Пурпурный – любимый цвет Патрика, не мой. Но мое воображение захватили тенистые полуглубины мова на холсте.
Насколько помнит Роберт Пуллар, Уильям Перкин прибыл в Перт, Шотландия, в начале зимы 1856 года и его не оставляло беспокойство. Он объяснил Пуллару, что сомневался в своем решении оставить уважаемый мир исследований ради коммерческой индустрии. Он не думал, что способен противостоять конкуренции в бизнесе, и его неуверенность приводила к более фундаментальным вопросам. Насколько ценен мов? Как красильщики отреагирует на коренное изменение способа получать цвет? Захочет ли кто-нибудь использовать новые методы окрашивания после работы с другими техниками на протяжении нескольких поколений? И, хотя мов успешно окрашивает шелк, почему эту новую краску намного сложнее нанести на хлопок?
Много лет спустя Лоренс Моррис перечислил в «Красильщике» (The Dyer) шесть препятствий на пути к будущему успеху Перкина – это был пугающий список для восемнадцатилетнего юноши. (1) Не было причин верить, что найдется капитал для такого предприятия. (2) Не было гарантий, что красильщики или ситцепечатники станут использовать эту краску, тем более в количестве, необходимом для оправдания постройки фабрики для ее производства. (3) Сырье, необходимое для создания красителя, являлось по большей части химикатами с различными примесями, доступ к которому ограничен. (4) Не было места для фабрики. (5) Методы применения нового цвета на большинстве видов текстиля все еще нужно было разработать. (6) И у Перкина не было опыта в том, чем он собирался заниматься. Во всех смыслах ему это было не по силам. Создать цвет – одно, дать его миру – совсем другое.
Чтобы подбодрить друг друга, Перкин и Роберт Пуллар провели примерно две недели за экспериментами и посещениями шотландских красильных фабрик. Результаты разочаровывали их. Мов не окрашивал хлопок без протравы (закрепителя, который позволял цвету «вгрызаться» в материал). В отличие от существующих красителей растительного происхождения пурпурный не был кислотным, и все существующие протравы в распоряжении Пуллара не смогли помочь закрепить синтетическую краску. На хлопке мов выцветал сразу после стирки. Консервативные ситцепечатники и технологи по окрашиванию, с которыми они встречались в Глазго, говорили бесцеремонно и бестактно. «Ах, в этот раз вы ошиблись, господин Роберт, – заметил один ситцепечатник во время их визита. – Думаете, что-то может заменить крапп?»
«Это был очень разочаровывающий день, – отмечал Перкин, когда его пессимистическое настроение еще сильнее испортилось. – Хотя цветом восхищались, ужасное «ЕСЛИ», касающееся цены, всегда выдвигалось на первое место». Он оценил, что не сможет поставлять очищенный твердый мов дешевле 3 долларов за унцию (менее 30 г) – и это во времена, когда унция платины стоила чуть больше 1 фунта. Проблема состояла в том, что для производства одной унции мова ему требовалось 400 фунтов (180 кг) угля.
Ему повезло, что мов стал самым насыщенным цветом, который когда-либо видели красильщики и ситцепечатники Шотландии. Во время одного эксперимента Перкин продемонстрировал, что он окрашивал воду в пропорции 1:630 000. «Однако ситцепечатники, которые попробовали это сделать, не проявили особого энтузиазма, – сделал заключение ученый, боясь, что начинает терять поддержку своего покровителя. – Даже месье Пуллар начал сомневаться, стоит ли строить завод для производства этого цвета».
Уильям вернулся в Лондон и получил интересное письмо от Августа Гофмана. Смирившись с тем, что теряет Перкина как ученика, Гофман понял, что теперь он может быть полезен как поставщик материала для исследований. «Мой дорогой мистер Перкин, – писал он. – Раз вы теперь производите анилин в достаточно больших масштабах, могли бы вы отдать мне кварту[28] или две. Конечно, я буду рад заплатить за него. Мне он очень необходим, и я был бы вам благодарен за быстрый ответ на это письмо». Неизвестно, что ответил Перкин. Но даже и без предположения Гофмана, ему самому едва хватало полученного анилина.
Вскоре после Рождества Перкин получил еще одно письмо, в этот раз с хорошими новостями. Роберт Пуллар нашел одного красильщика, который мог бы их поддержать. «Поскольку я не мог помочь [с применением мова] сам, – позже вспоминал Пуллар, – я представил сэра Уильяма другу, мистеру Киту из Бентал-Грин, самому крупному красильщику шелка в Лондоне того времени».
Томас Кит, который сделал красивую экспозицию шелка на Всемирной выставке в 1851 году, предложил Перкину две вещи, чего не смогли шотландские красильщики: веру и смелость. «Он верил в дело с самого начала», – сказал Пуллар. После того как Кит провел собственные эксперименты с мовом, Пуллар заметил, что эти новые оттенки «самые лучшие из виденных мной». Вскоре после этого Пуллар и Перкин независимо друг от друга открыли таниновую протраву, которую можно было применять к мову для закрепления на хлопке, отчего он становился неподвластен воде и свету. Пуллар снова написал юному химику, и в его словах чувствовался триумф: «Думаю, теперь вы точно решили продолжать. Судя по тому, что я видел, как мне кажется, нет сомнений в успехе». Но его оптимизм все еще был преждевременным.
«Мне не хватало времени, чтобы узнать все трудности строительства такого уникального завода, – писал Перкин через несколько лет после событий. – В действительности все это было в новинку». Первой проблемой стали финансы: похоже, что никто не горел желанием поддержать предприятие. Хотя у Уильяма не было опыта на финансовом рынке, его друзья постарше также не смогли найти капитал для начала дела, которое инвесторы считали «легкомысленным» и «ненужным». Но после нескольких месяцев отказов отец Перкина решил сам заняться предприятием. «Хотя отец разочаровался, когда я стал химиком, – вспоминал его сын, – [он] тем не менее так верил мне, что благородно рискнул большей частью своих накоплений после целой жизни работы в крупной индустрии, чтобы построить завод и начать производство…» Старший брат Уильяма Томас Дикс Перкин также бросил занятия по архитектуре, чтобы помочь в постройке завода, и втроем, теперь став предприятием «Перкин и Сыновья» – они принялись искать подходящее место. Здесь тоже скрывались проблемы, и изначальный план найти землю в Ист-Энде потерпел крах из-за их амбиций. Они искали огромное свободное пространство с хорошим доступом к воде и потенциалом к расширению, куда было бы легко добираться. Они столкнулись с сопротивлением местных градостроительных органов, которые волновались из-за опасности химических работ. Газеты полнились историями о ядовитых газах и отравленных ручьях. Капитал Перкинов составлял примерно 6000 фунтов, и им пришлось двигаться на север, все дальше и дальше от дома.
Их раздражение отразилось в письме Джона Пуллара, брата Роберта, Уильяму Перкину в мае 1857 года. Джон Пуллар также работал в красильной промышленности в Бридж-оф-Элан, на одной из фабрик, которую Перкин посещал в поездке по Шотландии. «Я заметил, что вы еще не подожгли Темзу», – писал Пуллар. В этой фразе чувствуется определенная горечь, поскольку красильную фабрику Пулларов только что почти разрушил пожар. («Если бы ветер дул сильнее, – отмечал Пуллар, – скорее всего, вся наша фабрика и оборудование, созданные с таким трудом и за такие деньги, были бы уничтожены».) Пуллар с сожалением узнал, что Перкину пока что мешают получить землю для завода. «Я искренне надеюсь, что вы вскоре найдете подходящую территорию на разумных условиях – но боюсь, что вам действительно придется искать ее рядом с Манчестером, или Глазго, или другим местом, где химический завод не станет таким уж бичом, как для отсталых жителей вблизи столицы».
le bon ton: иллюстрация моды
В письме Пуллару Перкин рассказал ему, что Томас Кит спросил подруг, что те думают о цвете мов, и их реакция была бурной. Пуллар, возможно, недооценил аудиторию. «Я рад услышать, что энтузиазм по поводу вашего цвета зародился в самом могущественном классе сообщества – дамах. Если им что-то нужно и вы можете это поставить, то слава и доход вам обеспечены».
Всего неделю спустя после прибытия письма «Перкин и Сыновья» наконец нашли подходящее место, но это была незнакомая им территория – Гринфорд-Грин рядом с Харроу, к северо-западу от Лондона в Мидлэссексе. Этот луг неподалеку от канала Гранд-Джанкшен размером примерно шесть акров предоставлял достаточно пространства для развития. Но это было скромное место для планирования революции цвета.
Перкины нашли его благодаря рекламе, данной женщиной по имени Ханна Харрис, унаследовавшей землю от покойного мужа Эмброуза, владельца таверны «Черная лошадь», которая стояла на краю территории. Миссис Харрис поставила только одно условие для продажи земли: здесь не должны строить ни одного другого паба.
Отец Уильяма Перкина начал строительство в конце июня 1857 года, и эти работы продолжались шесть месяцев. Перкины подсчитали, что производство мова потребует семь маленьких и низких зданий, три для самого производства и другие для хранения материалов, места для офисов, персонала и лаборатории. Во время строительства семья переехала из Шедвелла во временный дом неподалеку от купленной территории, где в маленькой прачечной юный ученый установил химическое оборудование и провел несколько новых экспериментов с искусственным синтезом различных кислот. Он описал эти домашние труды как «очень сложные и болезненные», а из-за плохой вентиляции ему часто приходилось бросать работу, надышавшись испарениями.
Луг часто затапливался, когда находящийся рядом ручей выходил из берегов, но в целом вода сослужила им хорошую службу. Ее было достаточно для производства, а по соседнему каналу плавали баржи, которые, как они надеялись, смогут вскоре перевозить сухую краску мов в модные текстильные фабрики в Лондоне, а затем и на континент.