Чего молодые химики не ожидали от торговли красками, так это тяжб, но вскоре многие из них оказались втянуты в неприятные судебные разбирательства из-за патентов. Этого нельзя было избежать. Все компании по производству анилиновых красок вскоре поняли, что они заработают деньги, если будут имитировать самые популярные новые оттенки.
Проблема для судов состояла в том, что цвета часто выглядели совершенно одинаково: чем лучше красильщики копировали запатентованный рецепт, тем труднее было различить, скажем, шесть оттенков синего. Не было никакой таблицы цветов, с которой эксперты могли сверяться и находить различия, а молекулярный анализ все еще находился на примитивном уровне развития. К тому же постоянно велись споры о процессе: насколько один оттенок, полученный слегка другим методом производства, вступает в противоречие с существующим патентом.
Самые горячие споры неизбежно касались цветов, на которые спрос был выше всего. В начале 1860-х годов это была маджента. Самые знаменитые судебные дела происходили в Лионе, где «Братья Ренар и Франк» пытались защитить фуксин, успешно привлекая к суду компании из Мюльхаузена и Парижа. Эти дела возмутили конкурентов компании, и в 1861 году более 100 лионских фирм подали петицию Министерству сельского хозяйства и торговли, чтобы установить независимую комиссию по решению дел, касающихся фуксина и других анилиновых красок.
Они не получили особого удовлетворения, потому что в конце 1863 года «Братья Ренар и Франк» вступили в союз с банком «Креди Лионне» и основали «Ля Фуксин», огромный монополистический союз множества ведущих красильных компаний. Этот шаг создал тесные узы с фирмой «Симпсон, Мол и Николсон» в Лондоне, которая в ответ на лицензию на производство мадженты дала французской компании лицензию на фиолетовые цвета Гофмана. «Ля Фуксин» также был благодарен профессору по другой причине: именно его экспертное мнение повлияло на французские суды, что заставило их поддержать обвинение в нарушении патента.
Десятилетие спустя компанию ждал крах, не в последнюю очередь из-за плохого управления и нескольких заявлений, что производство с использованием мышьяковой кислоты отравляло местных жителей. Например, рядом с одной из фабрик умерла жена сигнальщика, и вскрытие показало присутствие яда в ее органах. Тот же тип мышьяка был обнаружен и в колодце, откуда она брала питьевую воду и во всех колодцах и нижних слоях грунта на расстоянии 200 метров от фабрики по производству фуксина. Компания выплатила ее семье компенсацию, и после общественных протестов производство красной краски прекратилось.
В Англии многие первые споры касались попыток Генри Медлока и компании «Симпсон, Мол и Николсон» защитить те же процессы оксидирования мышьяковой кислоты, используемые для производства мадженты, которые вызвали волнения в Лионе. На защиту потратили 30 000 фунтов, а столичная компания активно искала виновных. Два больших дела рассматривались Лондонским верховным судом несколько месяцев, и оба сосредоточились на точной интерпретации термина «сухая» мышьяковая кислота. На одном из них судья сказал присяжным, что чувствует облегчение, потому что им, а не ему придется выносить приговор. А все из-за сбивающего с толку и противоречивого набора экспертных данных. В обоих случаях патент признали законным. Проигравшие дело были вынуждены заплатить фирме «Симпсон, Мол и Николсон» за ущерб и возместить их затраты, а также опубликовать извинения в The Times.
Патентные войны Уильяма Перкина были описаны в торговом журнале Chemical News. Он освещал успешные битвы против британских и французских фирм, которые выставляли на рынок импортированный анилиновый пурпур или создавали собственные цвета, например фиалки Британии или зеленый Перкина, с помощью того же процесса. Эти компании оштрафовали на несколько сотен фунтов и также заставили принести унизительные публичные извинения. Но ученый заметил, что мог бы всю жизнь потратить на суды, поскольку синтетические краски позволяли заработать большие деньги. В 1865 году валовая прибыль компании «Перкин и Сыновья» составила примерно 15 000 фунтов, хотя цена на красители тогда уже резко падала.
В последние годы Уильям высказывался против неудовлетворительной системы юридической защиты его работы. В то время он отмечал повысившееся количество иностранных посетителей на фабрике, особенно французов, и все возрастающее число немецких и польских химиков, нанятых на различные красильные предприятия Британии. В Манчестере «Робертс, Дейл и K°» наняли ситцепечатника Генриха Каро, добившегося значительного технического прогресса, и Карла Александра Мартиуса, который запатентовал манчестерский коричневый и собственный анилиновый желтый. Человек по имени Отто Витт создавал новые краски в фирме в Брентфорде, к северу от Лондона. Петер Грисс[39], работавший пивоваром в Бертон-он-Трент, разработал новую группу цветов, азокрасители. А Иван Левинштейн основал красильную компанию в Солфорде и создавал синие и оранжевые оттенки.
За исключением Левинштейна, все химики вернулись домой с опытом и заработали состояние (Мартиус стал сооснователем фирмы-предшественницы красильной компании AGFA). Но никого не будет так не хватать, как Августа Гофмана. Он уехал в 1865 году, что считалось неизбежным после смерти его основного спонсора принца Альберта четырьмя годами ранее. В Германии Гофман говорил о потере большей части финансовой поддержки и стимулов для продолжения работы в колледже. Он критиковал британское правительство за то, что оно не осознавало важности химии как теоретической науки и средства для дальнейшего промышленного прогресса. Собственные предсказания на Всемирной выставке 1862 года теперь казались ему слишком оптимистичными. Его заманили в Берлин обещаниями выгодных исследовательских должностей и огромных лабораторий, которые он сможет оборудовать сам. К своему искреннему разочарованию, ученый отметил, что у Англии нет таких амбиций. Гофману позволили на три года покинуть Королевский колледж, чтобы продолжить работу в Берлине, но он так и не вернулся[40].
Для Уильяма Перкина это время тоже стало периодом прощаний и печальных расставаний. Его отец умер в 1864 году, и фабрика, которую он финансировал, закрылась на несколько дней в знак уважения. Перкин скорбел один, поскольку его жена также умерла от туберкулеза несколькими годами ранее.
Дорогой доктор Гофман,
Я получил поручение от Королевы выразить вам благодарность за удовольствие, которое Она сама и Королевская семья получили, прослушав ваши интересные и понятные лекции по химии и увидев зрелищные эксперименты, иллюстрирующие их, на прошлой неделе в Виндзорском замке.
Ее Величество также восхитили многочисленные красивые примеры ярких красок на шелке и шерсти, результат последних из открытых анилиновых красителей, и она ясно видит перспективы применения этих прекрасных цветов для материального блага этой страны. Ей было приятно узнать, что их получили благодаря экспериментам, проведенным в Королевском химическом колледже, которым так интересовался почивший Его Высочество Принц-Консорт…
Перспективы, упомянутые в письме, сбежали с получателем в Германию.
Его мог бы немного успокоить тот факт, что мов превратился из фривольного оттенка в цвет грусти. Перед свадьбой с принцем Уэльским в 1863 году принцесса Александра появилась в Лондоне в полутраурном платье из поплина бледного цвета мов, а королева Виктория перешла с черного на мов через четыре года после смерти ее любимого Альберта.
К 1869 году про пурпурный почти забыли. Его заменили другим прекрасным цветом, новым помешательством Европы. Он вернул удачу британской красильной промышленности. И снова за его созданием стоял Уильям Перкин, но успех приведет его к горькому расставанию с индустрией и обещанию больше не возвращаться.
«Легко определить, когда цвет нравится. Он повсюду. Вы наблюдаете за тем, что покупают люди, и обычно первым их привлекает цвет. Потом они трогают ткань и, если она все еще им нравится, примеряют одежду. Нужно немного театральности и удовольствия».
Сэнди Макленнан вернулся из поездки в Манхэттен. В Восточно-центральной студии в Шордиче, восточном Лондоне, он уже обдумывал коллекции Осень/Весна 2001 года и размышлял, как направить нас к полированным нейтральным или спящим цветам.
Макленнану сорок семь, он с западного побережья Шотландии. Мужчина не всегда так относился к цветам, когда-то ему казалось, что такие разговоры абсурдны.
«Только небольшая группа людей так относится к цвету, – считает он, – сообществу дизайнеров не нужно руководство, чтобы с этим разобраться… мы видим в цвете катализатор новых идей. Это точка отсчета в любом цикле».
Он говорит, что предсказания нового цвета каждого сезона начинаются с просмотра последних – тренды не появляются внезапно. «Потом вы смотрите на то, что люди станут носить. Все просматриваете, говорите с окружающими, видите, что они носят и что продается. Потом предлагаете взвешенное решение».
Макленнан знает, что людей поражает его уникальный словарный запас. Во время сезона Весна/Лето 2001 года мы будем Мечтать, Бездельничать, Изучать и Флиртовать, а точнее, касаться новых поверхностей и мягко зеленеть сухими базовыми цветами: синим, зеленым, органической охрой и красным.
Это палитра для тенселя. «Вы хотите попробовать сделать цвет привлекательнее, более подходящим для продукта, – говорит Макленнан. – Вы бы не захотели использовать слова, которые связаны с прозрачностью стекла и пластика, потому что это другая сфера, а тенсель – это очень натуральный мир».
Представляя новые цвета компании (Макленнан также предсказывает и создает дизайн для Du Pont, British Home Stores, Nordstrom и Liberty), он никогда не предлагает сделать все сразу. «Мы просто стараемся поговорить о цвете эмоционально. Так люди описывают вина, говоря о том, что он