— Как? — удивленно переспросил Митридат.
— Скепсиса, — повторил незнакомец. — Ибо таково имя города, который ты не захотел посетить. А меня зовут Метродором.
— Я сожалею, Метродор, что не слышал о твоем городе раньше, — улыбнулся Митридат, — ибо его имя заставляет предполагать, что в нем обитают одни философы.
— О нет, государь! Такого не бывает даже в государстве, созданном воображением Платона. Одним философам не просуществовать. В моем городе живут воины и торговцы, ремесленники и рыбаки. В общем, он ничем не выделяется среди других городов. Может быть, здесь о тебе знают больше, чем в других местах.
— Откуда такая осведомленность?
— Ты это поймешь, если последуешь за мной, — ответил Метродор, указывая в сторону города.
Вскоре они оказались у кладбища, огражденного квадратом кипарисов. Могильные холмы расположены по обе стороны дороги и, по обычаю эллинов, украшены мраморными плитами с надписями и изображениями.
— Вот! — сказал Метродор, останавливаясь около одной из плит.
Митридат посмотрел на эллина, внутренне сожалея о потраченном времени. Но, видя, с каким благоговением тот смотрит на могильную плиту, он решил спешиться и встал за спиной своего нового знакомого. Через его голову он прочитал:
— «Диофант, сын Асклепиодора, прощай!»
И вот он уже стоит на коленях перед покосившейся плитой и шепчет, припав к ней губами:
— Да видят боги, я сделал все, чтобы отыскать тебя, учитель! Мог ли я думать, что такой будет наша встреча!
— Последние годы своей жизни Диофант провел у нас в Скепсисе, — сказал Метродор. — Он имел многих учеников. Я был в их числе. Уже ослепнув, он диктовал мне историю твоего царствования и взял с меня клятву, что я ее передам тебе вместе со словами любви, которую он сохранял к тебе до последнего вздоха.
Метродор достал из-за края плаща свиток и передал его Митридату.
— Здесь ты найдешь рассказ о себе и людях, тебя окружавших, о тех, кто изменил и остался тебе верен, о сражениях, выигранных и проигранных тобою.
— Моя история там! — Царь показал на равнину, на море, сверкавшее, как расплавленное серебро. — Это еще чистая восковая табличка, табула раса, как ее называют римляне. Все еще впереди, в тумане. Вчера я разбил Аврелия Котту, но сегодня где-то во Фригии должен высадиться Лукулл. И пока мне нужны не историки, а воины.
— Но Диофант был воином и историком, — сказал Метродор. — Меч и стиль никогда не мешали друг другу.
— Может быть, ото так, — молвил Митридат, задумавшись. — В моем войске найдется место историка, если ты, брат, захочешь его занять.
— Ты называешь меня братом! — воскликнул Метродор.
— Да! Ты ученик Диофанта, ставшего мне отцом. И хотя твоя родина Скепсис, я верю тебе так же, как когда-то ему.
ПЕРВЫЙ УРОК
Якоря бесшумно погрузились в черную воду, и трирема задрожала всем корпусом, словно конь, почуявший узду. Сходни судорожно схватили берег, как бы желая его притянуть к кораблю. И замелькали силуэты, тени в шлемах, острия копий, щиты.
Высадка легиона продолжалась не более часа. Любой полководец мог бы гордиться такой слаженностью военного механизма. Но Лукулла, кажется, это не радовало. Он знал, что легионы в Азии, над которыми он должен принять командование, испорчены привычкой к роскоши и жаждой наживы. Ведь это они убили своего консула и полководца Флакка, а потом предали своего нового начальника Сулле! Ему было известно, что греки с ликованием встретили войско Митридата и что царю удалось нанести поражение Котте. Можно было бы, конечно, бросить этого глупца и его воинов в Халкедоне, идти вперед и захватить Понтийское царство, пока оно лишено защитников. Но можно ли полагаться па такое войско? Уже ночью, вскоре после высадки, один из воинов Мурены проник в сокровищницу храма и был схвачен его служителями в тот момент, когда вскрывал ящик с дарами.
В этом непроницаемом мраке мерцало лишь одно светлое пятно: крупнейший из греческих городов Пропонтиды — Кизик — закрыл перед Митридатом свои ворота, и царь царей приступил к его осаде. Его трехсоттысячное войско окружило город рвом. Корабли патрулируют в прибрежных водах. Но Кизик не Халкедон! Недаром кизикийцы считают, что их город дан самим Зевсом в качестве приданого за его дочерью Корой! Стены Кизика строились столетиями! О них Митридат обломает свои зубы! А тем временем римские воины научатся переносить невзгоды и радоваться не блеску золота, а ломтю хлеба и тростниковой подстилке.
К вечеру Лукулл собрал в своем шатре легатов. Полководец говорил медленно, с трудом подбирая слова.
— Мы пришли, чтобы завершить войну, начатую нашими отцами. Мир, заключенный Суллой, дал нам передышку. Но ею воспользовался и Митридат. У него огромное войско и сильный флот. Серторий прислал ему своего друга, и тот обучил воинов по нашим правилам. Вы столкнетесь с могущественным врагом. Войну выиграет тот, на чьей стороне будут греки. Греки ненавидят нашу власть, но они боятся и Митридата. Они уже успели убедиться в его коварстве и жестокости. Мы должны вести войну за греков. Воины ждут добычи. И они получат ее, когда мы захватим царские сокровищницы. Здесь же никто не должен упрекнуть нас в лихоимстве. Уже сегодня один из воинов пытался ограбить храм. Я приговариваю его к казни.
Шум голосов за шатром говорил, что приготовления закончены. Открыв полог шатра, Лукулл вышел наружу. Преступник стоял у врытого в землю столба с надписью «Вор». Лицо и плечи его покрывал кожаный мешок.
Лукулл сделал знак, и из рядов вышло десять воинов с увесистыми камнями в руках.
Клодий отвернулся. Под кожаным мешком был Феридий, подошедший к нему на корабле. И кто дал Лукуллу право отнимать у человека жизнь.
— Раз! — послышалась команда, и тотчас же раздался нечеловеческий вопль.
Легионеры проходили мимо тела, наполовину заваленного камнями. Лукулл дал своему войску первый жестокий урок.
МАРК МАГИЙ КВИНТУ СЕРТОРИЮ ПРИВЕТ
Ты спрашиваешь у меня, собирается ли царь выполнять данные через Неоптолема обещания. Опишу все по порядку. Когда я прибыл в Синопу, Митридат встретил меня с почетом и принял в число своих друзей. Следуя моим советам, он отказался от пестрых полчищ. Он вооружил воинов гладиусами и пилумами, а оружие и сбрую, изукрашенные золотом и драгоценными камнями, отвез в сокровищницы, что у него в горах. Ибо, как тебе известно, все это более прибавляет жадности врагу, чем мощи своим обладателям.
Когда мы двигались через Вифинию, многие эллины встречали нас с воодушевлением, ибо никогда они еще столько не терпели от сборщиков податей и римских ростовщиков, как со времени Суллы. Город Кизик закрыл перед царем свои ворота, так как кизикийцы живут торговлей с городами и варварами Таврики и Кавказа, которую перехватила Синопа. Вместо того чтобы всем войском двигаться на Лукулла, царь разделил ее на две части. С одной осадил Кизик, другую поручил мне и приказал идти во Фригию. Там на холме Отрий Лукулл стоял лагерем, надеясь выиграть время. Но я выманил его на равнину. Войска наши уже сходились, как вдруг небо разверзлось и показалось большое огненное тело, которое упало в промежутке между нами. По виду оно более всего походило на удлиненную бочку, а по цвету на расплавленное серебро. Мои воины разбежались, напуганные этим знамением, и я не смог их удержать. Все гладиусы и пилумы вместе со щитами и шлемами достались Лукуллу. Митридат был в гневе и сказал: «Эта комета предвещала мне победу, а ты ее упустил!» Друг же царя ученый грек Метродор отправился на место боя и отыскал там куски металла, которого нет на земле. Он собирается написать сочинение «О пришельцах с планет»и уверяет, что уже не раз на землю падали предметы, посланные разумными существами. По его словам, глупцы и невежды, населившие небо богами, принимают их за знамения. Царь согласился с Метродором, но гневаться на меня не перестал. Может быть, со временем он сменит гнев на милость, и я его смогу убедить, что твоя победа над Помпеем для него так же важна, как для нас с тобой.
Прощай!
ГОЛОВА ИЗ КАТАПУЛЬТЫ
Мурена вбежал в преторий. Никогда еще Лукулл не видел своего легата таким возбужденным.
— Он прорвался. Два катафракта и десять дикротов. Их видели у Лесбоса. Клянусь Геркулесом! Этот одноглазый все-таки выманил у царя корабли для своего Сертория.
Лукулл задумался. Было бы неплохо, если бы этот Магий добрался до Испании. Это усилило бы Сертория, сбило бы спесь с Помпея. Но ведь тогда крикуны в сенате и на форуме получат пищу для кляуз и обвинений. Ведь уже послано донесение, что проливы на замке и ни один вражеский корабль не выйдет в Римское море. Конечно же, заявят, что он, Лукулл, умышленно выпустил врага, чтобы продлить свое командование на Востоке.
— Сколько кораблей в Эфесе? — спросил Лукулл.
— Двадцать родосских триер и три пентеры, присланные египетским царем.
— Скачи в Эфес. Бери корабли. Ты еще успеешь его, догнать. Если сможешь, приведи живым.
…Этот скалистый безлюдный островок у Лесбоса был прославлен в древних сказаниях. Говорили, что именно здесь остановились ахейцы на пути в Трою, и завистливые боги наслали на героя змею. Ужаленный Филоктет испытывал нечеловеческие страдания. Рана стала гнить, испуская зловоние. Воины покинули несчастного и вспомнили о нем лишь через десять лет, когда им понадобились лук и стрелы Геракла, которыми обладал Филоктет.
Остановившись здесь со своей флотилией, Магий не подозревал, что и для него островок окажется роковым. Иначе он не стал бы дожидаться здесь Трехпалого с миопаронами, как ему советовал Неоптолем, а плыл бы сразу в Испанию. Чтобы дать знать о себе дружественным пиратам, он приказал развести костры на скалах у входа в бухту.
На рассвете вместо ожидаемых миопарон к островку подошли римские триеры и пентеры. Бухта была слишком мала, чтобы вместить и римскую флотилию. Поэтому Мурена попытался выманить Магия в открытое море. Он посылал в бухту по два корабля, и те курсировали вдоль ее берега на почтительном расстоянии от понтийцев.