Тирания свободно владела этим языком. Если его не знать, то рецепт теряет всякий смысл и кажется сплошной галиматьей.
Мяч узнает всех вокруг,
Если будет петь наш друг.
Пакость к делу приложи,
Крокодилов ублажи.
На самом деле текста здесь было в пять раз больше, эти строчки приводятся лишь в виде примера.
После того как Тирания перевела весь этот пассаж, свет в лаборатории потушили, а тетя и племянник в кромешной тьме принялись колдовать наперегонки. Как в лихорадочном сне, из этой тьмы возникали какие-то видения, которые стремительно вытесняли друг друга.
В воздухе появились огневые вихри, они со свистом вертелись, все сближаясь и образуя своего рода огненный смерч, который все больше уплотнялся и превратился в конце концов в большого червя, и его проглотил клюв, который повис над сосудом сам по себе, без птицы. Затем проплыло серое облако, из которого торчал скелет собаки, его кости тут же на глазах превратились в пылающих змей и, свернувшись клубком, упали на пол; в тот же миг появилась лошадиная голова с пустыми глазницами, она скрипела зубами, а ржанье ее звучало как страшный хохот; вокруг сосуда с пуншем желаний крысы с крошечными человеческими личиками водили хороводы, а огромный синий клоп, на спину которого забралась ведьма, бежал наперегонки с таким же большим желтым скорпионом, на котором восседал колдун. Розово-красные пиявки, словно тяжелые капли, падали с потолка; яйцо величиной с человеческий рост разбилось, и из него выскочила куча маленьких черных рук, и они, как пауки, расползлись во все стороны; вдруг появились песочные часы, в которых песчинки сыпались снизу вверх; в темноте плавала охваченная пламенем рыба; крошечный робот на трехколесном велосипеде проткнул копьем каменного голубя, который тут же стал пеплом, а по пояс оголенный великан с совершенно лысой головой непрерывно стягивался и растягивался, как мехи гармошки…
Одни видения все быстрее и быстрее сменялись другими, и все они исчезали в конце концов в сосуде с пуншем, который при этом всякий раз вскипал и шипел, словно в жидкость окунали раскаленную железку.
Четверть десятого
Видения сменяли друг друга с такой быстротой, что их уже нельзя было разглядеть, и все это завершилось чем-то вроде взрыва, во время которого пунш желаний в сосуде из холодного огня окрасился в красно-оранжевый цвет. И тогда Заморочит зажег свет.
Он сам и его тетя чувствовали себя после этого совместного напряжения совершенно разбитыми. Им пришлось подбодрить себя волшебными пилюлями, придающими силы, чтобы быть в состоянии выполнить последнее, и самое трудное, условие рецепта. А позволить себе даже краткий отдых уже было нельзя — время неумолимо убегало.
Это четвертое и последнее условие изготовления пунша вообще было невыполнимо в нашем мире, где господствуют такие понятия, как время и пространство. Для этого необходимо было перенестись в четвертое измерение, где все происходит вне времени и пространства. Все объяснения к этой части были написаны на внеорбитальном языке, перевести с которого невозможно, потому что там речь идет только о вещах и обстоятельствах четвертого измерения, а в нашем мире всего этого просто не существует.
Это четвертое условие, последнее, но так трудно выполнимое, и придавало пуншу желаний способность выполнять все загаданное как раз наоборот.
Вот как звучит введение в эту большую часть:
Руки туки брунча бра
Коми дон ка́бура.
Макус факус линче тод,
Бука жугум лорингот.
Эту часть рецепта не смогли прочесть ни Заморочит, ни Тирания. Но они знали, что на внеорбитальном языке говорят только в четвертом измерении, значит, у них был лишь один выход — немедленно туда отправиться. При этом надо иметь в виду, что четвертое измерение находится не где-нибудь в отдалении, а там же, где и мы, но только мы его не воспринимаем, потому что ни наши глаза, ни наши уши для этого не приспособлены.
Тетя Тира одна не знала бы, что делать дальше, но Вельзевул помнил метод, с помощью которого можно перепрыгнуть в другое измерение.
Он принес шприц и маленькую бутылочку причудливой формы, в которой находилась какая-то бесцветная жидкость. На ней было написано:
«ЛЮЦИФЕРОВО САЛЬТО».
— Это надо впрыснуть прямо в кровь, — сказал он.
Тетя Тира понимающе кивнула:
— Теперь я убедилась, мой мальчик, что не зря тебя учила. У тебя есть опыт обращения с этим зельем?
— Небольшой, тетя Тира, но есть. Я с его помощью совершал небольшие путешествия в другие измерения. Иногда в научных целях, но чаще просто для удовольствия.
— Так давай сейчас же отправимся.
— Но я должен тебе сказать, дорогая тетушка, что путешествие это не безопасное. Здесь все дело в дозировке.
— Что это значит? — спросила ведьма.
Заморочит так усмехнулся, что тетке стало не по себе.
— А это значит, — объяснил он, — что ты можешь попасть неизвестно куда, тетушка Тирания. Если доза будет даже на самую капельку мала, то очутишься во втором измерении. Там ты станешь совершенно плоской, такой плоской, как кинопроекция на экране. У тебя даже изнанки не будет, настолько ты окажешься плоской. А главное, ты по своей воле никогда больше не сумеешь вернуться в наше обычное третье измерение. Тебе, возможно, придется навеки остаться двухмерной проекцией, кадром из фильма, моя бедная старая дева. А если доза окажется избыточной, то тебя сразу подкинет в пятое или шестое измерение. Эти высшие измерения настолько сложны, что ты не будешь знать, какие части тела твои, а какие чужие. Ты вернешься в наше измерение, вполне возможно, без какой-то части тела или лица, если вообще вернешься.
Несколько мгновений они глядели друг на друга молча.
Она знала, что племянник никак не может обойтись без ее помощи. А он знал, что она это знает.
Она тоже зловеще усмехнулась.
— Ладно, — медленно проговорила она, — надеюсь, ты все сделаешь со стопроцентной точностью. Я всецело полагаюсь на твой инстинкт самосохранения, малыш.
Он набрал бесцветную жидкость в шприц, потом каждый из них обнажил левую руку. Заморочит очень внимательно проверил, сколько кубиков набрал, и сделал укол сперва тете, потом себе. Сразу после этого контуры их тел начали вибрировать, расплываться, комичным образом растягиваясь и в длину, и в ширину, а потом их вообще не стало видно.
А в сосуде из холодного огня начали как бы сами по себе происходить странные вещи…
Двадцать минут десятого
«Я гений? — прогоготал ворон про себя. — Вне всякого сомнения, настоящий гений! Я готов порубить себя самого на куски в наказание за гениальную мысль, которую подал коту. Клянусь, никогда больше не буду думать, а если нарушу клятву, то до конца дней своих не буду летать, а только ходить по земле, словно курица. Когда думаешь — получаются одни неприятности, ничего, кроме неприятностей».
Но котик его не слышал, он забрался еще выше, до того места, где начиналась покатая крыша колокольни.
— Он и в самом деле с этим справится! — воскликнул Яков, обращаясь к самому себе. — Будь я неладен, он справится!
Ворон собрался с духом и полетел вслед за котиком, но в темноте потерял его из виду. Он присел на голову каменного херувима, который трубил о Страшном Суде, и стал глядеть по сторонам.
— Мориц, где же ты? — кричал он.
Но ответа не было.
И тогда он в отчаянии прокаркал в темноту:
— Даже если ты и в самом деле доберешься до колоколов, ты, мини-рыцарь… И даже если нам вдвоем удастся их привести в движение, что совершенно невозможно… то все равно это лишено всякого смысла… потому что если они сейчас начнут бить, то это ведь все равно будет не новогодний звон, а самый обычный, а для колдовства дело не просто в звоне, а в том, что он звучит ровно в полночь.
Не было слышно ни звука, кроме свиста ветра, обвивающего углы колокольни и каменных херувимов. Яков зацепился за голову трубящего херувима и крикнул что было сил:
— Эй, котик, ты еще живой или уже грохнулся вниз?
На краткий миг ему послышалось, что сверху до него доносится слабое, жалкое мяуканье. Он полетел в темноту, навстречу этому звуку, от порывов ветра то и дело кувыркаясь в воздухе.
И в самом деле, Морицу в конце концов все же удалось кое-как докарабкаться до остроконечного окна на звоннице и зацепиться за него. Когда ворон долетел до этого окна, силы окончательно покинули Морица, и он свалился внутрь колокольни, но, к счастью, до пола там было близко. Крошечным меховым комочком лежал котик на деревянном подиуме колоколов. Яков сел рядом и клюнул его. Но котик не шелохнулся.
— Мориц! — прокаркал ворон. — Ты умер?
Не получив ответа, он медленно склонил голову, и дрожь сотрясла его тело.
— Даже если тебе не хватало разума, котик, — проговорил он тихо и торжественно, — нельзя отрицать, что ты настоящий герой. Твои благородные предки, если бы они существовали, могли бы с полным правом тобой гордиться.
Тут и у него потемнело в глазах, и он потерял сознание. А ветер все свистел вокруг острия колокольни и заносил в нее снег, все больше и больше покрывая им друзей. Средь почерневших от времени балок, совсем близко над ними, висели огромные колокола и тихо ждали наступления полуночи, чтобы своим могучим звоном приветствовать приход Нового года.
Половина десятого
В бешеном темпе, как в центрифуге, бурлил пунш в сосуде из холодного огня, потому что в нем, поблескивая чешуей и искрясь, кружилась огромная золотая рыбка, похожая на хвост кометы.
Тем временем Заморочит и Тирания вернулись из четвертого измерения и в полном изнеможении плюхнулись на стулья. Больше всего им хотелось хоть на несколько минут дать себе полную волю, чтобы расслабиться, но именно этого было никак нельзя, это могло стоить им жизни.
Стеклянными глазами уставились они на сосуд.