— А в чем же? — Петрушенко перешел с украинского языка на русский. — Не тяни, Павел Георгиевич.
— В наших товарах. — Бирич обвел взглядом притихших коммерсантов. — Понизив доллар, ревком понизит и цены на товары.
— Да как он посмеет! — Щеглюк размахивал рюмкой. — Товары наши!
— Спокойнее, господа! — попросил Бирич. — Надо не кричать, а действовать.
— Что же, мы можем-с. — В голосе Сукрышева была надежда.
— У вас есть что нам предложить? — спросил Пчелинцев.
— Спрятать почти все продовольствие и оружие в тайники, — твердо произнес Бирич.
— Что-о-о? — Голос Щеглюка прозвучал почти жалобно.
— Скрыть, чтобы наш товар не попал в руки большевиков! — Бирич говорил уже требовательно. — Сегодня же из своих складов вывезти все, что удастся, и спрятать…
— Куда? — Щеглюк прикрыл глаза.
— Бросьте лукавить, — оборвал его Бирич. — У каждого из нас есть куда перевезти товары, что в складах. Не так ли?
— Да, — согласился Петрушенко.
Другие кивками присоединились к нему.
— Ночь как раз для нашего дела. Никто не увидит, да и следы пурга занесет.
— Голова у вас светлая, — восхитился Щеглюк. — Спаситель вы наш.
— Торговать-то мы должны чем-то, — сказал Пчелинцев. — Иначе в глаза бросится.
— Торговать мелочью, которую не жаль и от которой сыт советский товарищ не будет. — У Бирича кривились губы. — А чтобы товарищи из ревкома не узнали о нашем сговоре, то-о…
Он не договорил и прошел в кабинет.
Вернулся скоро. В руках у него был лист бумаги и карандаш. Павел Георгиевич протянул их Пчелинцеву.
— Прошу прочитать вслух и подписать.
— «Мы, нижеподписавшиеся коммерсанты Ново-Мариинска, обязуемся не разглашать состоявшийся 19 декабря 1920 года разговор у господина Бирича о сохранении продовольственных товаров и оружия». — Голос у Пчелинцева зазвучал хрипловато: — Павел Георгиевич уже подписался.
— Зачем это-то? — заикаясь спросил Щеглюк.
— Так вернее. — Пчелинцев размашисто расписался.
Его примеру неохотно последовали остальные. Теперь они были крепко связаны. Бирич внимательно перечитал подписи и неторопливо унес лист в кабинет. Сукрышев дрожащей рукой наполнил себе рюмку и, никого не дожидаясь, торопливо выпил. Снова взялся за графин, но его остановил голос Бирича:
— Пожалуй, хватит пить! Ночь предстоит трудная.
— За успех нашего предприятия! — Пчелинцев поднял свою рюмку.
— Ну, за успех можно, — уступил Бирич.
Проводив гостей, Павел Георгиевич взглянул на часы. До полуночи еще есть время. Прислуга уже спала. Он плотно поел и уселся в любимое кресло. Крепкая сигара успокаивала нервы. Под гул пурги думалось. Если все и дальше пойдет, как он наметил, то скоро ревкому туговато придется. Узнают большевики, кто тут настоящий хозяин.
Бой часов вывел Павла Георгиевича из задумчивости. Он посмотрел на циферблат. Полночь. Сейчас явится Еремеев и сообщит, как идет вывозка товаров. На улице по-прежнему гудела пурга. Она надежно скроет снующие по Ново-Мариинску нарты.
Блэк беспокойно бродил по комнате. Он то подходил к дверям, ведущим в спальню, то к дверям на кухню, скреб их и тихо повизгивал.
— Что ты? — спросил его Бирич и вспомнил, что Елена до сих пор не возвращалась. — По хозяйке соскучился? Видно, осталась она у Струковой ночевать. Слышишь, как пурга завывает? И не должен ты скучать о ней, раз она тебя забыла.
Блэк подошел к Биричу и положил голову ему на колени. Умные глаза собаки смотрели на хозяина, точно она силилась понять, о чем он говорит.
— Не сердись на свою хозяйку, Блэк. Она женщина, а женщины непостоянны так же, как теперь власти.
Что-то нет Еремеева. Уже опаздывает на полчаса. Бирич забеспокоился. Он походил по комнате, потом не выдержал, достал из ящика письменного стола браунинг, проверил патроны в обойме и сунул револьвер в карман. Закутавшись в лохматую шубу, вышел из дому.
Пурга бушевала. Бирич стоял у дверей и вслушивался в свист, гул метели, шорох снега. У ног уже до колен вырос сугроб. Да, не сладко в такую пуржищу разъезжать на нартах. Бирич решал — идти или не идти ему к своим складам. Наконец он решился, но, сделав несколько шагов, остановился и вернулся к дому.
Сквозь многоголосый рев пурги до него донеслись знакомые звуки… Упряжка! Он встрепенулся, рукой нащупал рукоятку браунинга и переложил его в наружный карман шубы.
Из мглы вырвалась упряжка и почти уперлась в двери. С нарты скатилась, чертыхаясь, маленькая фигурка.
— Еремеев! — выступил ей навстречу Бирич. Ему пришлось почти кричать.
От неожиданности фигурка отпрянула в сторону, но тут же остановилась.
— Хозяин?
— Ну, как там? — спросил Павел Георгиевич, прикрывая лицо от бьющего снега. — Все хорошо?
— Хорошо, — крикнул в ответ Еремеев и, приблизившись к Биричу, тише добавил: — Ящик патронов к винчестеру привез. Куда патроны?
Они отнесли патроны в сарайчик за домом. Еремеев раскопал уголь и спрятал в него ящик.
— Пошли, угощу.
Блэк оскалил клыки, но Бирич прогнал его в спальню и налил Еремееву стакан водки.
— Давай!
— Спасибо, хозяин. — Желтыми зубами он по-звериному откусывал рыбу, хлеб и глотал, не разжевывая.
— До рассвета возите. Как можно больше надо из складов убрать.
Еремеев кивал в ответ и поглядывал на графин.
— Потом получишь. А сейчас иди. Завтра все слушай в ревкоме и тихонько ко мне.
— Хорошо, хозяин.
— Ну, с богом! — Бирич выпроводил Еремеева.
Казалось, все идет как надо, а спокойствия не было. До самого утра просидел он за столом, просматривая бумаги. Отложив большую пачку, отнес на кухню и сжег.
Перед рассветом Павел Георгиевич ненадолго забылся в кресле. Разбудил его радостный лай Блэка. Бирич, открыл глаза и увидел Елену Дмитриевну. Притворно сердясь, она отбивалась от Блэка.
— А, пришли, — Бирич зевнул. — Тут Блэк о вас скучал.
— Не могла же я его взять с собой, — откликнулась Елена Дмитриевна, но в ее голосе не прозвучало обычного раздражения.
К своему удивлению, Бирич уловил, в нем новые, торжествующие нотки. Гибкая, легко ступая длинными ногами, Елена неторопливо пересекла комнату. От женщины веяло радостью. Что с ней? Бирич присмотрелся. Лицо усталое, волосы растрепаны, — видно, всю ночь продежурила около этих шахтеров, — а глаза-то как горят!
— Как ваши пациенты? — спросил Бирич. — Лучше теперь им?
— Кому? — Елена. Дмитриевна несколько секунд непонимающе смотрела на Бирича. — Ах, эти! Да, лучше. Поправляются.
— Нина Георгиевна немного успокоилась? — все интересовался Бирич.
— Да, да, успокоилась. — Елена Дмитриевна по-прежнему была невнимательна к Биричу.
Павел Георгиевич не сводил глаз с молодой женщины. Красива, чертовка. Бирич с сожалением подумал, что задуманный им маневр со Свенсоном не удался, но тут же успокоил себя: еще есть время. А о Трифоне она и не думает.
Как всегда, в обычный час Бирич направился в свои склады. Пожилой приказчик с непомерно длинным носом на совином лице встретил его поклоном.
— С добрым утречком, Павел Георгиевич.
— С добрым, добрым, — Бирич прошел в глубь склада, осматривая товары. Много еще осталось. Будет чем поживиться ревкомовцам, если нагрянут.
— А во втором складе столько же осталось? — Бирича охватывал гнев. Напрасно доверился. Надо было самому заняться вывозкой.
— В том, — приказчик головой указал в сторону соседнего склада, — шаром покати. Пустые ящики да то, что на полках было.
— Это хорошо, Георгий Макеевич, — смягчился Бирич. — Ну, а если день пройдет спокойно, то ночью надо и это прибрать.
Он посмотрел в глубь склада. Приказчик шмыгнул носом.
— Понятно.
— Каюрам хорошо заплатили? Довольны?
— Водкой, — осклабился приказчик. — Как быть недовольным.
— Правильно, — одобрил Бирич. — Ну, бывай, Георгий Макеевич. — У дверей остановился. — Да, сегодня в три часа ревком будет суд вершить над Громовым, ну и другими, так ты приходи. Садись впереди, голосуй так, как будет большинство голосовать. Или нет. Следи за мной.
— Понятно, — клюнул, длинным носом приказчик.
Бирич направился к Макларену. Интересно, как он отнесся к решению ревкома о долларе. Агент Свенсона встретил Бирича, как всегда не вразумительным приветствием сквозь зубы, сжимавшие трубку. Он следил, как двое рабочих-чукчей раскрывали ящик.
По наклейке Бирич узнал, что в ящике плиточный чай.
— Торговать собираетесь? — Бирич скользнул взглядом по тюкам, ящикам, корзинкам, бочкам, забившим склад до самой крыши. Полки были уставлены образцами товаров в ярко-пестрой упаковке. — «Из новой партии», — ревниво подумал Бирич и едва скрыл злорадство: — Готовитесь барыши загребать, а шиш получите.
— Да, охотники скоро уйдут в тундру, — вынул трубку Маклярен. — Будут запасаться. А вы?
— Не спрашивайте, — Бирич безнадежно махнул рукой. — Товаров-то я в этом году не получил. Одни остатки.
— Сколько я знаю, у вас еще достаточно товаров. — Маклярен затянулся.
— Крохи, крохи, — вздохнул Бирич. — Пропадает год.
Маклярен ничего не ответил. Он подошел к чукчам, которые раскрыли ящик, и, надорвав упаковку, осмотрел плитку тая.
— Гуд. — И стал перекладывать чай на полку, а рабочие принялись за новый ящик.
Маклярен работал спокойно. Был он отлично выбрит, и, видимо, дело доставляло ему удовольствие.
— Что вы скажете о понижении стоимости доллара?
Маклярен ответил не сразу. Руки у него были заняты плитками чая, а в зубах — трубка. Уложив чай и убедившись, что выложенная из него пирамидка выглядит выигрышно, он подошел к прилавку.
— Это незаконно. Ценность доллара нельзя изменить. Ее может изменить только правительство Штатов.
— Так как же вы будете торговать? — Бирича удивило спокойствие, с каким Маклярен отнесся к решению ревкома: или американец не понимает, что ревком — власть, которой надо подчиняться.
— Как торговал, так и буду. — Маклярен сделал несколько затяжек. — Я могу изменить цены только по разрешению Свенсона.