Четверть седьмого
И вот они остались в лаборатории один на один. Друг против друга на голове чучела акулы. Ворон глядел в упор на кота, кот — на ворона.
— Ну? — немного помолчав, произнес Яков.
— Что «ну»? — фыркнул Мяурицио.
Ворон опять ему подмигнул:
— До тебя все еще не дошло, коллега?
Мяурицио растерялся, но ни за что не хотел это показать и прошипел:
— Попридержи свой огромный клюв! Не болтать! Так приказал мой маэстро.
— Но сейчас-то его нет, — прокаркал Яков. — Теперь мы можем говорить открыто, коллега.
— Не втирайся в доверие! — строго ответил Мяурицио. — Зря стараешься. Ты слишком нагл, и у тебя нет никакого ниво́. Ты мне не нравишься.
— Я вообще никому не нравлюсь и привык к этому, — ответил Яков. — Но все равно мы должны объединить наши усилия. Это нам поручено.
— Замолчи! — профыркал котик, стараясь придать себе как можно более грозный вид. — Сейчас мы пойдем в мою комнату. Прыгай вниз и не пытайся спастись бегством! Ну давай!
Яков Карк поглядел на Мяурицио и, покачав головой, спросил:
— Ты что, в самом деле такой болван или только прикидываешься?
Мяурицио не знал, как себя вести. С той минуты, как он остался наедине с вороном, тот вдруг показался ему гораздо больше, а клюв его еще острее и опаснее. Невольно он выгнул спинку и ощетинился. У бедного Якова, который принял это за нешуточную угрозу, сердце ушло в пятки. Он послушно слетел на пол с головы акулы, а котик, сам пораженный столь неожиданным эффектом, спрыгнул вниз вслед на ним.
— Ты меня не тронь, и я тебя не трону, — прокряхтел Яков и склонил голову.
Мяурицио показался сам себе просто великолепным.
— Вперед, чужак! — приказал он.
— Ну вот, поздравляю, — покорно прохрипел Яков. — Уж лучше бы я остался в гнезде с моей Кларой.
— А кто эта Клара?
— Да просто моя бедная жена.
И он быстро зашагал на своих тонких лапах, а кот поспешил за ним.
Когда они очутились в длинном темном коридоре с множеством стеклянных банок на полках, Мяурицио задал вопрос, который давно его мучил:
— А почему ты все время говоришь мне «коллега»?
— А потому, святая простота, что мы и есть коллеги или, по крайней мере, были ими.
— Кот и птица, — с гордым видом заявил Мяурицио, — никогда не могут быть коллегами. Не воображай, ворон! Кот и птица — естественные враги.
— Естественно, — подтвердил Яков. — Я хочу сказать: естественно, что они естественные враги. Но естественно только тогда, когда и положение вещей естественное. А в неестественном положении естественные враги иногда становятся коллегами.
— Стой! Не так быстро! — мяукнул Мяурицио. — Я что-то ничего не понял. Выражайся яснее!
Яков остановился и повернулся к котику:
— Ты ведь здесь тайный агент при твоем маэстро, чтобы наблюдать за ним. Или, может, нет?
— Чего? — переспросил Мяурицио, совсем сбитый с толку. — А ты, может, тоже? Так зачем же Великий Совет Зверей посылает сюда еще одного агента?
— И вовсе не сюда, — ответил Яков. — Я хотел сказать: и вовсе не меня. Ах, ты совсем сбил меня с толку своей глупостью. Так вот, я шпион при моей мадам ведьме, так же, как ты при своем месье колдуне. Ну, дошло наконец?
Мяурицио обалдел от удивления:
— Ты это честно говоришь? Все правда?
— Такая же правда, как то, что я — ворон-бедолага, — вздохнул ворон. — Ты ничего не имеешь против, если я почешусь? У меня все время зуд какой-то!
— Да, пожалуйста! — разрешил Мяурицио, сделав великодушный жест лапой. — Раз уж мы коллеги.
Двадцать минут седьмого
Он красиво обвил себя хвостом и стал смотреть, как Яков изо всех сил скребет лапой голову.
И вдруг этот старый ворон показался ему очень симпатичным.
— Почему же ты не дал мне понять это с самого начала?
— Да я давал тебе понять, — прокартавил Яков. — Я ведь все время тебе подмигивал.
— Ах, вот оно что! — воскликнул Мяурицио. — Но ты же мог это просто сказать вслух.
Теперь пришла очередь Якова открыть клюв от изумления — он ничего не понимал.
— Сказать вслух? — прокаркал он. — Чтобы твой шеф все услышал? Ну ты даешь!
— Мой маэстро и без того все знает.
— Что?! — каркнул ворон. — Он все пронюхал?
— Нет, — сказал Мяурицио. — Я сам посвятил его в это дело.
Ворон так и застыл с разинутым клювом.
— Нет, неправда, этого быть не может! Ой, сейчас грохнусь с ветки! Ну-ка, повтори еще раз!
— Я просто должен был это сделать, — пояснил Мяурицио с важным видом. — Ведь было бы не по-рыцарски злоупотреблять его доверием. Я долго за ним наблюдал, испытывал его и установил, что он — человек благородный, настоящий гений и вполне достоин нашей откровенности. Хотя сегодня он ведет себя немного странно, с этим я не могу не согласиться. Но со мной, во всяком случае, все это время он обращался как с принцем. А это говорит о том, какой он добрый человек — настоящий благодетель и друг животных.
Яков, потрясенный, глядел на Мяурицио:
— Нет, такого не бывает! Чересчур много глупости на одного кота! На двух и на трех хватило бы! Ты все завалил, мой мальчик! Пиши пропало! Весь план зверей рухнул, теперь все кончится плохо! Да что там плохо, просто ужасно. Я так и предчувствовал с самого начала! Я думал, что так и будет!
— Ты вообще не знаешь моего маэстро, — обиженно мяукнул котенок. — Он всегда совсем не такой, как сегодня.
— Может, к тебе и не такой! — каркнул Яков. — Он тебя просто опутал — жиром опутал, как нетрудно увидеть.
— Что ты воображаешь? — фыркнул Мяурицио, приходя в бешенство. — Все-то ты знаешь лучше!
— Да глаза у тебя есть? — крикнул Яков. — Тогда оглянись по сторонам! Как, по-твоему, что это все такое? — И он указал крылом на полки с бесчисленными стеклянными банками.
— Это? Это лечебный пункт. Мне это сам маэстро сказал. Он пробует вылечить бедных гномов и эльфов. Что ты об этом знаешь?
— Что я знаю? — Яков Карк все больше выходил из себя. — Сказать тебе, что это такое? Это тюрьма, вот что это! Камера пыток! Твой добрейший маэстро на самом деле один из самых худших существ, что вообще существуют на свете. Вот он кто! Так-то, простофиля! Благодетель! Ха-ха, хорош, хорош «гений»! «Он — друг животных»! Да чума он, зараза, холера! Знаешь, что он может? Воздух загрязнять, вот что он может! Воду отравлять, людей и зверей заражать болезнями! Леса и поля губить, разорять! В этом он велик, твой маэстро, больше ни в чем!
Мяурицио задыхался от возмущения:
— Это… Это… Возьми сейчас же назад… ты клеветник, очернитель, а то… а то… — Он ощетинился, шерсть встала дыбом — он казался сейчас вдвое толще. — Я не потерплю, чтобы ты обижал этого великого человека. Извинись, а не то я научу тебя его уважать, ты, стервятник-стервец!
Но Яков так разошелся, что теперь его было не затормозить:
— А ну, подойди, попробуй! — прокаркал он. — Ах ты, жирный баловень, маменькин сынок, слабак зажиточный! На что ты годен? Только за клубочком бегать да на диване валяться. Пошел вон, лизоблюд, а то сейчас устрою из тебя посылочку и отправлю к твоим кошачьим предкам, известным подлизам!
Глаза Мяурицио загорелись диким огнем.
— Я происхожу из древнего неаполитанского рыцарского рода! Мои предки восходят к Мяудериху Великому! Я не позволю оскорблять мой род! А тем более такому проходимцу и висельнику, как ты!
— Ха-ха! — прокаркал Яков. — Видно, твои предки все мозги на себя растратили, а тебе шиш оставили!
Мяурицио выпустил когти.
— Да знаешь ли ты, с кем говоришь, несчастная метелка из перьев? Перед тобой великий деятель искусства. Я — знаменитый миннезингер, мои песни, пока я не потерял голос, трогали самые благородные сердца!
Старый ворон разразился смехом:
— О, в это я поверю, в то, что ты мини-певец! Это сразу видать по твоему мини-росту и мини-уму! Ишь как пыжится! Надутый ершик для мытья бутылок.
— Необразованный невежда! — фыркнул Мяурицио с глубоким презрением. — Даже не знаешь, что такое миннезингер! И все твои выражения из уличного жаргона, бродяга несчастный!
— На это мне трижды плевать, — каркнул в ответ Яков. — Говорю, как умею. А у тебя нос не дорос меня судить, вшивый кошачий барон! Ну-ка сравни мой клюв с твоим. Да у тебя и клюва-то нет!..
И, не успев понять, как это случилось и кто первый начал, они уже катались по полу, сцепившись в клубок из меха и перьев, и так трепали друг друга, что только клочья летели. Кот кусался и царапался, а ворон клевал и щипал. Но поскольку силы их были примерно равны, ни один так и не победил. Иногда тот или этот бросался удирать, а другой его догонял. Потом все было наоборот — этот удирал, а тот догонял. И так, сами того не заметив, они снова оказались в лаборатории. Яков вцепился в хвост Мяурицио и клевался изо всех сил, а кот, чувствуя нестерпимую боль, так охватил ворона лапами, что у того дыхание сперло.
— Сдавайся, — мяукнул Мяурицио, — или прощайся с жизнью!
— Ты… ты сдавайся, — еле выдохнул Яков, — а то без хвоста останешься! Отклюю!
И тут они, не сговариваясь, одновременно отпустили друг друга и сидели теперь, еле переводя дыхание.
Маленький котик старался со слезами на глазах выпрямить свой хвост, выглядевший совсем неэлегантно, — хвост у него теперь был зигзагом. А ворон меланхолически разглядывал перья, валявшиеся вокруг него на полу, — без них он уж никак не мог обойтись.
Но как это нередко случается после таких потасовок, у обоих настроение изменилось, стало почти дружелюбным, и они готовы были помириться друг с другом.
Яков думал о том, что ему не надо было так грубо обходиться с маленьким толстым котиком, а Мяурицио размышлял о том, что был, пожалуй, несправедлив по отношению к бедному ворону.
— Прости, пожалуйста, — мяукнул он.
— А ты меня, — прокаркал Яков.
— Знаешь, — чуть-чуть помолчав, продолжал Мяурицио дрожащим голосом, — я просто не в силах поверить тому, что ты сказал. Как может тот, кто с таким добром относится к коту-музыканту, стать подлым негодяем? Ведь такого не бывает.