— Простит? — недоверчиво переспросил Никифор: — Долги простит?
— Эге! — Посыльный Малкова с любопытством рассматривал Новикова. Наконец он повернулся уходить и через плечо бросил Никифору: — Поспешай, Свенсон так же решил. Набегут людишки, и ты…
— Я сейчас, сейчас, — заторопился Никифор и ушел следом за посыльным.
— Вот как набирают себе воинство господа коммерсанты, — Кабан в сердцах выругался.
— В торговле Свенсон и Малков конкуренты, а тут — дружки, — заметил Наливай. — Ворон ворону глаз не выклюнет.
— Что же делать? — спросил Кабан: — У них оружие, товары, деньги. Большую власть они над человеком имеют. Видели, как Никифор побежал? Приручен.
— Бороться, — ответил Новиков. — Бороться.
— Чем? Вот этими пустыми? — Кабан вытянул перед собой руки. — С ними против винчестеров не попрешь.
— У нас есть оружие посильнее винтовок, — убежденно ответил Новиков. — Слово, правдивое большевистское слово.
— «Слово», — покачал лохматой головой Кабан. — Что слово? Сказал, и нет его.
— Правдивое слово в сердце у человека остается, и потом он ему только верит. Тогда никакое оружие этому человеку не страшно. Надо здешним людям объяснить, что их обманывают, что их, как лаек, в упряжку запрягли, погоняют и не дают осмотреться по сторонам.
— Это верно, — кивнул Наливай.
— Вечерком собирайте людей, — вернулся к началу разговора Новиков.
…Парфентьев чувствовал себя беспокойно. Он рассказал Свенсону о Новикове и не сообщил об этом Николаю Федоровичу. Вот почему Парфентьев, до того как проснулся Новиков, ушел из дому. Он накормил собак, тщательно проверил нарту, походил по поселку. Заняться больше было нечем.
Парфентьев присел на нарту, закурил. Кому верить? У Малкова и Свенсона сила. Они богатые, что хотят, то и сделают с человеком, но при них будешь жить впроголодь. Новиков говорит, что большевики принесут новую светлую жизнь в тундру. Правда ли? Есть ли у большевиков такая сила, которая бы поборола Малкова, Свенсона, Бирича. Наверное, есть, раз так храбро Новиков разъезжает по уезду и говорит с людьми.
Значит, Парфентьев должен быть с Новиковым и теми, кто его послал. Когда они станут здесь хозяевами, то поблагодарят Парфентьева за помощь, и заживет он богато. У него будет не одна упряжка, а несколько. Парфентьев размечтался. На его круглом лице с припухшими глазами и вьющимся светлым пущком появилась улыбка. Он не слышал, как к Нему подошел посыльный Малкова.
— Ступай к Константину Михайловичу.
— Зачем? — встревожился Парфентьев.
Посыльный пожал плечами. Каюр неохотно направился к Малкову. Коммерсант был дома. Он завтракал вместе со Стайном и Свенсоном. Олаф со смехом рассказывал, как поймал посылку Мартинсона, которую тот прислал Лампе, и вспомнил, что каюр сообщил ему о каком-то старике из Анадыря.
Это заинтересовало Малкова и особенно Стайна.
— Странно, что старик путешествует по уезду, — сказал он задумчиво. — Необходимо узнать, что его привело в Усть-Белую. Начнем с каюра.
Так Парфентьев оказался перед Малковым и американцами. На все расспросы он отговаривался незнанием и немногое добавил к сказанному накануне Свенсону.
— Иди, — отпустил Малков каюра и предупредил: — Старику ты не говори, что был у нас. Иначе я…
Малков не договорил, но Парфентьев понял его. Этот человек с выпуклым лбом и массивным подбородком, не задумываясь, уничтожит его. Каюр даже вспотел от страха. Выйдя от Малкова, он долго слонялся по Усть-Белой, не находя в себе решимости вернуться к Новикову. Ему казалось, что Николай Федорович, Кабан и Наливай сразу же догадаются обо всем.
— Каюр знает несомненно больше, — сказал Малков, когда вышел Парфентьев. — Он что-то не договаривает.
— Да, — согласился Стайн. — У него так и бегали глаза. Вы слышали раньше об этом, как его, Новикоффе?..
— Нет, — пожал плечами Малков. — Интересно, что ему надо было в Ерополе, а теперь у нас?
— Надо за ним понаблюдать! — приказал Стайн.
— Хорошо, — кивнул Малков. — Я позабочусь об этом.
Свенсон подумал: если этот старик окажется большевиком, то, несомненно, мои акции у Стайна поднимутся. Я надеюсь на это.
В полдень у складов был выстроен отряд охраны общественного порядка. Он увеличился почти втрое. Стайн снисходительно похвалил Малкова:
— У вас темпы и деловитость американца. Я доволен. Правда, у солдат не особенно боевой вид, но надеюсь, они будут послушными.
— Будьте уверены, — Малков засмеялся: — Их долги мне и Свенсону сильнее клятвы и держат покрепче кандалов.
— Очень умно вы поступили, — снова похвалил Стайн. — Теперь я спокоен за положение в Усть-Белой. Завтра еду дальше.
Через полчаса Малкову доложили, что в домике Никифора Дьячкова собрались люди. Пригласили их Кабан и Наливай.
У Стайна, как у охотничьей собаки, напавшей на дичь, дрогнули ноздри.
— Немедленно всех арестовать. Схватить старика.
— Не будем спешить, — остановил его Малков: — У меня там есть свой человек. Подождем, что он скажет. Может быть, этот старик мелкий спекулянт или новый тайный агент Бирича или другого новомариинского коммерсанта.
Наливай и Кабан пригласили восемь человек. Здесь же были хозяин дома и Парфентьев, который вошел последним и присел у двери, на корточки. Ему не хотелось показываться на глаза Новикову.
Николай Федорович не замечал переживаний Парфентьева. Обращаясь то к одному, то к другому усть-бельцу, он говорил:
— Как вы думаете, товарищи, для чего и для кого понадобилось создать отряд охраны общественного порядка в вашем селе? Кто тут может общественный порядок нарушить?
Николай Федорович достал из кармана кисет я свою старую обгорелую трубку с зарубками на мундштуке — число его метких выстрелов в Забайкалье. Слушатели ответили молчанием. Они ждали, что он дальше скажет. В домике было полутемно, тесно и душно, но никто не обращал внимания. Было интересно слушать приезжего старого человека.
— Кому тут нарушать порядок? — поскреб заросшую щеку Дьячков. — Он, как хозяин, был смелее, да и хотелось ему перед односельчанами показать, что он в близких отношениях с приезжим.
— Не нам нужен отряд, а Малкову и американцам, — громко и убедительно произнес сидевший на краю топчана человек лет тридцати, пяти, с чисто выбритым лицом. Близко посаженные глаза смотрели в упор на Новикова и казались мрачными. Грубый разрез губ, плоские щеки и нависшие брови как-то не вязались друг с другом, словно каждая черта принадлежала другому человеку, но маленький вздернутый нос делал его привлекательным.
— Падерин, с рыбалки Сооне, — сказал Кабан Новикову. — Начитанный мужик.
Новиков пристальнее посмотрел на Падерина. Это его не смутило, и он грубоватым голосом продолжал:
— Что нам, мне, или вот Дьячкову, или Котовщикову, защищать?
— Что? — зашумели собравшиеся.
— Так мы же от большевиков защищаться будем! — выкрикнул Пусыкин.
— Чего же тебе от меня защищаться? — спросил с улыбкой Новиков: — Неужто я такой страшный?
Слова Новикова ошеломили. Было слышно только дыхание. Пусыкин вытаращил глаза.
— Ты… боль-ль-шевик?
— Да, — просто подтвердил Новиков. — Большевик, и прислали меня к вам большевики.
— Как же это ты… приехал?
— На пароходе, потом вот на его нарте. — Новиков указал на Парфентьева.
— Вовремя приехал, — одобрил Падерин.
— Вот и хорошо, — Новиков положил на стол кисет и трубку. — Меня прислала к вам партия большевиков, чтобы сказать, что начало вашей новой жизни не за горами. Большевики такие же простые и такие же бедные, как вы. Мы хотим, чтобы все люди жили хорошо, чтобы все были сыты, одеты, свободны и счастливы. Нашего прихода боятся такие, как малковы, биричи. Они знают, что мы им не позволим за бесценок скупать у вас пушнину и в сто раз дороже ее продавать за границей. Вас грабят, морят голодом.
— Что верно, то верно, — вздохнул кто-то. — Скоро все околеем с голодухи.
— Нынче с рыбой совсем плохо, — выкрикнул Котовщиков. — Рыба до нас не дошла. Перегородили реку Грушецкий и Сооне.
Люди заволновались. Новиков выждал, когда стихнет шум:
— Большевики не позволят этого делать! Вы голодаете, а рыбу, которой вы кормитесь, Грушецкий и Сооне вашими руками взяли для себя, для спекуляции и наживы. Большевики не позволят так делать. Вот почему Малков и Свенсон боятся большевиков.
— Малков говорит, что большевики сделают нас рабами, — возразил кто-то.
— Разве человек сам себя захочет сделать рабом? — вопросом ответил Новиков. — Вы сами в Усть-Белой установите свою трудовую власть, сами станете хозяевами. Это вы сейчас рабы.
— Верно, — поддержал Падерин. — Мы рабы и у своих русских коммерсантов и у американских. Двойную шкуру с нас дерут.
— В солдаты вот загнали, — пожаловался Дьячков.
— Меня прислали большевики, чтобы вам помочь советом. — Новиков забыл о трубке. На него смотрели глаза людей, жаждущих знать правду. Глаза людей, впервые робко поверивших в лучшую будущую жизнь.
О трубке Николай Федорович вспомнил, когда все разошлись. Задержался только Падерин. Николай Федорович, устало наклонив голову, набивал трубку и слушал рыбака.
— Хорошо, правильно вы говорили, товарищ. — Падерин тоже достал свою трубку. — Жить нам дальше так невозможно.
— Подошло время, когда менять ее надо. — Новиков раскурил трубку. — Вместе с товарищами Кабаном и Наливаем готовьте людей к установлению советской власти в Усть-Белой. Сегодня меня слушали внимательно, а ведь далеко не все со мной согласны, не все поверили. Страх перед властью богатеев велик. Вам надо убедить людей, что единственный путь к свободе и лучшей жизни — это свергнуть богатых.
Чем дольше говорил с Падериным Николай Федорович, тем больше тот ему нравился. В этом человеке чувствовался характер, убежденность в правоте своих слов.
А в это время Пусыкин передавал весь разговор Малкову. Коммерсант разозлился. У него в селе большевик призывает к восстанию против него и обещает простить все долги. Малков коротко пересказал донесение Пусыкина и добавил от себя, чтобы заставить Стайна действовать решительно: