— Какая голова? — нахмурился Струков.
Лампе махнул рукой и, приоткрыв дверь, крикнул что-то каюру. Тот внес мешок. Лампе, отправив каюра, вытряхнул из мешка круглый сверток. Он глухо стукнул об пол.
— Это вам. А вот и письмо для Громова и вас. — Лампе из-под кухлянки достал мятые пропотевшие бумаги. Они были теплые и влажные. Струков, подавляя брезгливость, развернул их и быстро прочитал. Малков писал:
«Мною в Усть-Белой раскрыта тайная большевистская организация. Все ее члены арестованы. Пытавшийся бежать большевик Новиков убит, и его голову я посылаю вам, чтобы по ней могли установить, с кем Новиков имел связь, с кем прибыл в Ново-Мариинск, с кем его видели. Новиков побывал в ряде поселков и стойбищ, где вербовал себе сторонников. Я их всех выловлю и навсегда отучу от желания даже слышать о большевиках. Будьте и вы беспощадны! Люди уважают только, силу. Их надо держать в страхе. Отряд по охране общественного порядка создан и вооружен за мой счет, и я стал его командиром. Очень подружился с американцем Стайном. Он мне помогает советами. Только Америка принесет нам порядок».
Струков, прочитав письмо, долго молчал. У его ног лежал сверток. Он не знал, как ему поступить. Лампе, потерявший терпение, натянул на голову малахай.
— Иду к большевикам.
— Я с вами! Я должен показать в ревкоме письмо и передать эту посылку.
Лампе было безразлично, как поступит Струков. Он выполнил поручение Малкова и спокоен. Остальное не имеет к нему отношения.
Да, я поступлю правильно, думал Струков, шагая рядом с Лампе в ревком. Если я не передам большевикам письмо и голову, то о гибели Новикова они все равно узнают, и тогда меня ждет участь Громова. Ради своей выгоды американцы в любой момент могут пожертвовать мной без всякого колебания, лишь бы удержаться здесь. Намерение Лампе торговать — лучшее тому доказательство. Откровенность же моя в глазах ревкомовцев будет выглядеть выигрышно.
В то же время Струков ясно понимал, что его поступок — предательство по отношению к Малкову. Если большевики потерпят поражение, он сможет оправдаться и перед Стайном и перед Фондератом. При воспоминании о полковнике Струков помрачнел. Из-за него он оказался на краю гибели. Струков проклинал. Фондерата.
Они вошли в длинный полутемный коридор ревкома. Здесь, как обычно, толпились люди, дымили трубками, самокрутками.
Все с большим вниманием следили за дверьми кабинета председателя ревкома. Отворилась дверь. Говор в коридоре сразу же стих. Все смотрели на старенького чукчу с редкими всклокоченными волосами. Он мял в руках шапку и возбужденно говорил:
— Хороший ревком. Хороший. Правду знает, в обиду не даст бедного рыбака.
— Что тебе сказали, Ульвургын? — спросил кто-то чукчу.
— Снасти назад дадут, байдарку назад дадут, — торопливо и радостно перечислял Ульвургын. — Все назад дадут. Зачем Громов брал? Зачем меня бил? Нет в море рыбы, нет рыбы у Ульвургына. Хороший ревком, правду делает.
Ульвургын, которого колчаковцы за неуплату налогов лишили всех рыболовных снастей и избили, был счастлив. Выглянувший Еремеев крикнул:
— Кто там еще до ревкома пойдет с делом?
— Пропусти-ка меня! — Из завесы табачного дыма выступил высокий, в добротной одежде человек. Не снимая малахая, вошел в кабинет и злыми глазами обвел ревкомовцев.
— Что у вас? — спросил Мандриков. — Как фамилия?
— Лоскутов, — грубо ответил высокий. Почему со склада мне угля не отпускают?
— Кто вы? — снова спросил Мандриков.
— Коммерсант!
— Значит, у вас есть упряжки и есть время, — определил Мандриков, и в его карих глазах засверкали огоньки. — Вы сами можете привезти уголь с копей.
— Как так? — не понял Лоскутов.
— Со склада уголь будет отпускаться только бедным, — объяснил Мандриков. — Состоятельные с сегодняшнего дня будут покупать уголь на копях и доставлять его сами. Кроме того, каждому определено, сколько мешков угля он должен бесплатно привезти для склада. Надо же заботиться о бедняках.
Мандриков взял лежавший в стороне лист бумаги.
— Я должен возить для склада и бесплатно? — Лоскутов сделал шаг вперед и ударил себя в грудь. — Я…
— Вы, вы, — кивал Мандриков, не отрывая глаз от листа. — Ага, вот и ваша фамилия. Вам положено привозить по восемь мешков каждый месяц!
Лоскутов опешил.
— Не бывать этому! Я не хочу для голытьбы…
— Вы приехали в этот край тоже небогатым. — Мандриков успел прочитать несколько строк против фамилии Лоскутова. Это была справка, составленная со слов Тренева. — Занялись спекуляцией, обирали людей, вот и нажились на них. Если вы для бедняков не привезете угля, то ревком отправит вас на копи добывать уголь под охраной. Ясно?
Лоскутов круто повернулся и выбежал, грохнув дверью. Ревкомовцы засмеялись.
Тренев довольно подбирал со щек и укладывал за уши жирные волосы.
— Ох, не по нутру коммерсантам возить уголек для склада. Ох, не по нутру.
— Будут возить. — Берзин не смеялся. Он незаметно наблюдал за Треневым. Не нравился этот торговец Берзину, хотя против него не было никаких фактов. Напротив, он старательно помогал ревкому. — И вы, Тренев, тоже должны привезти.
— Да-да-да, — торопливо закивал Тренев, и его длинные волосы вновь сползли на щеки. — Я не по восемь мешков, а по восемнадцать буду привозить. Для доброго дела потрудиться — одно удовольствие.
— Верно вы говорите, — одобрил Мандриков. — Я считаю, что все члены ревкома должны принять участие в подвозке угля.
— Правильно. — Берзину понравилось предложение Мандрикова. — Все должны видеть, что ревком — народная власть.
— А где нарты возьмем? — задумался Гринчук.
— Позаимствуем у тех, у кого их много, — улыбнулся Мандриков и сказал стоявшему у двери Еремееву: — Приглашай следующего!
Еремеев еще не успел повернуться, как открылась дверь и вошли Лампе и Струков. Мандриков и Берзин не знали Лампе. Они вопросительно смотрели на Струкова.
Фесенко, которого сегодня на радиостанции заменил Титов, первым нарушил тишину:
— Маклярена примчался выручать?
— Маклярен идиот. Я приехал сменить его и торговать.
— Свенсон согласен с решением ревкома? — спросил Мандриков, которому Куркутский быстро объяснил, кто такой Лампе.
— Олаф не знает, что тут новая власть. Он переводит Маклярена в Усть-Белую. Я сам согласен с вашим решением и завтра открываю торговлю.
Слова Лампе порадовали членов ревкома. Неповоротливый американец вызвал симпатию. Только Тренев был недоволен появлением Лампе. Открытие склада Свенсона замедлит продажу товаров у других коммерсантов. А ему так хотелось, чтобы побыстрее пришло разорение тех, кто вызывал у него зависть. Вместе с тем он подумал, что может кое-что из ходовых товаров взять у Лампе для себя.
Ревкомовцы согласились отпустить Маклярена, Мандриков посмеялся:
— Урок он хороший получил от нас. Впредь будет менее строптивым. Народную власть надо уважать.
— О-о, конечно, — кивнул Лампе.
— Как в Усть-Белой? — спросил Берзин.
— Очень нехорошо. Голод, Потом, как это надо сказать… — Лампе замолк, подыскивая необходимые слова, но тут вперед выступил Струков. Он осторожно положил перед Мандриковым круглый сверток.
— Что это? — Мандриков указал на сверток.
Струков, разыгрывая волнение, не отвечал. Он дрожащими руками долго, чтобы все видели, разворачивал письмо Малкова. Берзин, подозрительно следивший за Струковым, протянул руку к свертку. Его остановил крик Струкова:
— Не трогайте!
Мандриков, теряя терпение, спросил:
— В чем дело? Что это за сверток?
Струков прикусил губу, а Лампе начал:
— Это есть голова…
— Не надо! — истерически крикнул Струков и протянул письмо: — Это от Малкова для Громова и для меня.
Слова письма тяжелыми камнями падали в напряженную тишину…
…Весть о том, что привез Лампе, через Еремеева быстро облетела пост. Толпившиеся в помещении ревкома люди разошлись. Ново-Мариинск словно опустел. Все сидели в домах и говорили шепотом. Никто не мог оставаться спокойным. Что предпримет ревком? Будет ли он мстить за Новикова?
До сих пор Новикова знали и видели немногие, но сейчас о нем услышали все. Трудно было установить, откуда идут эти слухи, но они обрастали вымышленными подробностями, и фигура Новикова с каждым часом становилась значительнее. Страх создавал выдуманного Новикова, за которого будут мстить! Многие хотели бы в этот момент оказаться далеко от Ново-Мариинска, но бежать сейчас — значило навлечь на себя подозрение.
А ревком все заседал. Приближался вечер. К Биричу, улучив момент, забежал Еремеев и торопливо сообщил:
— Спорят ревкомовцы. Латыш чахоточный хочет заложников взять.
— Кого? — встревоженный Бирич почувствовал надвигающуюся беду.
— Многих называл. Вас тоже. — Еремеев чаще обычного протирал мутные, слезящиеся глаза. Он был так взволнован, что отказался от привычного стакана водки. — В запас оставьте. Ревкомовцы учуют водку, стребуют, где пил. Латыш все замечает. Глазищи его светлые ножами колют до самой глубины.
Отказ Еремеева от водки сильнее всего убедил Бирича в серьезности положения. Оставшись один, он заходил по комнате и, с хрустом покручивая пальцы, шептал:
— Что-то надо предпринять! Что-то надо предпринять!
У него возникало много планов: немедленно бежать в тундру, в далекие стойбища, но на копях останется сын, и ревкомовцы его расстреляют. Может быть, ехать на копи и уговорить Перепечко и сына поднять восстание против ревкома? Но кто с ними пойдет? Шахтеры за ревком, чукчи тоже.
Коммерсанты! Вот кто поддержит замысел Бирича! Они решатся на все, чтобы сохранить богатство и снова стать хозяевами Чукотки. Коммерсанты и несколько верных им людей. У всех есть оружие. У кого нет, — он, Бирич, даст из своего тайного склада. Скоро наступит ночь. В темноте действовать удобнее. Надо неожиданно напасть на ревком и всех его членов перебить. Бирич послал Груню за Куликом и коммерсантами. Первым пришел, как всегда, Сукрышев. Бирич не успел ему ничего сказать, как явились одновременно. Пчелинцев, Щеглюк и Петрушенко. Они были испуганы. Он коротко и энергично изложил свой план, Сукрышев, выбивая зубами дробь, едва произнес: