В ноябре 1999 года несколько ведущих модных дизайнеров пришли в офис Дона Видлера, чтобы посмотреть на тренды цвета Осень/Зима 2000 года и Весна/Лето 2001 года. Тенсель был ничем без последних цветов, но какими они будут? И как об этом кто-то узнает?
«Мы пригласили всех стилистов из Liz Clairborne и Donna Karan, вообще всех известных дизайнеров, – объяснял Видлер, – и уровнем ниже, тех, кто зарабатывает на больших именах. А также тех, кто делает закупки для больших магазинов, таких как Macy’s и Bloomingdale’s. Они пришли, и Сэнди Макленнан прилетел из своего офиса в Лондоне и рассказал о цветах, трендах и том, что произойдет».
Сэнди Макленнан принес с собой красивые дизайнерские брошюры, которые отображали ряд цветов для модных сезонов, популярных год или восемнадцать месяцев назад. У цветов не было имен, но были настроения. Среди них Trace, который варьировался от бежевого до коричневого и описывался как «теплый… едва уловимый… нейтральный со вкусом… функциональный и деликатный». Еще был Merge, который переходил от черного в красный, и в нем «сочетались контрасты… темный и сияющий… глубокие, потрясающие цвета». Потом Push, «мягкий свет солнечного сияния… поток оптимизма… современная смесь» (оттенки от терракоты до серого). И наконец, Filter, от синего к серому: «повседневный и рациональный… притемненные полутона… современные и переходные».
«Невозможно понять, что было первым, – сказал Дон Видлер, как только Макленнан ушел. – Стал ли цвет чем-то популярным, потому что так сказал эксперт по цветам или потому что сначала ему рассказало об этом много людей?»
«В мире существуют те, кто оказывают основное влияние на моду, и, думаю, Сэнди один из них. На предыдущей должности я работал с женщиной, которая считалась председателем американских экспертов по цвету. Она говорила, что авокадо будет новым популярным цветом в следующем году, и, поскольку она так говорила, так и было. Она создавала цвета для машин. Производители планировали на пять лет вперед, и поэтому она могла сказать текстильным компаниям: «Через два года “Форд” будет производить фиолетовые машины». И швейная промышленность учитывала это.
Видлер на минуту остановился и согласился, что такое предсказание популярности цвета звучит смешно. «То есть сколько названий вы можете придумать для красного? Есть огненно-красный, оранжево-красный, в названиях используют даже музыку – есть диско-красный, хип-хоп-красный. И не дай бог, если красный Calvin будет похож на красный Donna или Ralph. Однажды дизайнер дал мне головку спички и сказал: “Такой красный я хочу для свитера”».
Еще кое-что насчет цвета кажется Видлеру забавным. Он помнит, что каждый день во время своей презентации Сэнди Макленнан носил черную футболку или свитер с высоким воротником и черные штаны. «Если бы вы посмотрели на его окружение, уверен, все было бы так же. Нью-йоркская форма для женщин – черная юбка или штаны, черный эластичный топ от Banana Republic и черный пиджак». Вы идете на улицу и не замечаете вспышек цвета. Это меня убивает. Гуру говорят: «Это будут новые модные цвета», но их самих в них ни за что не поймают. Они всегда позволят кому-то другому носить мадженту и фуксию.
Глава 7Ужасная пестрота
Когда ты платишь за что-то, ты хочешь, чтобы все было правильно, да? Королева уж точно: как мы узнали на этой неделе, она отправляет список королевских требований, прежде чем приезжает в иностранные отели. Она не хочет, чтобы менеджеры считали ее суетливой, понимаете ли, но позаботьтесь, пожалуйста, чтобы в цветочных букетах не было ничего цвета мов (или гвоздик любого цвета)…
В 1860 году было интересно быть ученым. Многие научные общества начали издавать журналы, и их количество увеличивалось с каждым месяцем. Появились теории и решение почти для всего. В любом месте, где собирались ученые, им ничто так не нравилось, как предположение, что наука обошла природу, и это утверждение казалось наиболее убедительным в сфере цвета. Во Франции ведущие красильные фирмы быстро меняли процессы производства, которые сохраняли 300 лет, веря, что умелое жонглирование атомами даст намного больше. В Германии студенты Либиха килограммами заказывали нитробензол и анилин, чтобы самим проводить эксперименты.
Но в Лондоне никто еще не осознал весь потенциал каменноугольной смолы. В 1858 году Август Гофман проинформировал Королевское научное общество, что он установил «принцип получения красной краски» как побочного продукта эксперимента с анилином и тетрахлоридом углерода. Однако он не сумел им воспользоваться или даже установить, подходит ли она для окрашивания. Оказалось, он заказывал аналин у Перкина вовсе не для создания цвета, а для цели, которую считал более благородной и подобающей статусу ученого. Но три года спустя его мнение изменилось настолько радикально, что ко времени встречи Британской научной ассоциации в 1861 году именно Гофмана, а не Перкина, восхваляли как героя науки окрашивания.
Как так получилось? Частично из-за общественных отношений. Даже после открытия мова Перкин оставался скромным и неуверенным в себе человеком. Речи на научных собраниях оставались формальными, и в них он придерживался точных терминов. Юный химик не искал известности благодаря газетам, а из-за занятости на фабрике и все растущей конкуренции с Францией у Перкина не было времени на саморекламу. Кроме того, он недавно стал мужем и отцом. В 1859 году ученый женился на кузине Джемине Лиссетт, и они переехали в съемную квартиру на Харроу-роуд в Садбери. Их первый сын родился год спустя, и его тоже назвали Уильям Генри Перкин. Второй сын Артур появился на свет годом позже. Семья переехала в свой собственный дом, тоже на Харроу-роуд, где Перкин снова устроил маленькую лабораторию и переделал большой сад и игровую площадку для детей. Сейчас было не время думать о значимости его работы для грядущих поколений.
Однако мотивы Августа Гофмана были иными. Он изначально вдохновил Перкина на эксперименты с анилином и обучил большинство юных английских химиков, которые только сейчас начинали работать на красильных заводах Лондона, Манчестера и Лидса в попытке найти собственный новый цвет. Хотя Гофман никогда не равнял поиск краски с научной карьерой, он не мог не заметить растущие доходы изобретателей 1860-х годов и последующих десятилетий. И даже тогда его основной целью было поддержать свою научную репутацию, а не увеличить банковский счет.
Гофман был более искусным оратором, чем Перкин, и любил много говорить о будущем. Он не владел фабрикой и мог посещать все научные собрания. В начале 1860-х годов химик начал писать страстные отчеты о промышленности, которую невольно привел в движение. «Есть несколько [стеклянных] колпаков, которые возбуждают более, чем обычно, интерес и восхищение публики, – писал он об одной из химических выставок. – В этих колпаках представлены самые красивые и привлекательные предметы в контрасте с особенно отвратительной и неприятной субстанцией… газовой смолой».
Он писал, скорее, как путешествующий торговец, а не как ведущий профессор страны. На той же выставке Гофман отметил, что кристаллическая структура одной краски напомнила ему «блестящие крылья золотистой бронзовки». Коллекция шелка, кашемира и перьев страуса «была прекрасной и как никогда радовала человеческий взор. Язык и правда не мог правильно описать красоту этих великолепных оттенков. Среди них выделялись насыщенные малиновые, пурпурные ярче тирского, синие, от светло-голубого до глубокого кобальта. Контрастировали с ними деликатные оттенки розового, которые плавно переходили от мягких фиолетовых до мова».
В 1861 году Гофман посетил встречу Британской ассоциации в Манчестере, на которой новый председатель профессор Фэйрбейрн представил обычный каталог достижений за двенадцать месяцев. Химия прямым образом «воздействовала на комфорт и наслаждение жизнью». Теперь можно было измерять пищевую ценность многих продуктов. Воду изучали и очищали новыми методами. Лечение заболеваний быстро совершенствовалось благодаря пониманию атомистической теории. Фэйрбейрн отмечал, однако, что великий химический прогресс связан с «полезным искусством».
Так профессор назвал индустрию, имеющую практическое применение. «Какой бы сейчас была ситценабивная промышленность, отбеливание, окрашивание и даже само сельское хозяйство, если бы их лишили помощи теоретической химии? – спрашивал он. – Например, анилин, впервые найденный доктором Гофманом, раскрывшим его качества, в каменноугольной смоле, теперь широко используется как основа красной, синей, фиолетовой и зеленой красок. Это важное открытие через несколько лет, скорее всего, сделает эту страну независимой от остального мира в плане материала для окрашивания. И более чем возможно, Англия, вместо того чтобы получать красящее вещество из других стран, сама станет центром, поставляющим материал всему миру».
Такой оптимизм будет исчерпан через десятилетие. И действительно, всего год спустя стали очевидны некоторые проблемы, когда Лондон организовал Всемирную выставку 1862 года. Август Гофман, писавший «Отчет жюри» (Report to the juries) отметил, как далеко продвинулась его наука со времени последней Всемирной выставки 1851 года, и сделал новое предсказание о дальнейшем господстве Англии. Вскоре она станет крупнейшим в мире производителем красителей, говорил он, и «благодаря странной революции может отправить полученный синий в Индию, выращивающую индиго, дистиллированный из смолы красный в Мексику, производящую кошениль, а ископаемые заменители кверцитрона и саффлора – в Китай и Японию…»
Посетители выставки больше всего вдохновились первыми демонстрациями безопасной спички («спички, которую нельзя зажечь одним только трением»). Их также впечатлила Юго-восточная галерея, в которой несколько рядов шкафов содержали последние образцы окрашенной ткани Альфреда Сайдботтома с Краун-стрит, Кембервелл, «Генри Монтейта и K°» из Глазго и Джона Боттерилла из Лидса. Роб