, что вполне понятно, постарался раскритиковать этот новый тренд. Журнал питал особое недоверие к модным вещам, а тем более французским, и умудрился разобраться с ними в колонке под названием «Императрица Франции и моды» («Imperatrice de la France et de la mode»). Мир был обязан жене Луи Наполеона за «насыщенный и красивый цвет, который модистики и Манталлини[32] обожали называть мов… Мы спрашиваем дам, самых непредвзятых судей в сложном искусстве личного украшения, могут ли они показать пальчиком на другую императрицу, чьим эдиктам так же радостно следуют миллионы миллионов подданных».
Изначально увлечение этим цветом мало чем помогло Уильяму Перкину. Краситель появился не из анилиновой пасты, а из французских запасов мурексида и пурпурных красок, полученных из различных видов лишайника. Краска из лишайника была яркой, и, как и пурпурный Перкина, ее можно было получить в нескольких оттенках с разной устойчивостью. Джеймс Напье писал в «Справочнике по искусству окрашивания», изданном в 1853 году в Глазго, что «если бы этот цвет можно было получать в постоянном составе и закреплять на хлопке, его ценность была бы неоспорима».
Краска из лишайника по большей части производилась в Лионе фирмой «Гинон, Марнас и Бонне», компанией, которая изначально делала стойкий желтый из пикриновой кислоты. Сначала он применялся только для окрашивания шелка и шерсти, но к 1857 году был найден закрепитель хлопка, и востребованность краски превысила возможности производителя. Этот факт не упустили соперники Гинона, и в январе 1858 года представители красильной фабрики «Братья Ренар» и нескольких других конкурирующих фирм отправились из Лиона в патентный офис Лондона в надежде узнать метод юного химика, связанный с анилином. Они также встретились с Перкином в Гринфорд-Грин, где их ожидал холодный прием.
В попытке сохранить монополию ученый быстро подготовил запрос во французский патентный офис и отправился в Париж в апреле 1858 года, чтобы закончить процесс. Здесь ему сказали, что заявление не может быть рассмотрено, потому что он прождал больше 20 месяцев после регистрации в Лондоне, а, согласно правилам, промежуток времени не должен превышать полгода. Как ни странно, скоро это сыграло Перкину на руку.
Доктор Крейс-Калверт, профессор химии в Манчестерском королевском институте, уже и так сделал процесс приготовления анилиновой каменноугольной краски достоянием общественности, когда произнес речь на встрече Общества искусств в Лондоне в феврале 1858 года. После публикации его речи несколько французских красильных фабрик ухватились за нее и сами начали проводить эксперименты с анилином. Раньше у других компаний не получалось производить пурпурную краску тем же методом, что «Гинон, Марнас и Бонне» (фирма, запатентовавшая процесс во Франции и в Англии), поэтому сейчас они из необходимости обратились к синтезу. И узнали, решив множество проблем, которые мешали «Перкину и Сыновьям», что полученный цвет намного ярче и более стойкий к воздействию света и воды, чем что-либо еще. К середине 1859 года компании «Александр Франк и K°» и «Монне и Дюри» производили красивейший и очень популярный пурпур. Иронично, что их цвет часто называли перкиновским пурпурным, анилиновым пурпурным или гармалином и что «Перкин и Сыновья» вскоре приняли французское название мов для оттенка их цвета. В Германии он назывался анилиновым сиреневым. В статьях в научных журналах химик обозначал свой цвет как «мовеин».
В каком-то смысле Уильяму Перкину нравилось название «мов» из-за его связи с французской высокой модой. Как он писал коллеге Рафаэлю Мельдоле, «ситцепечатники в Англии и Шотландии не выказали интереса, пока не появились французские образцы». Таким образом, спрос на мов стимулировался конкуренцией за границей, но наличие британского патента обеспечивало ему награду в том случае, если страсть к нему охватит и Англию.
И все же успех еще не был полным. Когда его цвет начал трогать сердца с другой стороны Ла-Манша, Перкин проводил время, разъезжая по ситценабивным фабрикам в Глазго, Брадфорде, Лидсе, Манчестере и Хаддерсфилде. Даже тех, кого впечатлили скорость процесса производства и насыщенность цвета, нужно было учить, как его делать. «Красильщики в те дни умели работать только с веществами растительного происхождения и не знали, как применять базовые красители, такие как мов… Мне пришлось в какой-то степени стать красильщиком и ситцепечатником», – объяснял Перкин. Таким образом, в возрасте двадцати одного года Уильям оставил фабрику и лабораторию на несколько недель, чтобы стать одним из первых «сотрудников службы технической поддержки» и экспертом на рабочем месте, а также ремонтником в гигантской индустрии, которая только недавно еще была для него темным лесом.
Так он решил несколько оставшихся дилемм, касающихся мова – как лучше всего применять его на ситце и бумаге. Перкин нашел несколько новых закрепителей, которые принесли пользу всему производству. Когда ситце– и хлопкопечатники жаловались на неравномерность нанесения цвета на ткани, химик показал им новый метод производства красителей для равномерного нанесения вещества с помощью красильных ванн и свинцового мыла – таким образом мыльные ванны постепенно стали еще одним стандартным процессом окрашивания в Европе. К середине 1859 года его красильная паста и концентрированный раствор мова поставлялся в больших количествах не только Томасу Киту из Бентал Грин, но также шотландскому ситцепечатнику «Джеймсу Блэку и K°» в Дальмонак, Дамбартоншир, вскоре на него повысится спрос и в Лидсе, Манчестере и Брадфорде. По словам Перкина, «они громко требовали его».
Красильщик из Глазго, который привык к традиционным методам и сомневался, что что-то может занять место натурального краппа[33], спросил тогда Роберта Пуллара: «Почему вы решили, что это нечто хорошее?»
Тот ответил: «Я проверил его и убедился сам, что это нечто хорошее».
«Хм, – заметил красильщик, – наверное, вы решили, что я идиот».
Вскоре успех мов стал предметом сатиры. В пантомиме «Друри-Лейн»[34] один персонаж отметил, что теперь даже полицейские говорили людям «надеть мов» (викторианцы чаще всего произносили его как «морв»). Некоторые повеселились из-за ошибки в газетной заметке в июле 1859 года: «Найден 30-го в конце месяца красивый дамский зонтик, оставлен двумя леди, цвета мов, внутри отделан белым, можно забрать на складе канцтоваров Артура…» Тогда это слово впервые появилось в The Times.
В следующем месяце Punch написало Лондон в тисках кори цвета мов, болезни, «распространяющейся так быстро, что пришло время подумать, как ее можно остановить». В журнале отметили, что врачи спорят из-за симптомов и причины. «Многие считают, что болезнь английская, и, судя по влиянию на мозг, ее нужно рассматривать как легкую форму безумия. Другие ученые, однако, включая доктора Панча, скорее видят в ней некую эпидемию и приписывают ее появление Франции. Хотя эта болезнь точно влияет на разум, сильнее всего она поражает тело».
Punch описал заболевание как заразное. Оно начинается с резкого появления «кореподобной сыпи» и заканчивается тем, что все тело становится розовато-лилового цвета. Отмечалось, что сильнее всего от нее страдают женщины, поскольку любые симптомы у мужчин обычно лечатся «хорошей долей насмешки».
Самый полный и доброжелательный отчет об этом цвете появился в сентябре 1859 года в All the year round, новом еженедельном журнале. Этим изданием управлял Чарльз Диккенс, и частично текст был написан именно им. Журнал, преемник еженедельника Household Words, содержал серийные выпуски «Повести о двух городах». Автор статьи под названием «Пурпурный Перкина», посвященной химику, не указан, но он явно имел классическое образование[35].
«Пусть другие воздают хвалу Гектору и Агамемнону, я буду воспевать Перкина, изобретателя нового пурпурного». На фоне цвета, «который торговцы из глупости называют мов», тирский пурпурный кажется «прирученным, тусклым и приземленным». А также пурпурный Перкина был намного лучше французского варианта, который «жилетками пачкал рубашки, перчатками – руки».
Автор верил, что современная химия имеет несколько целей, включая медицинские исследования, но пока что самой значимой была торговля. «И из всех открытий в коммерческой химии достижение мистера Перкина – одно из самых великих и гениальных… Алхимики древности проводили дни и ночи в поисках золота и так и не нашли магию Протея, хотя гонялись за ним через все газы и металлы. Если бы они действительно это сделали, мы сомневаемся, что открытие было бы таким же полезным, как и пурпурный Перкина… Изобретение, которое приносит пользу торговле, для человека лучше, чем нахождение золотой жилы. В действительности это, как и пурпур Перкина, – ключ к золотой жиле других».
Как отмечалось, юный химик не был похож на других изобретателей, потому что скоро он станет состоятельным. К другим, как подмечал автор, «слава приходит, но, когда должны поступить деньги, появляются проблема, разочарование, упадок». Но ученый сохранял английский патент, и таким образом новый цвет нужно было покупать напрямую у него. «Персидский шах, предложивший огромную награду открывателю нового удовольствия, которое он не считал новым грехом, утопил бы мистера Перкина в бриллиантах. Он бы засыпал его золотом или воздвиг в его честь золотые статуи».
Размах увлечения мовом подробно задокументирован: было невозможно зайти в богатые районы Лондона и не подумать, что у вас что-то не так с глазами.
Кто-то мог бы решить, что столица Великобритании занята выборами и эти пурпурные ленточки – синоним лозунгов «Перкин навсегда!» и «Перкин и английская конституция!». Окна на Оксфорд-стрит были украшены рулонами цвета этого яркого экстракта каменноугольной смолы… О мистер Перкин, спасибо вам, что вытащили из угольной шахты эти драгоценные жилы и полоски, и ленты пурпура на летних платьях, которые, развеваясь в буре франжипани