— Тс-с, — одернул его Яков. — Осторожно!
Без четверти полночь
Но колдун и ведьма, к счастью, ничего не слышали, потому что между ними разгорелся страшный скандал. Крича как бешеные и ругаясь на чем свет стоит, каждый из них обвинял другого в том, что тот допустил ошибку.
— Ты считаешь себя профессионалом, — не своим голосом орала Тирания, — ну и смех! Ха-ха-ха! Да ты ничтожный, — она икнула, — просто комичный неумеха!
— Да что ты себе позволяешь! — взревел Заморочит. — Ты, старая дилетантка, ставишь под сомнение мою фес… мою проф… мою профессиональную честь!
— Пошли, котик, — прошептал Яков. — Я думаю, нам лучше исчезнуть. Они в конце концов сообразят, что случилось, и это может для нас плохо кончиться.
— А мне так хотелось бы посмотреть, каков будет конец, — промяукал кот.
— К сожалению, красота тебе не прибавила ума, — ответил ворон. — Впрочем, певцу он и не нужен. Пошли, да побыстрее, слышишь!
И пока колдун и ведьма продолжали еще ссориться, котик и ворон незаметно выбрались через разбитое окно из лаборатории.
От пунша желаний осталась капелька на дне сосуда. Тетя и племянник были уже мертвецки пьяные, и, как это бывает в таких случаях у людей со злым характером, они все с большей ненавистью ругали друг друга.
О котике и вороне они забыли и, к счастью, не заметили их исчезновения. Мысль о том, что что-то могло уничтожить обратное действие заклинания, им по-прежнему в голову еще не приходила. Вместо этого каждый из них решил отомстить другому, используя жалкий остаток пунша. Оба хотели пожелать друг другу худшее, что только возможно, — старость, уродство и смертельные болезни хотели они друг другу наколдовать. Поэтому они нацедили себе еще в стаканы пунша и чуть ли не хором прокричали один и тот же стишок:
Пунш из пуншей, тебя я заклинаю,
Здоровья, счастья и радости желаю,
Обновления души и большой доброты!
А кому — ты знаешь сам.
Пусть все делят пополам!
И вдруг в полном недоумении увидели, что сидят друг против друга — молодые и красивые, как принц и принцесса из сказки.
Без десяти полночь
Тирания, лишившись дара речи, ощупывала свою стройную фигурку (ее желтое, цвета серы, вечернее платье висело теперь на ней, как на вешалке), а Заморочит погладил себя по голове и воскликнул:
— Черт возьми, что это покрыло мою голову? — Он икнул. — Оля-ля-ля! Что за чудесные ку… куку… кудри! Подайте мне скорее зерка… гребе… Я хотел сказать… зеркало и гребешок… Чтобы я мог…
И в самом деле, его гладкая, как коленка, голова оказалась покрыта буйной черной шевелюрой. А у тети золотистые волосы ниспадали на плечи, как у Лорелеи, а когда она коснулась рукой своего морщинистого лица, то завопила:
— Моя кожа, — она икнула, — гладкая, как задница младенца!
Тут они оба умолкли и с любовью улыбнулись друг другу, словно видятся впервые (в этом образе так дело и обстояло).
Хотя пунш желаний их обоих полностью изменил, — конечно, совсем не так, как они хотели, — но в одном отношении ничего не изменилось и даже только усилилось — в опьянении. Нет такого колдовства, которое могло бы снять свое собственное действие, — этого не бывает.
— Красавчик, — пролепетала тетя, — ты прекрасен, как невинное дитя. Но мне кажется, — она снова икнула, — ты почему-то двоишься у меня в глазах.
— Ничего не говори, блаженное создание, — лепетал племянник, — ты для меня фата-моргана, от тебя исходит нимб, а может, даже два. Во всяком случае, я преклоняюсь перед тобой, любимейшая тетусенька. Я потрясен до глубины души. — Он икнул. — Знаешь, у меня так легко на сердце. Сверх всякой меры радостно и любовно…
— Со мной творится то же самое, — отвечала она. — Я готова обнять весь мир, так прекрасно я чувствую себя до самой глубины души.
— Тираночка моя, — с трудом произнес Заморочит, — ты такая прекрасная тетя, что я хочу навечно заключить с тобой дружбу. Давай перейдем на «ты», согласна?
— Дорогой мой малыш, — ответила она, — да мы всегда были с тобой на «ты».
Заморочит кивнул отяжелевшей головой:
— Верно, верно. Ты опять, как всегда, права. Тогда давай с этой минуты называть друг друга по имени. Как же меня, — он икнул, — так как же меня, собственно говоря, зовут?
— Зо… Зу… Да это не имеет значения, — сказала Тирания.
— Давай забудем все, что было прежде, мы начнем новую жизнь, согласна? Ведь мы оба были, — он снова икнул, — такими злыми и плохими! — Колдун зарыдал. — Да, мы были плохими. Отвратительными, мерзкими чудовищами, вот кем мы были! Ужас! Мне стыдно, так страшно стыдно, тетушка!
Без семи минут полночь
Тетя тоже ревела как белуга:
— Дай я прижму тебя к своей девичьей груди, дворяной молодин… — она икнула, — то есть молодой дворянин! Теперь все пойдет по-другому. Мы оба будем добры и хороши, я — к тебе, ты — ко мне, и мы оба ко всем вокруг.
Заморочит плакал все безутешней.
— Да, да, именно так все и будет. Я тронут до глубины души.
Тирания вытирала ему щеки и уговаривала его:
— Прошу тебя, перестань так ужасно плакать, сердце мое, ты разрываешь мне душу. Да и нет причин плакать, мы уже успели сделать так много хорошего.
— Когда? — спросил Заморочит и утер себе глаза.
— Как когда? Сегодня вечером, — объяснила ведьма. — Ведь пунш выполнил все наши добрые пожелания буквально, как мы говорили. Смысл их не переворачивался, понятно?
— Откуда ты это знаешь?
Только в эту минуту она сама осознала то, что только что сказала. Ведьма и колдун уставились друг на друга. Его лицо позеленело, а ее пожелтело.
— Но… тог… тогда это зна-ачит, — стал заикаться Заморочит, — что мы вообще не выполнили взятых на себя обязательств.
— Еще хуже, — застонала Тирания, — то, что мы до этого успели сделать и записали в свой отчет, мы теперь проиграли. На все сто процентов!
— Тогда мы погибли, и ничто нас не спасет! — завопил Заморочит.
— На помощь! — закричала ведьма. — Я не хочу, не хочу погибнуть! Гляди… оста… оста-ток пунша еще есть, мы сможем выпить понемногу. Если его употребим, чтобы пожелать чего-нибудь оч-чень зло-зло-вредного… ну самого ужас-ужасного… тогда, может, мы еще спасем себя.
Без четырех минут полночь
Оба, безумно торопясь, налили последние остатки пунша себе в стаканы. Заморочит даже опрокинул сосуд, чтобы выцедить в свой стакан последние капельки, и потом вмиг выпил все до дна.
Они старались изо всех сил, но ни один из них не мог сочинить злого пожелания.
— Не получается, — захныкал в конце концов Заморочит, — даже тебя проклясть не могу, Тира.
— И у меня не выходит, мой мальчик, — заливаясь слезами, проговорила тетя. — И знаешь почему? Да мы просто стали слишком хорошими.
— Ужасно, ужасно, — сетовал он сквозь слезы, — я желаю, я желаю быть таким, каким был прежде… Тогда никаких проблем не было бы.
— И я тоже, я тоже! — рыдала она.
И хотя это не было зарифмованным желанием, волшебный напиток выполнил и его. Разом оба стали точно такими, какими были прежде: ужасные характеры и такие уроды, что и смотреть страшно.
Но и это их не спасло, потому что колдовской пунш был выпит до последней капли. И последняя порция завершила дело — они оказались мертвецки пьяными, упали со стульев, на которых сидели, вытянулись во весь рост на полу, и уснули.
В ту же минуту из пустого сосуда вылетел могучий бронзовый звук и разнес его на тысячу осколков.
На колокольне забили колокола — наступил Новый год.
Полночь
— Господа, — сказал господин Личина, почему-то вдруг оказавшийся в старом кресле Заморочита. — Полночь наступила. Ваше время истекло. Я доложу начальству. У вас есть какие-либо возражения?
В ответ он услышал храп в два голоса.
Посетитель встал и окинул своими лишенными век глазами разгромленную лабораторию.
— Н-да… Похоже, что господа здесь изрядно повеселились. Когда они проснутся, у них, надо думать, резвости поубавится.
Он поднял с полу стакан, с интересом понюхал его и в испуге подскочил.
— Фу, какая пакость! — воскликнул он и отшвырнул стакан. — До чего же тошнотворный запах! Этот напиток так и отдает гнилью.
Он покачал головой и вздохнул.
— И люди пьют такую дрянь! Да, теперь ведь уже нет настоящих знатоков. Давно пора освободиться от такого сброда.
Он порылся в своем черном портфеле и достал оттуда несколько судебных марок, на которых были изображены летучие мыши. Он провел по изнанке языком и старательно наклеил по марке на лоб Заморочиту и Тирании. Каждый из них при этом слегка вздрогнул.
После этого Проклятой Личина снова сел в кресло, закинул ногу на ногу и стал ждать прихода адских собирателей душ, которые не замедлят явиться, чтобы отправить этих двоих куда следует. При этом он что-то насвистывал про себя, потому что с удовольствием думал о предстоящем повышении по службе.
В это время Яков Карк и Мяурицио ди Мяуро сидели рядом на большой крыше кафедрального собора.
Они снова забрались туда, что теперь, когда они были полны сил, оказалось совсем не трудным. Они были счастливы, потому что видели сквозь освещенные окна, как люди радостно обнимались, слушали новогодний перезвон колоколов, а над домами взвивались бесчисленные ракеты и рассыпались пестрыми искрами.
Святой Сильвестр, который теперь был снова лишь каменной статуей, с застывшей улыбкой глядел с высоты собора на город, где шумел и сверкал праздник.
— Счастливого Нового года, — сказал Мяурицио дрожащим от волнения голосом, он был до глубины души тронут происходящим.
— И тебе также, — отозвался ворон. — Желаю тебе большого успеха. Пусть тебе во всем сопутствует удача, Мяурицио ди Мяуро.
— Это звучит как слова прощания, — заметил кот.