— Будущий год, — пробормотал он с отсутствующим видом, — скоро уже начнется.
— Вот именно! — выпалила Тирания. — А ты знаешь, идиот, что тогда случится? Спецпунш потеряет свое обратное действие с первым ударом новогоднего колокола!
— Ты небось, как всегда, преувеличиваешь, тетя Тира, — возразил Заморочит, правда, без особой уверенности. — Я тоже не переношу звона колоколов, у меня тут же начинается изжога, но все равно ты меня не убедишь, что один-единственный удар колокола может уничтожить колдовское могущество такого всесильного напитка!
— Не колдовское могущество, — яростно фыркнула она, — а обратное действие! Тогда наши ложные пожелания обретут значение правды, понятно? Тогда все, что мы загадаем, сбудется буквально слово в слово!
— Минутку, — заволновался колдун, — Что это значит?
— А это значит, что надо обязательно приготовить пунш до полуночи, и как можно раньше. Я должна выпить его до дна и загадать все желания прежде, чем раздастся первый удар колокола. Если хотя бы капля не будет допита, все пойдет вкривь и вкось, все рухнет! Представь себе, что тогда получится: все мои такие добрые пожелания, как те, о которых я тебе уже говорила, не превратятся в свою противоположность, а исполнятся совершенно буквально.
— Чудовищно! — простонал Заморочит. — Безобразно! Отвратительно! Подумать жутко!
— Ну вот, ты и сам видишь, — подтвердила тетя. — Но если мы поспешим, все будет хорошо.
— Хорошо? — растерянно переспросил Заморочит. — А что это значит — «хорошо»?
— Ну я, конечно, имею в виду «плохо», — успокоила она его. — Хорошо для нас, но на самом деле для всего мира — плохо. Так плохо, как только мы можем пожелать.
— Великолепно! Замечательно! Чудесно! — воскликнул Заморочит. — Грандиозно! Баснословно! Превосходно! Сказочно! Упоительно!
— Вот видишь, мой мальчик, — заметила Тирания и похлопала его подбадривающе по коленке, — а потому давай-ка не тяни!
Но, видя, что племянник все еще пялится на нее в нерешительности, она снова стала вытаскивать пачку за пачкой купюры из своей сумочки-сейфа и складывать их перед ним в кучу — так она нагромоздила целую гору у него перед глазами.
— Может быть, это поможет твоему хромому разуму встать на ноги. Вот тебе двадцать тысяч, пятьдесят, восемьдесят, сто тысяч!.. Это действительно мое последнее слово. Отправляйся-ка, наконец, и тащи сюда свою часть свитка! Быстро! Бегом! А то я, пожалуй, еще передумаю.
Но Заморочит не двигался с места.
Он не был абсолютно уверен, что тетка не приведет в исполнение свою угрозу, и хотя понимал, что своим последним блефом ставит все на карту, решил, однако, рискнуть. С каменным лицом он произнес:
— Держи свои деньги при себе, Тирания, Тиранечка. Мне они ни к чему, черт с ними.
Теперь ведьму прорвало — нервы у нее сдали. Пыхтя и кряхтя, она стала швырять ему в лицо купюры, пачку за пачкой, и вне себя выкрикивала:
— Вот, и вот, и вот… Что я могу тебе еще предложить? Сколько ты требуешь, ты, гиена? Миллион? Три? Пять? Десять?
Она разворошила гору бумажных денег и как безумная бросала их вверх, раскидывала по лаборатории, бумажки падали вниз, словно снег.
Наконец она в изнеможении упала на стул и запричитала, еле переводя дыхание:
— Что только с тобой, Вельзевульчик, случилось? Раньше ты был так жаден до денег, и вообще был таким милым, послушным мальчиком. Почему ты так изменился?
— Ничего не поможет, Тира, — возразил он. — Или ты отдаешь мне свою часть пергамента, или наконец открыто признаешься, почему тебе так нужен мой кусок.
— Кому? Мне? — спросила она слабым голосом, сделав последнюю попытку представиться простушкой, — Но почему же? Что ты? Да на что он мне так уж нужен? Просто предновогодняя шутка, развлечение…
— От такой шутки вовсе и не смешно, — холодно сказал Заморочит. — У нас с тобой слишком разное чувство юмора, дражайшая тетя. Давай-ка лучше позабудем всю эту чушь, вычеркнем и забудем! Не хочешь ли чайку? Налить чашечку с ядом?
Но вместо того чтобы поблагодарить за это вежливое предложение, Тирания пришла в бешенство. Она пожелтела под поросяче-розовой косметикой и издала нечленораздельный крик, прозвучавший как сигнал буя-ревуна, а потом подпрыгнула и затопала ногами, как капризный, разбушевавшийся ребенок.
Но ведь всем известно, что такие вспышки ярости у ведьм и колдунов имеют совсем другие последствия, чем у капризных детей. Громовым треском раскололся вдруг пол, из дыры вырвались пламя и дым, и колоссальный рдеющий верблюд высунул из нее голову на длинной змеевидной шее. Он раскрыл сопливый рот на тайного советника колдовских наук.
Но на него это, казалось, не произвело ни малейшего впечатления.
— Очень прошу тебя, тетенька, — сказал он усталым голосом, — не порть мне каменный пол и барабанные перепонки.
Тирания сделала верблюду знак исчезнуть, пол сомкнулся, не осталось даже и следа, и тут ведьма ошарашила вдруг колдуна.
Она заплакала.
То есть, конечно, она просто делала вид, что плачет, потому что ведьмы, разумеется, вообще не могут проливать настоящие слезы. То и дело она морщила лицо, похожее на высохший лимон, прикладывала к глазам свой кружевной платочек и повизгивала, всхлипывала, хныкала, стонала:
— Ах, Вульчик, ты злой, злой мальчик! Почему ты меня всегда так огорчаешь? Ты ведь знаешь, какая я нервная.
Заморочит глядел на нее с отвращением.
— Огорчительно, — только и сказал он. — Право же, весьма неприятно.
Она попробовала издать еще несколько рыданий и всхлипов, но потом махнула на это рукой и заявила срывающимся голосом:
— Ну ладно, признаюсь, я всецело в твоих руках, и ты бесстыдно этим пользуешься. Но что поделаешь, я все равно пропала так или иначе. Сегодня у меня был адский чиновник, известный Проклятой Личина, по поручению моего благодетеля, адского министра финансов Мамоны. Он предупредил меня, что в последнюю ночь в конце года я персонально буду наказана. И только по твоей вине, Вельзевул Заморочит! Я села в лужу, потому что поручения, которые тебе дала, ты до сих пор не выполнил. По этой же причине я тоже все просрочила и не смогла натворить столько зла и бед, сколько должна была устроить согласно договору. Поэтому Глубочайшие Круги там, внизу, полны ко мне претензий. Они меня призывают к ответу! И случилось это оттого, что я из родственной любви финансировала моего ни на что не способного, ленивого племянника! И если у тебя есть хоть капля сознания своей вины, тогда ты сию же минуту отдашь мне свою часть рецепта, чтобы я смогла выпить Спецпунш. Это моя последняя надежда на спасение. Или же будь ты проклят самым страшным проклятием, какое только есть на свете: проклятием богатой тетки, от которой ты ждешь наследства!
Заморочит выпрямился во весь свой высоченный рост. Его костлявую фигуру не мог сейчас скрыть даже широкий ядовито-зеленый халат. Кончик его носа во время речи Тирании постепенно тоже все зеленел и зеленел.
— Погоди! Стоп! — крикнул он и поднял вверх руку, не то защищаясь, не то стараясь предотвратить проклятие. — Подожди, прежде чем сделать то, в чем глубоко раскаешься! Раз дело обстоит так, как говоришь, нам обоим ничего не остается, как действовать сообща, объединиться. Мы оба в руках друг у друга, моя дорогая тетя: ты — у меня, а я — у тебя. Мы попали друг к другу в капкан. И у меня был этот адский судебный исполнитель, и я буду в полночь персонально наказан, если не наверстаю упущенное. Мы сидим в одной лодке, моя милая, и только вдвоем можем спастись или пойти ко дну.
При этих словах Тирания тоже встала. Она поглядела в упор на племянника и простерла к нему руки.
— Вульчик! — пролепетала она. — Дай я тебя поцелую!
— Потом, потом, после, после, — ответил Заморочит, смягчившись. — Сейчас у нас есть кое-что поважнее. Мы вместе, и, не откладывая ни на минуту, должны приступить к изготовлению сатананархархеоложногениальалкогольадского Спецпунша. А затем мы вместе выпьем, сперва я стакан, потом ты стакан, и при этом мы вместе произнесем наши желания, сперва я одно, потом ты, потом снова я…
— Нет, — перебила его тетя. — Лучше сперва я, потом ты.
— Мы бросим жребий, — предложил он.
— Ну что ж, пожалуй, — согласилась она.
И каждый подумал, что потом наверняка можно будет как-нибудь провести другого, и они знали, что оба так подумали. В конце концов они ведь были родственниками, из одной и той же семьи.
— Тогда я сейчас принесу мою часть рецепта, — сказал он.
— А я тебя провожу, Вульчик, — ответила она. — Доверие — это хорошо, но контроль еще лучше, ты согласен?
Заморочит поспешил прочь, а Тирания последовала за ним с потрясающей расторопностью.
Половина восьмого
Не успели затихнуть их шаги, как котик вывалился кувырком из бочки. В глазах у него рябило. Он чувствовал себя преотвратно и был глубоко несчастен. Ворон, которому было не лучше, выпорхнул за ним.
— Ну, — прокаркал он, — все слышал?
— Да, — сказал Мяурицио.
— Все понял, все запомнил?
— Нет, — сказал Мяурицио.
— А я, — заявил ворон, — все. Ну, кто выиграл спор?
— Ты, — сказал Мяурицио.
— А как насчет ржавого гвоздя, коллега? Кто должен его сожрать?
— Я, — сказал Мяурицио и несколько высокопарно добавил: — Ну и пусть, все равно я хочу умереть.
— Чушь, — прохрипел ворон, — ер-р-рунда. Это ведь была шутка. Забудь о ней. Главное — теперь ты убедился, что я был прав.
— Потому-то я и хочу умереть, — сказал котик трагическим тоном. — Такого позора не пережить рыцарю и миннезингеру. Тебе этого не понять.
— Да не говори ты так напыщенно, — сердито сказал Яков. — Умереть ты всегда успеешь, сейчас нам предстоит кое-что поважнее.
Он зашагал на своих тонких ножках по лаборатории.
— Верно, смерть придется отложить, — согласился Мяурицио, — потому что я обязан высказать мое мнение этому бессовестному негодяю, которого я называл маэстро. Швырну ему презрение прямо в лицо. Он должен узнать, что…