Думается, я просто не понимаю многого. Я хочу. И могу это сделать, но столько на словах.
Как мой отец, который всю жизнь пахал, чтобы построить свой бизнес и передать дела мне, когда я вернусь домой. Чтобы у меня был тыл, было будущее. Фирма «Кроули и сыновья».
Если только я вернусь.
Ценю ли я это? Разумеется, нет. Я хочу уехать в Голливуд и снимать мультики. Разве это не мечта идиота?
В то же время — скажите, а почему бы и нет?
Но если я сам не знаю ответа на этот вопрос, почему рассчитываю на то, что его знаете вы?
Я должен сделать признание. Я не остался безучастным и вмешался в происходящее.
Я отправился к Эндрю, пока Мэри Энн была в отъезде.
Разумеется, он просто подумает, что ему все это приснилось.
В каком-то смысле Мэри Энн была права, когда сказала, что лучше оставить все как есть. Жизнь сама расставит все по своим местам.
Но я потерял больше, чем кто-либо другой, и вот настал момент, когда пора слегка изменить ход событий. Знаете, это все равно что катить снежный ком с горы. Стоит на секунду замешкаться, и он рассыплется, подпрыгнув на маленьком бугорке.
Я присел на диван рядом с ним, спящим. И сказал: «Эндрю, это касается твоей жены. Она не у сестры».
Знаете, что он ответил?
— Ты хочешь обидеть меня?
Можете поверить? Хочу ли я обидеть его. Человека, которого люблю больше всех на свете.
Когда он проснется, его начнут терзать подозрения.
Потому что Мэри Энн никогда не поедет к сестре одна, а будет донимать Эндрю до тех пор, пока он не согласится сопровождать ее. Он это знает, но до тех пор, пока не проснется, не придаст этому значения.
И тогда сбудется то, о чем она говорила. Все в жизни предопределено, и никому не дано нарушить этот порядок.
Я не хочу выглядеть нарушителем спокойствия. Собственно, я никогда им и не был. Я просто пытаюсь что-то делать. Иногда нужно, чтобы все было плохо, прежде чем станет хорошо.
Глава четырнадцатаяМайкл
Уже ближе к вечеру следующего дня они возвращаются из города, куда ездили пообедать и где Мэри Энн купила по случаю пару удобных туфель.
Пока она переодевается, Майкл сообщает Деннису, что они собираются в поход к старому руднику.
Деннис хватает его за рукав и тащит на крыльцо.
— Она что, наркоманка? — спрашивает он.
— Да. Возможно.
— Все это так странно, старик. Сколько ей, лет шестьдесят?
— Похоже. Я не спрашивал.
— Не хочу повторяться, но все это очень странно. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
Майкл отвечает после минутного раздумья.
— Нет. Не вполне. Но кто-то определенно знает.
Деннис берет Майкла за подбородок.
— Старик, это первая умная вещь, которую я от тебя когда-либо слышал.
Майкл светит фонариком в ствол шахты, прорезанной в подножье горы. Мэри Энн спрашивает, достаточно ли крепка крыша.
— Еще бы, — отвечает он, — этой шахте уже лет шестьдесят. Может, и больше. Она устояла даже при землетрясениях. Ей все нипочем.
— А здесь есть летучие мыши?
— Да, но они спят. Ты знаешь, они ведь совсем безобидные.
Взяв его под руку, она дала понять, что полностью доверяет ему, и он благодарен ей за это. Они осторожно входят в шахту. В ее сырой мрак. Майклу здесь никогда не нравилось.
— Теперь я знаю, почему привел тебя сюда. Я всегда боялся этого места. Сейчас я понял почему. Все из-за тех пещер.
— Каких пещер?
— Ты знаешь. В Тихом океане.
— Гуадал-канал?
— Точно. Так называлось то место.
— Да, но что такого в этих пещерах?
Узкий ствол шахты выводит их в помещение неправильной формы. Майкл освещает фонариком потолок. Летучие мыши там спят. Оказавшись в луче света, они начинают шевелиться.
— Не буди их, Майкл.
Он прислоняется к стене, и она тесно прижимается к нему сбоку. Он делает глубокий вдох, напоминая себе о том, что не страдает клаустрофобией. Это была проблема Уолтера.
Мэри Энн просит: «А теперь расскажи мне о тех пещерах».
— Ах да. Пещеры. На том острове была гора, примерно в шести милях от поля. Недобитый к моменту нашей высадки враг укрывался в пещерах. Они были словно арсеналы. Нам приходилось взрывать входы и выкуривать противника огнем. Эти гады всегда знали, что мы на подходе. У них глаза лучше видели в темноте.
— О, а ты к тому же страдал клаустрофобией.
— Да, и это тоже. Тебе кто-нибудь рассказывал об этом?
— Нет. Мне просто обрисовали картину в двух словах. «Ребята отличные, еда воняет. Насекомые изводят нас». — Они оба смотрят на освещенное место у них под ногами. — Майкл? Его смерть была ужасной?
Майкл не торопится с ответом.
— Пожалуй, лучше не рассказывать тебе об атом.
Когда она заговаривает, ее голос дрожит от напряжения.
— Этот же вопрос я задавала Эндрю. Он сказал — это была маленькая дырочка от пули во лбу.
— О! — Он обнимает ее за плечи. — Наверное, он просто пожалел тебя.
— Лучше бы он этого не делал. Я бы предпочла, чтобы он не сомневался в моем умении владеть собой.
Он притягивает ее к себе и целует в лоб.
— Он по-своему, пусть и неумело, старался заботиться о тебе.
— Я знаю.
Он садится на прохладный пол, прижимаясь спиной к твердой грязной стене. Фонарик, который лежит рядом, освещает противоположный свод пещеры. Она садится рядом.
— Почему ты вернулся? Почему именно сейчас, по прошествии стольких лет?
— Этого мне не понять.
Какое-то время они сидят молча. Потом его рука обнимает ее за плечи. И больше они не чувствуют неловкости, исчезает напряженность. Кажется, будто всё и все только и ждали этого. Даже летучие мыши перестали копошиться и притихли.
В неосвещенном уголке, где они примостились, царит уютная темнота. Разглядеть ее лицо невозможно. Закрывая глаза, он видит ее такой, какой она была в школе. На железнодорожном вокзале, машущей вслед увозящему его поезду. Он видит лицо Уолтера. Кто знает, может, и он мог бы так выглядеть. Внешне быть похожим на Уолтера.
— Я плохо обошелся с тобой.
— Никогда так не говори.
— Но это так. Я не был достоин тебя. Мне очень жаль. Пока была возможность, я должен был лучше относиться к тебе. Знаешь, о чем я больше всего жалею? О той ночи в машине отца.
— Ты жалеешь об этом?
Ему слышится холодный страх в ее голосе. Страх от того, что он сказал или еще скажет, что отнимет у нее то немногое, что она сохранила.
— Нет, не о том, что произошло. А только о том, что все очень быстро закончилось. И я так по-свински себя повел.
— Ты просто волновался.
— Да. Именно это я и хотел сказать. Но для тебя это было так важно. Это был наш единственный шанс.
Она тянется через него к фонарю и выключает свет. И он не удивляется этому. Он не удивляется ничему, что может сейчас произойти.
— Тогда сделай это для меня еще раз, — просит она.
Майкл просыпается среди ночи и придвигается ближе к ней. Давно в его постели не было женщины.
Поначалу ощущение близости ее тела кажется ему странным. Она стара. Ее кожа выглядит слишком тонкой и дряблой. Потом он вспоминает, кто эта женщина, и ощущение пропадает. Он просто наслаждается теплом человеческого тела, которое вызывает желание позаботиться о нем.
— Я думала, что мне уже не светит оказаться в постели с двадцатиоднолетним мужчиной. — Ее голос по-юношески звонок, хорошо знаком и прозвучал как нельзя более к месту. Он напоминает ему о доме. Переносит в родное и уютное прошлое.
Он улыбается ей, и ему интересно, видит ли она в темноте его улыбку.
Потом он опять проваливается в сон.
Когда он просыпается, за окном светло.
Он протягивает к ней руку, но ее уже нет.
На ее половине постели лежит записка.
Дорогой Майкл.
Я уже далеко не двадцатиоднолетняя девушка. Я почти втрое старше тебя. Это было чудесно — хотя бы на пару дней забыть об этом, но вечно так продолжаться не может.
Ты спросил меня, как я смогу вернуться к нему, и, как я понимаю, это был твой ответ. Не хочу видеть твое лицо при расставании.
Я очень сожалею об этом, но только об этом.
Прочитав записку, он сминает ее в кулаке.
Он не может припомнить, когда в последний раз испытывал столь болезненное чувство утраты и что нужно делать, чтобы оно ушло.
Глава пятнадцатаяЭндрю
Он сидит на диване, скрестив руки, и слышит, как шуршит шинами по дорожке ее автомобиль, подъезжая к дому.
Он не встает с дивана, чтобы встретить ее в дверях. Он всегда встречал ее. Это прозрачный намек с его стороны на то, что не все гладко.
«Привет, дорогой», — говорит она, пересекая гостиную, чтобы чмокнуть его в лоб. По ее поведению трудно догадаться, поняла ли она намек.
Это раздражает Эндрю, ему хотелось бы побыстрее приблизить развязку, и он спрашивает: «Как Маргарет?» На самом деле Маргарет его совершенно не интересует, просто это еще один намек на его осведомленность.
— Прекрасно, дорогой. Просто прекрасно. Она передает тебе большой привет.
Она поворачивается к бюро и начинает перебирать почту, скопившуюся за неделю.
— И в какой день ты к ней приехала?
Она замирает на какую-то долю секунды и слегка поворачивает голову, но так, чтобы не встретиться с ним взглядом. Неужели Эндрю узнал голос? Или жест? А может, достаточно ее вины, чтобы все обнаружилось без посторонней помощи?
— Я не уверена, что помню, дорогой.
— Ну, хотя бы сколько времени заняла дорога? Сколько раз ты останавливалась на ночевку?
— Хм. Дай-ка вспомнить. Пожалуй, пару раз.
— Выходит, ты добралась до нее не раньше субботы.
— Субботы? Да, точно. Так оно и было.
Совершенно бесстрастно, по крайней мере как ему кажется, он поднимает с пола ее дорожную сумку и начинает рыться в ней, вышвыривая одежду на диван. При этом он избегает смотреть ей в лицо. Он чувствует, как крепнет в нем злость, которая позволяет ему быть несправедливым, не мучаясь при этом угрызениями совести.