Перкины отклонили это требование, и в ответ на них обрушилось еще больше жалоб. После очередных подсчетов Эдвард Брук обнаружил, что реальная цена производства ализарина немного превышала 2 шиллинга 3 пенса за фунт (450 г) и что из-за скидки в 6 фунтов они столкнулись с потерями более 3000 фунтов. Он также утверждал, что когда его коллега Ричард Симпсон посетил заводы, то заметил 25 реторт, установленных в кирпичной кладке и тщательно побеленных. Ему сказали, что сейчас в них нет нужды, но их можно использовать в качестве замены уже используемых, если потребуется. Симпсон узнал, что все они потрескались и бесполезны.
Уильям и Томас Перкин подготовили жесткий ответ. Прежде всего братьев беспокоило, что их репутации угрожают и что эти заявления теперь оказались в Государственном архиве. Томас Перкин считал, что детали воспоминания Эдварда Брука о посещении завода и переговорах были «полностью выдуманы». Он утверждал, что предоставил полный и честный доступ к бухгалтерским книгам и что «не было никакого разговора [касательно] цены изготовления ализарина, или количества, которое можно произвести, или дохода, который можно получить».
Томас высмеял метод, с помощью которого «Брук, Симпсон и Спиллер» попытались получать ализарин, утверждая, что любая попытка Перкинов дать совет отбрасывалась как ненужное вмешательство. Глядя на метод Брука по производству 34 тонн ализарина, Перкин обеспокоенно отметил, что «объем технического антрацена превышает необходимое количество на 16 тонн… легких масел недостаточно, не хватает 120 галлонов… хлорной извести слишком много, больше на 4 тонны… а серной кислоты на 6 тонн…»
Говоря о ретортах, Перкин отверг намеки, что те были побелены с целью обмануть истцов. Они не использовались из-за отвратительной вони, и на тот момент их чистили. Только одна была сломана, остальные эксплуатировались первые три месяца после покупки завода «Бруком, Симпсоном и Спиллером».
Новые хозяева также неправильно обращались с токсичными отходами, спуская хлористый кальций в канал Гранд-Джанкешн. Они загрязняли воду и землю на полкилометра вокруг завода. Хуже того, они не смогли поддерживать существующие водные насосы и, таким образом, закачивали загрязненную воду из канала обратно и использовали в процессе производства.
Заключение Перкинов было суровым. С самой покупки завода братья считали, что Брук и партнеры беспечно и безрассудно ведут бизнес. «Вместо того чтобы присматривать за ним и лично наблюдать за различными процессами, как поступали мы, они редко посещали завод или оставались на его территории более двух или трех часов… они также увеличили траты и издержки бизнеса, что, по нашему мнению, было совершенно не нужно». Всего за первые шесть месяцев их страховка и ставки по процентам, например, поднялись по сравнению с ежегодными выплатами Перкинов с 228 фунтов до 1594. Это говорило о колоссальной финансовой неграмотности.
В марте 1875 года судья решил, что у истцов не хватает доказательств, и поэтому отказался удовлетворить их требования, обязав выплатить судебные издержки Перкинам. Впоследствии братья раздумывали над тем, почему «Брук, Симпсон и Спиллер», компания с хорошей репутацией, решила так поступить и настолько плохо управляла бизнесом. «Неохотно пришлось признать… что их постоянное и упорное противостояние всем возражениям и советам было намеренным и специальным: они собирались разорить и уничтожить предприятие». Перкины намекнули на сговор, возможно, веря, что «Брук, Симпсон и Спиллер» мстили им. Основатели компании не только завидовали успеху фирмы «Перкин и Сыновья» в производстве ализарина, но и все еще злились из-за решения Перкина не покупать у них сырье (когда «Брук, Симпсон и Спиллер» взяли на себя управление фирмой «Симпсон, Мол и Николсон» в 1868 году, они регулярно вели бизнес с Уильямом Перкином, продавая ему анилин и нитробензол). Таким образом, судебный иск был призван уничтожить Перкинов финансово, а также испортить их репутацию. Если бы «Брук, Симпсон и Спиллер» преуспели, они бы сильно навредили семейному бизнесу и сделали бы будущую продажу завода очень трудным делом.
А так «Брук, Симпсон и Спиллер» столкнулись с пугающим будущим. Через год после судебных разбирательств они попытались продать завод. Фирма продолжала терять деньги еще восемнадцать месяцев и лишилась всех преимуществ, которых добились Перкины. Она попыталась снизить издержки, и одним из первых решений стало немедленное прекращение производства мова.
Часть IIИспользование
Глава 10Праздничные дни
Тирания мова закончена! Так говорит Вивиан Кистлер, член Color Marketing Group, организации, которая помогает решить, какие цвета мы носим и какими украшаем дома. Нет сомнений, что пурпурный теперь мертв как цвет моды, говорит Кистлер. Даже фирмы, производящие пластиковые предметы для кухни, такие как сушилки для посуды, закрывают линии цвета мов. «За последние шесть или семь лет нас “замовили” до смерти», – говорила Кистлер, смеясь.
Модный караван направился вчера в Милан на третий этап тура длиной в месяц, который должен через две недели завершиться в Париже. Милан – город, где самые влиятельные модные бренды, такие как Gucci, Prada, Versace и Dolce&Gabbana, показывают коллекции и устанавливают сезонные тренды, которые быстро перенимают магазины. Там было много современных и великолепных нарядов для тех, кому нравится броский гламур Versace, от укороченной куртки цвета мов из кожи овцы и шикарного пурпурного брючного женского костюма до сделанного на заказ жакета из бархата винного цвета и элегантного пальто из верблюжьей шерсти.
Будучи состоятельным человеком в тридцать шесть лет, Перкин построил дом своей мечты и назвал его «Каштаны». Первое жилище в Садбери он превратил в новую лабораторию. Теперь у него было больше времени на музыку, комитеты химических обществ и церковные советы. Он тратил большие деньги – примерно 100 000 фунтов – на благотворительность и местных бедняков и иногда играл на деревянных духовых инструментах.
Так один из величайших химиков своего времени вышел из игры. Он не был привязан ни к одному научному учреждению или предприятию и решил продолжать исследования в уединении, иногда отправляя интересные работы в журналы, но больше не делая таких существенных вкладов в промышленность страны. Его репутация была в безопасности, хотя он и знал, что некоторые считают, будто он впустую растратил свой талант. Все еще задавались вопросы: какую пользу принес цвет? Что эта краска дала науке? Действительно ли Перкин хотел, чтобы его помнили как человека, окрасившего улицы в пурпурный?
Сам Уильям казался довольным. Он доказал сомневающимся, что те ошибались, заработав много денег, а из сада открывался вид на поразительно зеленые просторы его владений. Он создал свет из отходов и таким образом дал другим ключ к богатству. Но возможно, он и тревожился, ведь сделал вклад в химию углерода, но не выполнил изначальную задачу – не смог синтезировать хинин, а это достижение изменило бы жизнь миллионов. Перкин явно был расстроен из-за использования его изобретения за границей, когда британская красильная промышленность потеряла лидерство. И возможно, ученый видел, что его работа в последующие годы не принесет пользы. Он бы удивился.
«Мои личные воспоминания о нем относятся к 1880 году, когда мне было только шесть, – вспоминает его племянник Артур Уотерс. – Каждый визит дяди Уильяма был для нас праздником, и у меня остались яркие воспоминания о чудесном шоу фокусов». Перкин любил ездить в дом Уотерсов на велосипеде и обычно приезжал в черной одежде, испачканной меловой пылью. Тогда дороги еще не покрывала каменноугольная смола.
Местный писатель из Харроу вспоминал «счастливые летние дни в поле, сейчас месте для отдыха Садбери, где Уильям обычно собирал вокруг себя молодежь, играя на тромбоне, и молча наслаждался тем, как они бегали за конфетами и другими деликатесами, которые он сам и раздавал».
Его брат Томас стал известен в округе как сквайр Гринфорда. Он проводил много времени, разъезжая на лошади по ферме и охотясь в местных лесах. Он стал церковным старостой и продолжал играть на нескольких струнных инструментах, включая скрипку Страдивари.
Первая жена Уильяма Перкина Джемина умерла в 1862 году, и четыре года спустя он женился на польке по имени Александрин Кэролайн Моллво, родившей ему трех дочерей и сына. «Тетя Саша (как мы ее звали) была хорошей домохозяйкой и любила порядок, – вспоминал Уотерс. – Дом был красиво обставлен в стиле середины викторианской эпохи, и там был огромный красивый сад. В теплицах рос самый вкусный виноград, который мне доводилось пробовать. Дядя Уильям был вегетарианцем и точно знал, как выращивать лучшие плоды».
Перкин стал евангелистом и организовывал еженедельные встречи с путешествующими проповедниками и собирал деньги на новую шарманку для гимнов. Лично он призывал к милосердию, умеренности и трезвому образу жизни, а иногда и ко всему этому вместе. «Меня всегда интересовал этот район, – сказал он Harrow Observer. – Я и некоторые из соседей подумали, что можно что-то сделать для крестьян и рабочих Садбери, поэтому мы сняли несколько коттеджей на отгороженном пастбищном участке (теперь воскресная школа), а также сарай напротив, использовавшийся для карет и соединявшийся со скаковым кругом позади него, который, к счастью для этого района, не стал пользоваться популярностью. Эти коттеджи стали клубами и школами для рабочих, а сарай стал местом для лекций и любительских концертов».
Клуб долго не просуществовал, потому что рабочие любили выпить. «Его было трудно контролировать из-за бойкой натуры людей, и мне не нравилось, что он был чисто светского характера».