А вот еще: я плыву в океане, пытаясь бороться с волнами. Мне, кажется, девять. Не знаю точно, но я определенно маленький. Волна подхватывает меня, переворачивает и несет куда-то. Я отчаянно сопротивляюсь, но стихия сильнее. Тогда я понимаю, что противостоять ей невозможно. Я просто умру, если стану бороться. Поэтому я отдаюсь во власть океана, и он выбрасывает меня на поверхность, теперь я могу дышать. Захлебываясь соленой водой, ловить ртом этот восхитительный кислород.
Потом я долго лежу на берегу, на песке, и чувствую, как солнце высушивает на мне воду каплю за каплей. Я могу видеть солнце даже с закрытыми глазами, слышу голоса на пляже, и звуки кажутся громче, а краски ярче, потому что в этот момент я понимаю, какое это счастье — быть.
Тебе кажется, что уже никогда не забудешь этой минуты, но все забывается.
Есть в моей памяти и момент, связанный с Мэри Энн. Когда мы сидим в отцовском «форде», но еще на переднем сиденье. Мы целуемся довольно невинно, но потом вдруг наши рты раскрываются, и мы касаемся друг друга языками. Это удивительно, потому что ощущение такое, будто слились воедино наши жизни. Оно тоже длится долю секунды, но порождает бурю эмоций.
Как раз в эту долю секунды я забываю о том, что могу потерять ее, а она меня. Как забываю и о том, что должен держаться от нее на расстоянии вытянутой руки, потому что шансов у нас ист.
Возможно, мне стоило сказать ей об этом, но разве это можно выразить словами?
Даже сейчас я объясняюсь путано. Потому что чувства сильнее слов. Нужно сжать их, чтобы уместить в слова, но тогда от них останется только тень.
Как бы то ни было, у меня последняя возможность рассказать вам о тех мелочах, которые составляют счастье жизни.
Возможно, они покажутся глупыми. Но нет, На самом деле они не глупые. Наверное, я просто преподношу их так, что они кажутся глупыми.
Скажем, я просыпаюсь ночью оттого, что голова Никки лежит у меня на шее. Я ощущаю тепло его шерсти, слышу его дыхание. Он слегка подрагивает. Издает какой-то непонятный звук, и мне становится ясно, что собакам тоже снятся сны. Интересно, что им снится?
Или в жаркий день я беру в руки бутылку «кока-колы» и чувствую ее обжигающий холод. Бутылка так уютно лежит в руке, словно специально сделана под мою руку. И я делаю первый глоток, вкус которого именно тот, что надо, и холодок пробирается внутрь меня. В этот момент я ощущаю свое тело как живой организм.
Или я бегу так быстро и трудно, что кажется, сердце вот-вот разорвется, а оно лишь чуть шире приоткрывает клапаны.
И разумеется, первый кусок лимонного пирога.
Сейчас оглядываясь назад, я понимаю, что каждое мгновение жизни одинаково важно. И даже самый напряженный или небогатый событиями день воспринимается как подарок.
Теперь я перебираю эти мгновения, словно драгоценные жемчужины, и любуюсь их красотой.
Глава сорок четвертаяМайкл
Глаза Эндрю открыты, когда Майкл заходит в больничную палату. Они пустые, отрешенные, но открыты.
— Привет, дружище, — говорит Эндрю. — Я знал, что ты придешь.
Он говорит шепотом, со скрипом в горле, как будто ему не хватает воздуха, чтобы вытолкнуть слова наружу.
Майкл осторожно подходит к его кровати, медленно, словно боится разбудить.
— Ты назвал меня дружищем.
— Да? Тоже мне, большое дело. Я всегда зову тебя так.
— Эндрю, ты знаешь, кто я?
— Конечно, знаю, оболтус.
Майкл берет его за руку, пристально смотрит в глаза, едва сдерживая слезы.
У Эндрю меловая кожа, глаза запали слишком глубоко, словно отступили.
Эндрю говорит:
— Многие боятся умирать, но мне не страшно. Я сказал себе: «Эндрю, у тебя там есть друг. Он придет к тебе». И вот ты здесь.
— Не разговаривай, дружище, — говорит Майкл. — Береги силы.
— Для чего? Теперь это неважно, верно? Сначала я думал: «Наверное, мой старый дружище не простит меня». Но теперь я знаю. Все прошло. Ты больше не держишь на меня зла. Правда?
Майкл поглаживает его руку, стараясь успокоить его.
— Думаю, да, дружище. Но есть один нюанс. Ты не мертв.
— Нет? О черт.
Эндрю затихает, словно потерпев поражение, и закрывает глаза.
Майкл сидит возле него, пока не приходит Мэри Энн.
— Что случилось, Мэри Энн? Господи, это я во всем виноват.
Он смотрит на нее со стула и видит перед собой уставшего ангела с темными кругами под глазами от недосыпания.
Эндрю крепко спит, но Майкл на всякий случай выводит Мэри Энн в коридор.
— Майкл, не говори глупостей, конечно, ты не виноват.
Она обнимает его, и он позволяет себе — сначала неохотно, все еще пребывая в состоянии тревоги, — крепко прижаться к ней, как будто боится упасть. Он словно нуждается в опоре.
— У него был сердечный приступ, Майкл. Это не впервые. И твоей вины здесь нет.
— О, я говорил такие ужасные вещи, Мэри Энн. Когда мы были в той лодке. Некоторыми своими словами я просто добил его.
— Ты не мог сказать ничего такого, о чем бы он сам не думал все эти годы.
После некоторых колебаний он отстраняется от нее, словно отступая и выходя из укрытия.
— Когда Деннис сказал, что он в больнице, я подумал, что он попытался покончить с собой.
Мэри Энн пожимает плечами.
— Кто знает, как это назвать? Он курит по две пачки в день крепких сигарет без фильтра, много пьет, ест только сильно зажаренную пищу. И это после двух инфарктов. Он живет так все эти годы после войны. Ты когда-нибудь слышал историю самоубийцы, который надел себе петлю на шею и встал на глыбу льда?
Он встревоженно смотрит ей в глаза. Она говорит бесстрастно, но он знает, что это не соответствует ее чувствам. Возможно, это просто ширма, за которой она привыкла прятаться.
— Он поправится?
— Пока все идет неплохо. Но нет никаких гарантий.
— Если бы ты только слышала, что я говорил ему в лодке. Господи, если бы можно было вернуть все назад…
— Что ты мог сказать такого ужасного?
— Я заставил его признаться в том, что он желал смерти Уолтера.
Ей требуется какое-то время, чтобы прийти в себя. Как после удара. Который чуть не сбил ее с ног.
— Он признался?
— Не сразу, но признался.
— Почему он этого хотел?
— Потому что любил тебя. Хотел возвратиться домой и жениться на тебе.
— Лучше нам вернуться в палату.
У Эндрю широко раскрыты глаза, когда они подходят к его постели. Он поворачивает лицо к Майклу.
— Стиб. — На лице проступает ярко выраженное презрение. — Что ты здесь делаешь?
— Дорогой. — Мэри Энн торопится к его кровати. — Майкл проделал весь этот путь из Калифорнии, чтобы увидеть тебя. Разве это плохо?
— Да, лучше не бывает.
Майкл улыбается.
— Рад, что ты пришел в себя, дружище.
— Я тебе не дружище, Стиб.
Глава сорок пятаяМэри Энн
Они молча сидят на террасе ее ухоженного дома, и Майкл оглядывает ее сад, освещенный луной. Она и сама смотрит вокруг его глазами — аккуратно подстриженный газон, ровные цветники. Подвязанные розы плетутся по дощатому забору. Папоротники и цветы, плющ, обвивающий решетки.
— У тебя красивый сад, — говорит он.
— Спасибо.
Она маленькими глотками пьет красное вино, и когда ее бокал пустеет, Майкл снова наполняет его.
Уже поздно, и воздух становится прохладным. Ощутимо прохладным. Он будто глоток свежего воздуха за все эти годы.
— Сразу видно, что ты уделяешь саду много времени, — говорит он. — Что любишь его. Всегда можно определить, что человек любит, потому что любимым уделяют внимание. Что бы ты ни говорил, а по-настоящему ты любишь только то, чему посвящаешь большую часть времени. — Он делает паузу, чтобы вдохнуть побольше воздуха, словно ему неловко за свою разговорчивость. И все-таки он продолжает: — Иногда я смотрю на свою жизнь и думаю: «Что мне в ней дорого? Что важно?» Наверное, когда я вернусь, возьмусь достраивать этот чертов дом.
Она ничего не говорит, просто берет его за руку.
Он просит ее подняться со стула и сажает к себе на колени. Она не спорит и не сопротивляется. Он обнимает ее за талию, и она кладет голову ему на плечо.
— Не подумай, что я опять пытаюсь соблазнить тебя, — шепчет он ей на ухо.
— Я знаю.
Он прячет лицо в ее волосах, утыкаясь в шею.
— Я не хочу, чтобы он умирал, Мэри Энн.
— Ты уверен?
Он приподнимает ее голову со своего плеча, чтобы видеть лицо. Его лицо в тени. Она не может узнать по нему то, что ей хотелось бы узнать.
— Я не питаю к нему вражды. Я наконец нашел его после долгих поисков и не хочу больше терять.
— Но ты так хотел, чтобы мы были вместе.
— Не так. Не ценой его жизни.
Она пристально вглядывается в его лицо, чтобы убедиться в его искренности.
— Ты знаешь, это должен был сказать Эндрю.
— Что ты имеешь в виду?
— Про Уолтера. Также и он должен был все понимать. Я весь день думала об этом. С той самой минуты, когда ты сказал мне. Пыталась убедить себя в том, что он поступил, как любой другой на его месте. Но все равно в голове не укладывается. Все эти месяцы я сидела дома, молилась о возвращении Уолтера. А Эндрю надеялся на то, что этого не произойдет. Это же предательство. Только враг мог поступить так.
Он вздыхает и кладет ее голову обратно к себе на плечо. Гладит ее волосы.
— Но тебе придется простить его за это.
— Почему?
— Потому что в этом весь смысл. Я думаю, он ждет от всех нас именно этого.
— Кто он?
— Уолтер. Он этого хочет.
— О.
— Думаю, поэтому мы и совершаем все наши поступки. Пытаемся докопаться до сути. Чтобы простить друг друга. Я так думаю.
— Не знаю, Майкл. — Она тихонько всхлипывает. — Не знаю, смогу ли я простить это.
Они сидят какое-то время молча. Несколько минут.
Потом Майкл произносит:
— У вас с Эндрю никогда не было детей?