Он загородил пушнину спиной и начал дрожащими руками запихивать шкурки в мешок, но тут на его плечо легла тяжелая рука. Над ним стоял Мохов. Аренкау пытался освободить плечо, но Мохов только сжал его крепче.
— Пусти! — закричал Аренкау.
— Отойди! — Мохов хотел отвести Аренкау от нарт, но тот упал на груду пушнины, зарылся в нее лицом, вцепился пальцами.
— Забрать все в склад! — приказал Берзин. — Берите пока с других нарт.
Аренкау думал, что его оставили в покое, но тут он увидел, что ревкомовцы считают тюки пушнины с соседских нарт, и ринулся к ближней, у которой был Оттыргин. Он ударил каюра в бок, и тот от неожиданности упал на снег. К нему с криком бросилась Вуквуна. Аренкау пнул Оттыргина:
— Вор! Вор!
Сзади Аренкау схватили сильные руки и оттащили от Оттыргина. Мохов крепко держал купца, которой кричал и бился в его руках. На губах Аренкау появилась пена.
— Свяжите его, — сказал Берзин, болезненно морщась от пронзительного крика Аренкау.
Оттыргин вскочил на ноги и помог Мохову скрутить вырывающегося Аренкау. Он крикнул Вуквуне:
— Давай ремни!
Вуквуна схватила с нарты ремни и сама быстро и ловко связала Аренкау руки и ноги, затянув их тугими узлами. Аренкау ошалело следил за Вуквуной. Он даже перестал кричать и ругаться. Поведение жены было настолько странным, что он не мог как следует его обдумать. К тому же его поразило лицо Вуквуны. С него исчезли задумчивость и печаль. Да Вуквуна ли это? Жена ли его? Та ли это женщина, которая должна стать матерью его детей? Аренкау не узнавал Вуквуны. С ней произошло что-то загадочное. Наверное, в нее вселились злые духи, если она связывает мужа.
Аренкау, вспомнив о пушнине, снова закричал в отчаянии, злобе и тоске, но тут же замолк. У него иссякли силы. Он видел, как люди переносят тюки с пушниной с нарт в склад. Вуквуна, Мохов и Оттыргин, оставив Аренкау на снегу, присоединились к работающим. Аренкау позвал жену, но она даже не оглянулась. Краем глаза Аренкау увидел, как она помогает Оттыргину поднять тюк и смотрит на него горячими глазами, какими никогда не смотрела на Аренкау. Он понял, что потерял не только пушнину, но и жену…
Разгрузка нарт Аренкау подходила к концу, когда к складу подъехала собачья упряжка и с нее соскочил запорошенный снегом человек.
— Салям алейкум!
— Якуб! — узнал приезжего Мохов.
— Мальсагов! — Берзин с некоторой тревогой посмотрел на товарища. — Что случилось с Белой?
— Чего случилось?! — Мальсагов был рад встрече с друзьями. — Ничего не случилось! Я в гости приехал.
— Зачем оставил Белую? — Берзин не принимал шутливого тона Якуба.
— Весть хорошую привез. — Мальсагов достал пакет из-за ворота и протянул его Берзину. — Благодарить будешь!
— От Мандрикова! — воскликнул Берзин, узнав почерк Михаила Сергеевича, и торопливо развернул письмо.
Мальсагов был прав. Привез он хорошую весть. «Колчак окончательно разгромлен. Красная Армия заняла Иркутск. Об этом должны знать все жители нашего северного края, — писал Михаил Сергеевич. — Я очень жду тебя и беспокоюсь о твоем здоровье. Береги себя». За этими лаконичными строчками Август Мартынович чувствовал большую братскую теплоту. «Был тут у нас небольшой инцидент с агентом купцов Караевых. Мы узнали, что они вооружают отряд для борьбы против нас, и решили послать туда наших товарищей, но потом передумали и отменили отъезд до твоего возвращения. Туда должен ехать ты, потому что положение в вотчине Караевых сложное и опасное и требуется твердость твоей руки».
Мандриков не писал об убийстве Харлова, не писал о многом, но Август Мартынович уловил за скупыми строчками скрытую тревогу и озабоченность Михаила Сергеевича. Завтра обязательно выезжаем. Август Мартынович сложил письмо и громко обратился к окружавшим его товарищам:
— Мальсагов действительно хорошую весть привез. Колчака больше нет!
…Общее собрание жителей Марково подходило к концу. Последним говорил Чекмарев. Он стоял у края стола президиума, за которым сидели Федор Дьячков, избранный председателем Совета, и Давид Каморный. Рядом — Мальсагов, Куркутский и Берзин. Август Мартынович устало смотрел на собравшихся. Пришли почти все марковцы, пришли, чтобы еще раз взглянуть на ревкомовцев, которые так круто изменили их жизнь и дали надежду на лучшее. Берзин думал о Чекмареве.
Вот настоящий большевик. Побольше бы таких! За эти дни, находясь в Марково, Берзин убедился, как тщательно и умело Чекмарев готовился к установлению Советов.
Нашлись люди, которых можно было поставить во главе Совета. Сам Чекмарев взял на себя самые трудные обязанности — секретаря Совета и вахтера продовольственного склада, в котором хранились все товары, национализированные у коммерсантов… В их распределении требовалось быть строгим, справедливым и честным. Берзин был уверен, что ключи от склада в надежных руках.
Август Мартынович перебрал в памяти все, что сделано в Марково. Коммерсант Черепахин, возивший вместо лекарств товары, бежал. На основании того, что он спекулировал товарами, все его имущество национализировано в пользу бедного населения. Другим коммерсантам стоимость товаров будет частично выплачена. Для школы найдено новое помещение и начат ремонт.
Совет принял постановление об установлении нового курса на иностранные деньги. Берзин на память помнил формулировку:
«Так как курс денег, исходящий от всемирных капиталистов является тормозом социализма, то таковой уничтожить».
— Я предлагаю, — Чекмарев повысил голос и оттек Берзина от размышлений, — все долги, числящиеся до свержения Колчака, уничтожить!
— Верно! Из долгов не выходили! — встретило собрание слова Чекмарева.
Август Мартынович снова задумался. Он проверял, все ли самое важное, самое неотложное сделано в Марково. Утверждены доступные для всех расценки на товары. Все марковцы впервые сыты, и, кажется, никто не обижен несправедливо. На лице Берзина промелькнула улыбка. Он вспомнил о том, что Совет положил жалование священнику в пятьсот рублей, а псаломщикам по двести пятьдесят ввиду того, что у них нет дохода.
Тут Берзин уступил марковцам. Сразу веру в бога не уничтожишь. Вот только плохо, что маленькое жалованье определено наблюдателю метеорологической станции. Правда, у Совета мало денег. Надо, чтобы, ревком помог марковцам средствами. Август Мартынович хотел сделать пометку в своем блокноте, но вспомнил, что об этом записано в наказе делегату, которого марковцы избрали от себя в состав ревкома. Он сейчас болеет и приедет в Ново-Мариинск позднее. С ним же на пост будет доставлена и вся пушнина. Марковны горячо одобрили намерение ревкома закупить продовольствие в Америке.
— Сегодня мы отправили продовольствие в Еропол, — снова привлек внимание Берзина голос Чекмарева. — Помочь братьям-трудящимся — наш пролетарский долг.
— Сами голодали! Знаем! — послышались в ответ одобрительные крики. — У нас сейчас сытно!
— Сегодня к нам приехали из Пенжино, — сообщил Чекмарев, когда шум немного улегся. — Они просят муки пудов сто!
— Сто-о-о?! — прокатилось по собранию. Цифра всем показалась гигантской. — А сами-то с чем останемся? Дяде отдай, а сам слезы глотай!
— У них есть свои коммерсанты! Пусть возьмут у них товары, как мы!
— Не давать! Сами с голоду околеем!
— Дать! У нас хватит! А ежели мало, то и пояс можно потуже затянуть.
Люди повскакивали с мест, заспорили, задрипали. Федор Дьячков, надрываясь, требовал тишины, но его не слушали.
Тогда встал Берзин и, не произнося ни слова, поднял руку, Марковцы, одергивая друг друга, возвратились на свои места. Август Мартынович понимал, что мука для них не просто еда, а сама жизнь. Он негромко и убежденно сказал:
— Пенжинцы, конечно, должны последовать вашему примеру и взять власть в свои руки.
— О чем и толкуем! — обрадовался бородатый старик. Он встал на ноги и закричал: — А нечего им на чужой каравай…
— Вы не правы, товарищ, — Берзин прервал говорившего. — Мы сыты, а они голодны. У нас есть запас. У них нет. Им надо помочь. Можем ли мы дать пенжинцам муки, но чтобы самим не голодать?
Берзин спрашивал Чекмарева. Собрание притихло. Никто не решался высказаться против Берзина, у которого был авторитет справедливого человека. — Можем! — громко, чтобы слышали все, ответил Чекмарев и обратился к собранию: — Поможем пенжинцам?
— Чего там! Конечно! Надо!
Старик опять вскочил на ноги и хотел возразить, но махнул рукой и с веселой решимостью прокричал;
— Эх-ма! Дадим пенжинцам! Но и уму-разуму их поучить надо. Письмецо им требуется послать. Пускай по нашей дорожке следуют.
Собрание приняло тут же написанное Берзиным обращение к населению Пенжино:
— «Пробил час, когда мы, люди Севера, заговорили на открытом языке со всеми народами. Власть сибирского правителя-кровопийцы Колчака свергнута, палачи народа разогнаны. В Сибири, Анадыре и у нас в Марково переворот, и с переворотом власть перешла в руки бедного населения, везде установлены Советы, то есть власть бедных жителей. Как в Анадыре, так и в Марково все товары у коммерсантов отобраны, а у мелких торговцев взяты на учет. Ввиду вышеизложенного призываем вас, товарищи, соединиться в одну братскую семью и жить Мирно и дружно. Также призываем вас к борьбе с коммерсантами, которые годами сдирали с вас последнюю рубашку. Мы в Марково у всех крупных коммерсантов отобрали товары в пользу бедного населения, и цены у нас на них самые дешевые, так же сделайте и вы.
Обо всем этом объявите всем жителям Пенжино и окрестностей».
— Истинно добро творят для страждущих и несчастных, — одобрил Агафопод решение Совета. — Ростовщикам воздается по заслугам. — Он сидел на последней скамейке у стены. Возвышаясь над всеми, он хорошо видел, что происходило вокруг. Вон сидит жена Аренкау с молодым каюром большевиков. Они не слушают, что говорят, о чем спорят дюди. Они о чем-то перешептываются, и Агафопод знает о чем.
Но он сердит на Вуквуну и на Оттыргина. Из-за них лишился выпивки: Аренкау не привел жену. Да и привести не мог. Его арестовали. Агафопод не сочувствует Аренкау-ростовщику и — старому прелюбодею. Сколько бы Агафопод ни молил бога о милости дать Аренкау потомство, его бы все равно не было. «Да не взойдет зеленым всходом над матерью-землей трухлое зерно, — подумал Агафопод. Только молодое и здоровое родит тучные нивы». Конечно, все это так, но Агафоподу не легче. Каюр не приведет жену Аренкау в