— Помнишь, как он кормил их хлебом из бумажного пакета? Они всегда так радостно кричали. Интересно, радуются ли они сейчас?
Эндрю пожимает плечами.
— Чайки всегда кричат.
Мэри Энн, похоже, не слышит его слов. И продолжает:
— Он всегда был уверен в том, что они его знают. Он даже говорил, что, когда они кружат над головой, он словно слышит, как они кричат друг другу: «Смотри. Пришел тот парень с хлебом». Как ты думаешь, они узнали нас? Мы ведь часто приходили сюда вместе с ним.
— Хм. Не знаю, — говорит Эндрю. — Возможно. — Но можете не сомневаться, он совсем не это имеет в виду. Похоже, он чувствует себя неловко в этой настоящей жизни. Впрочем, Мэри Энн этого не замечает.
— Расскажи мне, как он погиб.
Ее просьба повисает в воздухе, и Эндрю становится вдвойне неуютно.
— Лучше тебе этого не знать.
— Нет, я хочу.
— Почему?
— Потому что это он. Это была часть его жизни. Я знаю все о его жизни до войны. Теперь мне нужно знать и эту часть. Я понимаю, что это было ужасно, но тебе все равно придется рассказать мне.
— Это не было ужасно.
— Должно было быть. Как смерть может быть другой?
— Была лишь маленькая дырочка от пули. Только что он был рядом со мной, и вот уже лежит на земле с крохотным отверстием во лбу. Его даже не было заметно. И он выглядел спокойным.
— Еще год назад я бы не смогла об этом говорить. Но сейчас я уже научилась держать себя в руках.
Они долго молчат, просто глядя на воду.
Потом Мэри Энн поворачивается к нему и улыбается. Той самой улыбкой, которая озаряет все лицо. И не только ее лицо, но и все вокруг.
— Славный был день, — произносит она.
— Правда?
— Да, мне было очень хорошо с тобой сегодня, Эндрю.
— Правда? То есть я хотел сказать, спасибо. Мне тоже. Действительно, было здорово.
Она по-сестрински берет его под руку.
— Я имею в виду, ты был его лучшим другом. Ты был вместе с ним каждую минуту. До самой смерти. Не представляю, с кем бы еще я могла так поговорить о нем. Как давно я не говорила о нем ни с кем.
Эндрю слегка кивает головой и выдавливает из себя улыбку, которая больше напоминает мученическую.
— Мы всегда можем продолжить.
— Мне бы очень хотелось. В любое время. Мне еще о многом нужно расспросить тебя. Вернувшись домой, я сразу же вспомню еще миллион вещей, о которых я забыла спросить.
Пусть потом я забуду об этом, но именно в этот момент я отчетливо понимаю, что нет нужды наказывать Эндрю за то, что он вернулся домой к моей девушке.
Я вижу, что наказание вершится и без меня, и оно никуда не уйдет, и что бы я ни придумал сам, больнее уже не будет.
Глава сорок втораяМайкл
Майкл возвращается на перекладных, из-за этого дорога домой растягивается на два дня.
Он не может позволить себе остановиться в мотеле, поэтому обитает в аэропорту Альбукерке в ожидании свободных мест на рейс. Потом точно так же коротает время в аэропорту Лос-Анджелеса.
По прилете ему некому позвонить и попросить, чтобы за ним приехали и отвезли домой. В аэропорт он добирался не на своей машине, поскольку все деньги ушли на авиабилет и платить зa длительную парковку оказалось бы нечем. Поэтому довез его Деннис. Он не загадывал, когда вернется, да и тогда это казалось неважным.
Теперь придется добираться домой пешком. На попутные машины рассчитывать не приходится, и основную часть пути он преодолевает на своих двоих с рюкзаком за спиной.
Оказываясь наконец на крыльце своего дома, он готов целовать голые неструганые доски.
— Эй, Деннис, — кричит он, заходя в дом, — ты можешь в это поверить? Я добрался.
Деннис показывается на верхней площадке лестницы и смотрит на него сверху вниз.
— Выглядишь усталым, — говорит он.
— О Боже, ты даже не представляешь. Усталый — это мягко сказано. Мне кажется, я путешествовал целую вечность. Не спал сутками. И практически не ел, поскольку денег не было. Миль пятнадцать я протопал с этим чертовым баулом. Я рад до слез, что наконец дома. Больше никогда в жизни не тронусь с этого места.
— Слушай, пока тебя не было… — перебивает его Деннис.
— Нет, только не забивай мне сейчас этим голову, ладно? Я должен постоять под горячим душем. Потом буду спать до тех пор, пока сам не проснусь, а потом не хочу ничего делать, только играть на саксофоне, чтобы зарядиться энергией. На большее я не способен.
Деннис спускается к нему по лестнице. Всем своим видом он выражает крайнее сочувствие. Должно быть, ему известно то, чего еще не знает Майкл.
— Тогда мне очень жаль, но я вынужден сказать тебе об этом, — произносит он. — Звонила Мэри Энн и сказала, что Эндрю в больнице.
— Постой. Звонила… куда?
— Ну, она позвонила на почту и разговаривала с нашим почтальоном. Просила его передать тебе сообщение. Но тебя, конечно, не было. Так что я поехал в город и позвонил ей сам. Сказал, что у тебя, возможно, возникли проблемы на обратном пути.
— Подожди-ка. Эндрю в больнице… А что с ним?
— Я не спросил.
— Ты не спросил, что с ним?
— Нет, а что, нужно было?
— Ну, мне кажется, это так естественно, Деннис. И как он?
— Я не спросил. — Деннис старательно оправдывается, видя, что Майкл начинает свирепо вращать глазами. — В конце концов, я едва с ним знаком. Это ты вдруг стал им так близок. Я передал тебе сообщение. Так что хватит меня упрекать.
— Хорошо, Деннис, — говорит он, тяжело опускаясь на свой рюкзак. — Но хоть что-то ты спросил?
— Хочет ли она, чтобы ты приехал.
— Ну и?…
— Очень хочет. Она понимает, что не вправе об этом просить, но сейчас ты ей нужен, как никогда. Она, конечно, не такими словами сказала, но смысл такой. Тут уж мне поверь.
Майкл нарочно валится на пол, широко раскинув руки.
— Я скоро умру, — говорит он.
— Сначала съезди в Альбукерке. Я продал кое-какой товар, пока тебя не было. Отложил немного. К тому же есть деньги, которые ты откладывал на газ.
— Но мы не можем их тратить. Мы же копили на электрика.
Деннис пожимает плечами.
— Проживем как-нибудь.
— Ты проживешь, — говорит Майкл. — А я скоро умру. — Но прежде чем Деннис уходит наверх, добавляет: — Спасибо тебе.
Какое-то время он лежит распластанный на полу.
Он думает о том, что сначала все-таки примет долгий горячий душ. Правда, потом вспоминает, что чистой одежды все равно нет. Ни в этом рюкзаке, ни в ящиках комода. И у него нет ни времени, ни сил, чтобы ехать в город в прачечную. Так что бессмысленной становится затея с душем, если после него придется одеваться в грязное.
Он помоется и съездит в прачечную, когда вернется.
Он поднимается с пола, умывается, моет подмышки, съедает авокадо с куском пшеничного хлеба.
Потом кидает свой рюкзак в пикап, берет у Денниса деньги, отложенные на газ, и отправляется в путь.
«Пожалуйста, не подведи, — обращается он к автомобилю, выруливая на шоссе. — Пожалуйста, не заглохни в пути. Если ты поможешь мне в этом, клянусь, больше никогда в жизни не назову тебя дерьмом».
Примерно каждые пятьдесят миль он останавливается у бензоколонки, заправляет машину и звонит Мэри Энн. Всякий раз он выжидает по двадцать гудков, но она не берет трубку, ее нет дома. Вероятно, в больнице.
В какой больнице? Ах да, Деннис ведь не спросил.
Каждый раз, когда он останавливается, чтобы позвонить, он покупает по чашке кофе. Только это помогает ему держаться так долго. Но рано или поздно все равно придется искать ночлег.
В одиннадцать вечера он наконец застает Мэри Энн дома.
— О Боже, ты дома, — говорит он. — Ты в порядке?
— Майкл, где ты?
— Уже на полпути к тебе. Как ты?
— О, Майкл. Ты едешь. Ты ангел.
— Я очень усталый ангел, Мэри Энн. Я должен поспать. Сегодня я уже не смогу проехать больше мили. Мне нужно отоспаться, чтобы завтра утром продолжить путь.
— Конечно. Отдохни. Будь осторожен, не попади в аварию.
— Что случилось?
— У него инфаркт.
— Но он жив, да? Как все это произошло?
— Сейчас мне трудно об этом говорить.
— Я должен увидеть его, Мэри Энн. Я не могу опоздать.
— Выспись, Майкл. Нельзя требовать от себя больше, чем можешь. Я благодарна тебе за то, что ты откликнулся. А теперь постарайся хорошенько выспаться.
Повесив трубку, он покупает очередную чашку кофе и продолжает путь.
Глава сорок третьяУолтер
Я могу назвать столько веских причин оставаться Уолтером. И знаю, что мне будет очень не хватать этого образа, когда все кончится.
Не сомневаюсь, что у вас уже сложилось обо мне мнение, будто я обычный парень. Нет ничего во мне примечательного, разве что бегаю хорошо, да и общаться со мной довольно легко. За исключением того, что я Уолтер. Таким, как я, никто никогда не был и не будет. И я искренне верю в свою исключительность. Впрочем, как каждый из нас верит в свою.
Майкл сейчас под впечатлением того, что жизнь продолжается и с его участием. Его лишь недавно осенило, что ничто не кончается и что в реинкарнации заложен глубокий смысл. Да, верно, ничто не кончается. Но все меняется. И в этих переменах что-то обязательно приобретается, но что-то очень важное теряется.
Как в случае со мной.
Мне не стоит жалеть себя за то, что пора уходить. И собственно, я не жалею. Сейчас я способен понять ценность того, что мне когда-то дали и что я теперь отдаю.
Я бы хотел сказать вам, что по-настоящему ценю каждое мгновение жизни, которую мне дали. К сожалению, я, как и все, при жизни не придавал этому значения.
Но иногда это прорывается. Я могу сейчас оглянуться назад и увидеть прожитое, и самые яркие моменты кажутся солнечными бликами, гуляющими по Атлантике.
Та утренняя поездка в кузове соседского пикапа. Помните? Я вам рассказывал.
Или эпизод, когда я управлял отцовским «фордом» и резко жал на газ, так что свалился в кювет. То ощущение, которое я испытал, когда вместе с машиной, как единое целое, нырял в эту яму. Тогда было трудно понять, где кончается Уолтер и начинается «форд». Я воображал себя такой же мощной машиной, какой был восьмицилиндровый «форд». У меня была сила и скорость. Мне казалось, что я правлю всем миром. Ощущение длилось секунду, но какая это была секунда.