти века. Свои подсчёты она вела по формуле, знакомой всем золотых дел колдунам и ведьмам:
Kn = Ko (1 + i)n.
Она насчитала такую сумму, которая соответствовала бы нескольким слиткам золота, каждый размером не меньше земного шара, но при этом ещё не дошла до нашего времени. Она считала без устали, так как понимала, что речь идёт о её жизни.
Но чем дольше тянулось время – а пунш ещё бурлил и не стал прозрачным, – тем яснее Заморочит чувствовал, что его длинное тело всё больше принимает форму вопросительного знака. А Тирании казалось, что колонки цифр, которые она видела в воображении, тоже превратились в крохотные вопросительные знаки, которые наползали друг на друга, не желая соблюдать порядка.
– Проклятые гены! – застонал в конце концов Заморочит. – Больше не выдержу, других стихов не помню…
А Тирания прошептала в отчаянии:
– Я запуталась в своих подсчетах! Сейчас, сейчас я подумаю…
Плюх!
Племянник с решимостью отвесил своей тётушке изрядную пощёчину.
– Ах ты, гад! – завопила ведьма вне себя. – Ну ты дождёшься у меня!
И она так съездила своему племяннику по роже, что его очки покатились через всю лабораторию.
Так между ними завязалась драка, которая сделала бы честь самым отъявленным бандитам.
Она прекратилась, когда оба уже валялись на полу и, тяжело дыша, глядели друг на друга.
У племянника был подбит глаз, а у тётушки из носа лилась кровь.
– Это к тебе отношения не имело, Тира, – объяснил Заморочит. Он указал на сосуд из холодного огня и сказал: – Погляди!
Бешеное кружение искр, напоминающее хвост кометы, тем временем полностью улеглось, мутный осадок бесследно исчез, пунш желаний был прозрачен, он застыл в полном покое, поблёскивая и переливаясь всеми цветами радуги.
У обоих вырвался глубокий вздох облегчения.
– Твоя пощёчина спасла нас, – сказала Тирания. – Ты всё же хороший мальчик, Вельзевульчик!
– Послушай, тётушка Тира, – вкрадчиво проговорил Заморочит, – опасность миновала. Теперь мы вольны думать о чём угодно. Давай позволим себе эту роскошь несколько минут, чтобы прийти в себя. Согласна?
– Согласна, – ответила ведьма и с наслаждением закатила глаза.
Заморочит ухмыльнулся. Конечно, предложение передохнуть он сделал не без задней мысли. Тётушку ожидает сюрприз.
Без четверти десять
Когда к ворону и котику вернулось сознание, им сперва показалось, что они видят сон. Ледяной ветер утих, над ними простиралась тихая звёздная ночь, они больше не мёрзли, а звонница была озарена каким-то удивительным золотым светом. Одна из больших каменных статуй, которые обрамляли стрельчатые окна колокольни и уже много веков взирали с верхотуры на город, обернулась и вошла в звонницу. Но теперь статуя эта казалась не каменной, а живой.
Перед изумлёнными вороном и котиком стоял изысканный пожилой господин в длинной, до пят, мантии с золотым шитьём, а на его плечах лежали снежные подушки. Голова его была прикрыта епископской шапочкой, а в левой руке он держал посох. Его водянисто-голубые глаза под мохнатыми белыми бровями были устремлены на ворона и котика, но во взгляде не было вражды, а скорее растерянность.
В первый миг его можно было принять за святого Николая, но это явно был не он, потому что не имел бороды. А где это видано, чтобы святой Николай был бритым?
Пожилой господин поднял правую руку, и тогда Яков и Мориц тут же почувствовали, что не могут ни пошевелиться, ни произнести ни звука. Обоим стало страшно, но вместе с тем они каким-то образом ощущали, что находятся в безопасности.
– Эй, вы, козявки, что вы, собственно говоря, здесь, наверху, делаете? – спросил пожилой господин.
Он подошёл ближе и наклонился над ними, чтобы лучше их разглядеть. При этом прищурил глаза – он явно был близорук.
Ворон и кот сидели неподвижно и смотрели на него снизу вверх.
– Я знаю, что вы собираетесь сделать, – продолжал пожилой господин, – вы так громко об этом кричали, пока карабкались сюда. Вы хотите помешать моему красивому новогоднему звону. Честно говоря, это, по-моему, не очень-то хорошо с вашей стороны. У меня, правда, есть в запасе другие возможности устроить веселье, я ведь святой Сильвестр, как вам, должно быть, известно. То, что вы собираетесь сделать, – это дурная выходка. Разве вы так не считаете? Но к счастью, я пришёл вовремя.
Ворон и котик хотели было запротестовать, но по-прежнему не могли вымолвить ни слова.
– Вы небось и не знали, – продолжал святой Сильвестр, – что раз в году, в день своих именин, я прихожу сюда на несколько минут, чтобы последить за порядком. Может, мне следует превратить вас в каменные фигуры за ту глупую шутку, которую вы хотели со мной сыграть, ну хотя бы на некоторое время, и посадить вас здесь между колоннами? Да, пожалуй, я так и сделаю. Хотя бы до завтрашнего утра, чтобы вы успели подумать. Но прежде я хочу вас выслушать.
Но ворон и котик молчали.
– Вы что, онемели? – с изумлением спросил святой Сильвестр, а потом вспомнил: – Ах да, ах да, простите, я совсем забыл…
Он снова махнул правой рукой:
– Теперь вы сможете говорить, но, прошу, по порядку и без всяких глупых отговорок, с вашего разрешения.
И тут наши неверно понятые герои смогли наконец, каркая и мяукая, объяснить, почему они оказались здесь, и кто они, и в чём заключались злые замыслы колдуна и ведьмы. Волнуясь, они часто говорили одновременно, перебивая друг друга, и святому Сильвестру было нелегко всё понять. Но чем дольше он их слушал, тем дружелюбней сверкали его глаза.
Десять часов
А тем временем Вельзевул Заморочит и Тирания Вампирьевна сами себя загнали в тупик.
Когда колдун предложил дать себе хоть на десять минут волю, чтобы немного расслабиться, у него, конечно, была при этом задняя мысль. Он хотел перехитрить ничего не подозревавшую тётушку. Поскольку пунш был готов и её помощь была ему больше не нужна, он решил исключить её из игры и всю неимоверную власть, которую давал этот пунш, использовать только для себя. Но само собой разумеется, что Тирания так охотно согласилась на передышку только потому, что и у неё были те же намерения. И она была рада этой маленькой паузе, чтобы успеть отделаться от своего племянника.
И они оба тут же собрали все свои волшебные силы и попытались друг друга парализовать магическим взглядом. Они сидели друг против друга и не сводили друг с друга глаз. Между ними разгорелась молчаливая, но неистовая борьба. Но очень скоро выяснилось, что волшебные силы у них одинаковые. И вот они сидели, ни словом не обменявшись, даже пальцем не пошевелив, и обливались потом от напряжения. Они не спускали друг с друга глаз и изо всех сил старались загипнотизировать друг друга.
Толстая муха, решившая перезимовать на одной из запылённых полок, вдруг проснулась и с жужжанием заметалась по лаборатории. Что-то её притягивало, будто яркий луч света. Но это был не свет, а гипнотические лучи из глаз ведьмы и колдуна, которыми они обменивались, их можно было принять за мощные электрические разряды. Жужжащая муха попала в их поле и тут же с тихим стуком упала на пол, не в силах пошевелить лапкой. Так и кончилась её короткая жизнь.
А тётя и племянник тем временем тоже были уже не в силах шевельнуться. Они оказались загипнотизированными, и, естественно, прервать этот взаимный гипноз они тоже были уже не в состоянии.