Елена Дмитриевна неожиданно для себя пошла хозяйничать в кухню. Вскоре они сидели за столом и, попивая ароматный кофе, неторопливо беседовали.
Павел Георгиевич, помешивая дымящуюся густую жидкость, незаметно наблюдал за женщиной. Он уловил, что она с жадностью осматривается. Тянет тебя сюда. Видно, несладко со своим ревкомовцем. Посмотри, посмотри, может, совесть и заговорит в тебе. Еще попросишься назад, но я тебя возьму с одним условием — лечь в постель со Свенсоном. Кажется, большевики рано или поздно доберутся сюда, и мне придется перебраться на ту сторону пролива. Иметь там близких, почти родственников Олафа, будет не только полезно, а просто необходимо.
Приход Елены и ее поведение подали ему надежду. Он осторожно сделал первый шаг:
— Спасибо за предупреждение Струкова.
— Я пришла взять, если разрешите, несколько книг почитать, — заторопилась сразу Елена.
— Пожалуйста, — Павел Георгиевич был доволен. Испугалась. Это хорошо.
Он не удерживал Елену. Она смотрела на ряды корешков, но не могла прочитать названий книг. Глаза ее застилал туман. Она же предала Мандрикова, и об этом ей прямо сказал Бирич. Елена почувствовала себя беззащитной. Что заставило ее прийти и сидеть в доме, который она оставила? Только ли желание взять книгу?
Так и не сделав выбора, Елена Дмитриевна вытащила какой-то том и почти выбежала на улицу. В ушах звучали последние слова Бирича: «Приходите, мы всегда рады вам».
Кто такие мы? Елену Дмитриевну трясло. Она уже подходила к дому, когда вспомнила о книге. Она показалась ей очень тяжелой. На книгу может обратить внимание Мандриков, спросит — откуда. Как она объяснит, почему была у Биричей в доме? Что может, подумать Михаил? Елена Дмитриевна размахнулась и швырнула книгу в сугроб. Блэк рванулся за книгой, но Елена удержала собаку.
Освободившись от книги, Елена облегченно вздохнула, будто сбросила с плеч тяжкий груз: Мандрикова дома не было. Елена обрадовалась. У нее есть время, чтобы окончательно успокоиться. Она впервые не была огорчена, что их встреча откладывается…
Михаил Сергеевич так и не пришел в эту ночь домой. Он провел ее в ревкоме с Кулиновским и Берзиным. Письмо Чекмарева и рассказ учителя требовали от ревкома немедленных действий. Они прозвучали для Мандрикова и Берзина тяжелым укором: убийцы Новикова на свободе, продолжают бесчинствовать. Быть может, из арестованных уже никого нет в живых. При этой мысли у Берзина сжались кулаки.
— Сегодня уезжаю в Белую. — Август Мартынович посмотрел в темное окно, точно хотел поторопить наступление рассвета. — Не буду ждать, пока соберем нарты! Один с Оттыргиным уеду и возьму этого Малкова за глотку. — Голое у Берзина стал угрожающим. — С американцем тоже нечего церемониться.
— Стайна привезешь сюда. Он американский подданный. Мы не вправе его судить, — предупредил Мандриков. — И горячиться перестань. Одного не отпущу, а нарты найдем.
Ревком решил послать в Усть-Белую и Марково десять упряжек, Четыре — для перевозки людей, а остальные — для продовольствия. Но неожиданный уход из Ново-Мариинска чукчей поставил ревком в затруднительное положение. Началась охота, и все, кто имел упряжки, устремились в тундру.
Мандриков посмотрел на часы. До рассвета было еще далеко, но он не стал дожидаться и послал бодрствовавшего Еремеева за членами ревкома. Тот прежде всего забежал к Биричу и поднял его с постели.
Павел Георгиевич впустил его, не зажигая света. Еремеев огорошил Бирича:
— Завтра комиссар в Белую едет душить Малкова. Американца заарестует и сюда приволокет… — И от себя высказал предположение: — Не иначе как казнить.
— Откуда узнал? — Бирич кутался в теплый халат.
— Кулиновский — учитель с Марково приехал. — Еремеев, глотая слова, передал все, что подслушал.
Бирич отпустил Еремеева и стал торопливо одеваться. Он спешил к Лампе. Нельзя допустить, чтобы Стайна арестовали. Тогда против ревкома уже ничего не сделаешь. Сил у нас будет мало. Стайна надо предупредить!
Павел Георгиевич разбудил Лампе и Маклярена, которого ревкомовцы выпустили из тюрьмы. Американцы были встревожены появлением ночного гостя и еще больше известием. Маклярен выругался. Обычное спокойствие и невозмутимость изменили ему.
— Эти большевистские ублюдки готовы всех перебить. Я должен немедленно ехать в Усть-Белую. Наш долг — опередить комиссара. Стайн должен подготовиться к встрече.
Многословность Маклярена удивила Бирича. Американцу не терпелось поскорее убраться из Ново-Мариинска туда, где было поспокойнее, К тому же торговля в Усть-Белой сулила большие возможности для барыша.
— Ваше мнение? — Бирича беспокоило молчание Лампе.
— Я с вами согласен. Стайн должен быть предупрежден, Маклярен возьмет две лучшие упряжки, чтобы быстрее доехать. Он их будет менять в пути.
Ново-Мариинск еще спал, когда Маклярен, ни кем не замеченный, покинул пост…
Утром жители Ново-Мариинска были взволнованы новой вестью. Революционный комитет приговорил коммерсанта Малкова к смертной казни, а все его товары и имущество объявлялись народным достоянием. Что это значило? Люди гадали, спорили, каждый доказывал свое, но точно никто ничего не знал. Новомариинцы поглядывали в сторону ревкома, но идти туда остерегались и жадными глазами провожали смельчаков, которые рискнули это сделать.
Тренев был очень расстроен, что его на заседание ревкома не пригласили. По дороге нагнал его Смирнов и весело сказал:
— Кажется у вас все меньше конкурентов становится, Иван Дмитриевич.
— Я не понимаю вас, — сухо отозвался Тренев, Ему не нравилось, что Смирнов стал сближаться с Мандриковым.
— Исчезнет Малков, исчезнет Бирич, Бесекерский, и, смотришь, вы с помощью ревкома останетесь единственным коммерсантом. Ха-ха-ха!
Кровь бросилась в лицо Треневу. Он знал, что его жажда стать богатым и влиятельным коммерсантом давно уже стала темой для насмешек, но прямо ему об этом никто не говорил.
— Только Караевых вам не переплюнуть, — похо хатывал Смирнов. Он спозаранку был навеселе, и ему очень хотелось поговорить. — Один братец к американцам в дружбу влез, другой ратует за Советы, а вот третий — сам по себе. Какая бы власть ни пришла, они с любой в ладах будут. — Смирнов уже не шутил. — Вам бы так устроиться, а? Или уже устроились? Ха-ха-ха! Вы совсем ревкомовцем стали.
Тренев уже не слушал Смирнова. Караевы заинтересовали его. Вот о ком он при случае скажет Мандрикову. Правда, против Караевых у него нет документов, фактов, но можно будет что-нибудь придумать. Надо все время о ком-то сообщать ревкому, чтобы казаться необходимым.
Следом за Треневым и Смирновым потянулись и многие новомариинцы. В помещении ревкома быстро стадо тесно, шумно, накурено. Все толпились у стены и читали постановление. В нем говорилось, что Берзин, Галицкий, Мальсагов, Куркутский и Мохов командируются Советом рабочих депутатов Анадырского края в села Усть-Белую и Марково для установления Советов и ликвидации представителей колчаковской власти. Им вменяется в обязанность произвести проверку наличия товаров в продовольственных складах, а в случае обнаружения злоупотребления или неподчинения власти Советов им предоставлено право увольнения или арестов с правом наказания, предусмотренным Революционным трибуналом, а также предоставлено право конфискации имущества и товаров у купцов-мародеров. Конфискованное имущество и товары объявить народным достоянием и присоединить их к народной продовольственной организации.
О Малкове нигде не было сказано, но все знали, что это постановление прежде всего касается его. На душе у коммерсантов было неспокойно. Бесекерский, последнее время редко выходивший из дому, прослышав о постановлении, счел лучшим посетить ревком. Его беспокоило, что он имел торговые дела с Малковым, и он опасался, как бы вина Малкова не задела и его.
По дороге он думал: Малков убил товарища ревкомовцев и поэтому они ему отомстят, но не последует ли за ним и наша очередь? Каждый из нас если не явный противник рабочей власти, но под определение купца-мародера подходит. Недаром же есть поговорка: «Не обманешь — не продашь».
Опираясь на трость, Бесекерский постоял в коридоре ревкома, послушал людей. То, что они говорили, заставило сильнее забиться сердце. У Исидора Осиповича был свой план. Как-нибудь пережить здесь зиму и бежать в чужие, спокойные края — в Англию, где никогда и ничто не изменяется. Россия уже большевистская, Анадырский уезд, вся Чукотка тоже станут большевистскими. В этом Бесекерский не сомневался.
Вначале он думал до весны быть ниже травы и тише воды и тщательно соблюдать все приказы. Показать, что он во всем с ними согласен, и завоевать их расположение, но в то же время делать это так, чтобы не бросалось в глаза новомариинцам. На всякий случай. А вдруг колчаковцы опять возьмут верх. Бирича, как и Тренева, он считал конченым человеком. Рано или поздно они погибнут. Себя Бесекерский хвалил за осторожную политику. Но вот и она не помогла. Жизнь вытащила его из дому и привела к дверям ревкома.
Люди входили и выходили. У всех был озабоченный, деловой вид. Бесекерский оказался у дверей и на секунду замешкался. Из них он должен выйти с уверенностью, что ревком не тронет его хотя бы до начала навигации. А там он сумеет оказаться подальше от этих снегов, которые становятся красными от крови. О своем счете в английском банке Бесекерский думал с надеждой. Воспоминание о нем придало Бесекерскому смелость, и он вошел в кабинет Мандрикова.
Здесь было накурено и шумно. Люди разбились группами, что-то обсуждали. Сразу говорило несколько человек. Мандриков был занят с Лампе. Бесекерский не ожидал увидеть американца. Чего ему тут надо? Ревкомовцы не осмелятся Свенсона тронуть, Так чего же он беспокоится! Бесекерский прислушался к их беседе. Американец спрашивал председателя ревкома:
— Имеет ли постановление ревкома какое-либо отношение к фирме Олафа Свенсона?
— Несомненно. — Лицо Мандрикова хранило следы бессонной ночи. У глаз залегла усталость, Михаил Сергеевич строго смотрел на Лам