На протяжении всего строительства Уильям Перкин путешествовал по стране в поисках подходящих материалов. Поскольку никто раньше не работал с анилином в таких масштабах, он решил, что придется делать это самому. Изначально юноша надеялся, что сможет получить необходимое количество методом, приведшим к его открытию, но пришел к выводу, что это будет слишком дорого (из многих тонн сырья получалось очень мало вещества), к тому же процедура была слишком сложной, чтобы проводить ее в больших масштабах. Он решил делать анилин из нитробензола, полученного из каменноугольной смолы, хотя и здесь скрывались трудности.
«Бензол в это время производился только в ограниченном количестве, поскольку мало для чего использовался», – отметил он. Поискав немного, химик заказал основное количество у химического завода в Глазго по 5 шиллингов за галлон. «Начиная это предприятие, было совершенно необходимо действовать осторожно, – говорил Перкин, – поскольку большая часть операций требовала новых видов оборудования». Таким образом, он и его брат были вынуждены спроектировать собственные аппараты, и первые модели были примитивными и легковоспламеняемыми. Одна из иллюстраций ученого показывает чугунный цилиндр, вмещающий в себя до 40 галлонов жидкости, с инструментом для размешивания на одном конце и крышкой, закрепленной перекладиной, на другом. Две трубки, встроенные в крышку, впускали бензол и серную кислоту и выводили нитрозные пары. Что важно, дизайн оборудования Перкина оставался главной чертой европейских красильных фабрик в течение следующих восьмидесяти лет. «Нитрирование бензола, конечно, небезопасный процесс, – отмечал Лоренс Моррис, – и в те первые пробные этапы производства просто чудо, что Перкин не взорвал себя и Гринфорд-Грин».
Меньше чем через шесть месяцев после начала строительства завода, анилиновый пурпур окрашивал шелк на фабриках Томаса Кита.
В 1858 году Перкин совместил поездку в Лидс с посещением ежегодного собрания Британской ассоциации. Во время открытия президент Ричард Оуэн рассказал о большом изменении в мире химиков. Современная химия была на пороге невообразимого прогресса. «Кто может видеть границы власти человечества, которое наконец может использовать синтез? – спросил он. – Естественные процессы уже можно выгодно заменить искусственными, создавая несколько органических соединений… Невозможно предвидеть размах, с которым химия может превзойти нынешние жизненно важные природные источники в производстве необходимого».
Несколько часов спустя Уильям Перкин произнес речь «О пурпурной краске из каменноугольной смолы», в этой лекции он проиллюстрировал примеры своей работы. Ученый показал шелк и затем моток шерсти и рассказал, как это получилось. Собравшиеся ученые объявили, что их очаровало производство и они влюбились в продукт.
Год спустя на новогоднем собрании Перкин обратился к Обществу искусств. Он поведал о мове: «Теперь я расскажу, как он получился». Процесс был явно сложным и мог бы показаться таким даже, когда его разбили на простые составляющие для высокочтимой аудитории. На процедуру, по словам Перкина, уходит два дня. В процессе соединяются анилин, серная кислота и бихромат калия, в результате чего получается черный раствор, который фильтруют до угольно-черного порошка. В нем, помимо мова, содержатся различные примеси, и самое сильное беспокойство вызывала коричневая вязкая субстанция, которую нужно убрать нафтой и метиловым спиртом. Перкину снова пришлось создать специальный аппарат для этого процесса, и у него были определенные проблемы с материалом для герметизации швов и стыков: «Трудно описать уровень сложности и раздражения, вызванные ими».
Субстанция, которую он наконец получал, помещалась в аппарат для перегонки, где дистиллировался спирт. Оставшаяся жидкость фильтровалась, вымытая едкой щелочью или водой, и высушивалась на другом фильтре. В результате получалась очень темная паста цвета мов. Перкин потом представил аудитории на доске список субстанцией, иллюстрируя, сколько угля требовалось для создания такого небольшого количества красителя. Список начинался с 100 фунтов (45 кг) угля, из которого получали 10 фунтов 10 унций (4,8 кг) каменноугольной смолы, 8 1/2 унции (240 г) каменноугольной нафты, 2 1/4 унции (63 г) анилина и только 1/4 унции (7 г) мова.
Перкин утверждал, что один фунт (450 г) мова мог окрасить 200 фунтов (90 кг) хлопка. Затем он вытащил большую бутылку, известную как оплетенная бутыль. Он сказал, что в ней девять галлонов (34 л) воды. Перкин кинул туда одну крупинку мова и подсветил потрясающий результат магниевой лампой: весь сосуд окрасился в лилово-розовый за четыре секунды. Понятно, что в этих измерениях учитывалось, что один галлон воды содержит 70 000 крупинок и что в бутыли содержится 630 000 крупинок. «Этот раствор, – сделал заключение химик, – имеет концентрацию мова в воде 1:630 000». Он сел под громкие аплодисменты.
Перкин привык к такой реакции, поскольку проводил эту демонстрацию множество раз во время путешествий. Чего он не сказал, так это, что раньше его образцы, показанные ситцепечатникам, встречали презрением. «Особенно это не вызывало энтузиазм у красильщиков ситца», – позже писал ученый. Их ответ погружал его в «легкое уныние», и его потрясла способность этих людей быстро отмахнуться от новой возможности. Он отметил, что их реакция не особо отличалась от ответов шотландских красильщиков, к которым он приходил два года назад, до того как бросил Королевский колледж, и до того как отец вложил все свои сбережения в фабрику.
И в то же время он столкнулся с плохими новостями. Он узнал, что не смог получить французский патент на создание мова, потому что не подал заявку через шесть месяцев после британского патента. Вскоре он узнал, что по крайней мере одна фабрика в Лионе скопировала процесс и производила похожий цвет.
Несколько недель в начале 1858 года семья Перкина пребывала в унынии. Уильям гадал, не был ли Август Гофман все это время прав: действительно ли он отказывался от великолепной карьеры? Несмотря на эти сомнения, юноша работал восемнадцать часов в день, совершенствуя фабрику, снижая количество взрывов, улучшая методы производства, пытаясь заинтересовать британских красильщиков простым изобретением. И тут произошли два события, которые изменили его жизнь. Королева Виктория надела платье цвета мов на свадьбу дочери, а императрица Евгения, самая влиятельная женщина в мире моды, решила, что пурпурный подходит под цвет ее глаз.
Глава 6Корь цвета мов
Древние рыцари ломали друг другу ребра и пускали кровь, с радостью умирая среди искореженной брони, чтобы цвета их дам все еще развевались на шлеме или покрывались кровью, струящейся из ран в сердце, но вы, мистер Перкин, [цитата] удачливее их. Ваши ребра не сломаны, череп цел, и вы можете гулять по Риджент-стрит и бродить по паркам, видя цвет вашего сердца на каждой красивой головке и вокруг щек!
Особая любовь к цвету начала захватывать Париж во второй половине 1857 года и добралась до Лондона на следующий год. Этим цветом был мов, этим словом по-французски называлась обычная мальва лесная. Как и в случае со многими другими популярными вещами, императрица Евгения задавала моду. Император Наполеон III, легко опьяняемый великолепием и показухой, женился на 26-летней Евгении де Монтихо в 1853 году, и вместе они изо всех сил пытались избавиться от неряшливой бережливости Второй империи[29] и восстановить блеск двора. Император был великим лидером, подающим пример во всем, и он поощрял супругу в продвижении торговли – она носила тяжелые лионские шелка и роскошные парижские наряды.
Ее особо не нужно было поощрять. Собственный изысканный вкус в моде и завидное богатство делали ее целью любого дизайнера и придворных листовок. Это совпало с публикацией нескольких новых женских журналов, посвященных кулинарии и одежде, где каждый стежок на одежде Евгении описывался с энтузиазмом. В британском «Домашнем журнале англичанки» (The English woman’s domestic magazine), основанном в 1852 году Самюэлем Битоном, были представлены раскрашенные от руки гравюры. И редакция заботилась о том, чтобы тренды Европы вскоре стали известны в Лондоне, Норидже и Эдинбурге (жена Битона Изабелла опубликовала книгу «Ведение домашнего хозяйства» в 1859 году в дополнение к журналу).
Особая любовь Евгении к цвету мов была отмечена The Illustrated London News в конце 1857 года. И возможно, на ее предпочтение повлиял выбор платья английской королевы для свадьбы ее дочери принцессы Виктории с принцем Фридрихом Вильгельмом в январе 1858 года. Наполеон и Евгения навестили королеву и принца Альберта в Лондоне в 1854 году. Во время их визита монархиня организовала встречу Евгении с ее дизайнером Чарльзом Кридом. Но к тому времени как Виктория и Альберт с ответным визитом посетили императора и императрицу по случаю открытия Парижской выставки, наряд Виктории считался немодным, и возможно, что теперь она обратилась к Евгении за советом.
Рассказывая о королевской свадьбе, The Illustrated London News писали, что «шлейф и платье Ее Величества были сшиты из насыщенного мова (сиреневого) бархата, украшенного тремя рядами кружев, на корсете сверкали бриллианты и знаменитая брошь с Кохинуром[30], нижняя юбка, старинный муар[31] цвета мов и серебра, с оборками из хонитонского кружева, головной убор – королевская диадема и жемчуг».
Три месяца спустя журнал отметил, что «цвет мов сейчас на пике моды, и ему благоволит сама Ее Величество… на последнем приеме шлейф Ее Величества был из бархата цвета мов. Это уникальный оттенок сиреневого. Он гармонично сочетается с черным или серым».
Punch