Затем он заснул, проснулся и примерно в шесть часов вечера 14 июля 1907 года умер в возрасте шестидесяти девяти лет. Друзья ученого согласились, что, учитывая природу его деятельности, смерть Перкина нельзя считать преждевременной.
Похороны, состоявшиеся два дня спустя в Роксете, были днем цветов, особенно мова. Там присутствовал корреспондент Gas World, который рассказал читателям, что имя почившего джентльмена было выложено лилово-розовыми цветами на белой земле. Кортеж состоял из двенадцати карет, включая одну специально для цветов. Жители Садбери сняли шляпы и склонили головы, когда они проезжали мимо. Там присутствовали все Перкины и химики, за странным исключением: старшая дочь Анна была в Танжере, когда услышала о смерти отца, и вернулась слишком поздно. (Младшая дочь Хэлен Мэри только год назад вышла замуж в той же церкви, и Перкин вел ее к алтарю под звуки «Отче, я знаю, что вся моя жизнь уже предопределена».)
Могилу украсили ландышами, а гроб был из твердого дуба, обитого свинцом. На медной пластине указали даты жизни, но позже на ее месте поставили церковный надгробный камень. К цветам были прикреплены послания: «С любовью», «С глубоким сожалением», «Дорогому дедушке с любовью от Уилфреда и Изабель». Одно гласило: «Дорогой леди Перкин. Пожалуйста, примите эти лилии от моего бедного Чарли, поскольку у него разбито сердце и он хочет подарить эти цветы из своего сада как последний символ любви и соболезнования. От миссис Каттермоул».
На службе мистер Вуд сравнивал жизнь Перкина и Еноха[57]. В The Harrow Gazette вспомнили четыре основных момента: «(1) Почему Господь забрал Еноха, (2) как, (3) где и (4) надолго ли». Вскоре после этого, когда толпа разошлась, девушки из Зала Садбери спели «Песню Славы», а миссис Своффилд аккомпанировала на гармонике.
В следующее воскресенье Дж. У. П. Сильвестер, викарий приходской церкви Уэмбли, говорил о великих изобретениях Перкина и заявил, что гордится знакомством с ним. «Мне приятно знать, что в одном из последних писем на земле, если не самом последнем, он комментировал, среди прочего, мою статью о реформе похоронного дела, опубликованную в июльском выпуске приходской газеты Уэмбли».
По завещанию вся собственность Перкина отходила его жене. Она также получила часы, ювелирные украшения, одежду, столовую утварь, мебель, стекло, фарфор, все акции и ценные бумаги, медали, музыкальные инструменты и 500 фунтов. Он оставил слугам по 10 шиллингов за каждый месяц работы на него. Все дети получили равные ежегодные выплаты, а сыновья – химический аппарат и книги по исследованиям и образцам. Чистая стоимость его поместья, включающего более тридцати отдельных владений (что делало его самым крупным землевладельцем в Садбери), оценивалась в 73 444 фунтов, однако после продажи многих зданий сумма получилась больше, чем указывалось в этих подсчетах.
Среди огромного количества писем с выражением соболезнований, полученных леди Перкин, было одно от Ю. В. Брюля, который написал в ноябре 1907 года из университета в Гейдельберге, где в это время работал. «В июле прочитал в газете печальные новости об утрате вашей и целого мира из-за смерти сэра Уильяма Перкина… Внезапная кончина вашего дорогого мужа заставила скорбеть и изумила. Незадолго до этого он написал мне подробное письмо, в котором выражал свое удовлетворение хорошим здоровьем и говорил о разных научных материях. Только за несколько дней до смерти сэр Уильям прислал мне копию своего последнего исследования с особенно приятными словами».
А еще в январе 1908 года пришло письмо от стареющего Генриха Каро.
Дорогая леди Перкин,
Мне приятно знать, что ужасная потеря, понесенная вашей дорогой семьей, не смогла разрушить связь, которая всю жизнь соединяла мою душу и разум с бессмертным именем «Перкин», и мысли могут все еще возвращаться к «Каштанам» в Садбери…
Болезнь, которая, к несчастью, помешала мне насладиться чудесными днями юбилея Перкина, наконец-то отступила после двухнедельного пребывания в прекрасном Фолкстоне. Но конечно, ноша моих 74 лет чувствуется все сильнее, и потеря почти всех старых друзей и ровесников вызывает чувство глубокого одиночества. Самым сильным ударом была преждевременная кончина сэра Уильяма, который был моей путеводной звездой в жизни, а также лучшим и величайшим человеком своего времени.
Некрологи в газетах были большими и искренними. В The Daily Telegraph писали о его дружелюбии и очаровательной скромности. The Daily Express признала, что он открыл миру новую область промышленности. The Daily Mirror выражала благодарность, что он болел всего три или четыре дня. В The Harrow Gazette наслаждались идеей, что триумф Перкина с каменноугольной смолой помог «выбраться из химической тюрьмы заключенным в клетку духам радуги». В The Daily Mail подсчитали, что более 500 цветов своим существованием обязаны мову. The Manchester Guardian гадала, как мог кто-то в те времена обладать таким гением, чтобы экспериментировать с черной грязью, когда большинство химиков выкинули бы ее в сточную канаву. Особенно подчеркивалась его интуиция в коммерческом плане. Авторы The New York Times вспоминали, что Перкин обрел славу благодаря «черным бриллиантам, которые британцы выкапывали из шахт». В Америке, несмотря на его недавний визит, история ученого тоже претерпела изменения: химик пытался определить молекулярную формулу, когда «однажды в гневе и в приступе отвращения из-за неудавшегося эксперимента решил бросить науку и работать в других областях… но на следующий день передумал и внес больший вклад в промышленность, чем кто-либо до него… проложил дороги для армии работников мирного искусства, которые по численности во много раз превышают регулярные войска Великобритании». В Англии Tribune писала, что подвиг сэра Уильяма останется непревзойденным, пока химики не найдут способ создавать искусственную еду.
Многие читатели тогда впервые услышали об этом ученом. Возможно, некоторые посчитали, что эти хвалебные речи преувеличены, как всегда и происходит, когда умирает хороший человек. Мало кто мог представить, как его будут почитать в последующие годы и насколько длительным и значимым будет воздействие его работы. И как в последующие годы Перкина также станут обвинять в угрозе промышленности, которую он сам создал.
В восьми километрах от центра Бристоля на месте, где ученые – специалисты по продуктам питания впервые создали напитки, которые рекламировались как Ribena и Babycham, два биолога разрабатывают способы вернуть в оборот древнюю вайду-синиль. В теплице на краю Исследовательской станции Лонг-Эштон Дэвид Кук и Керри Гилберт выращивают 300 маленьких растений, всего полметра в высоту, и применяют современные методы, чтобы получить индиго для текстиля и чернил. Это развивающийся рынок: за пределами этой территории фермеры работают на пятнадцати гектарах земли, чтобы удовлетворить их потребности.
Во вторую неделю января 2000 года в своей лаборатории доктор Кук рассказывал бельгийскому посетителю об исторической значимости этого предприятия. «Во времена королевы Боудикки[58] армия красила лица синилью, чтобы выглядеть устрашающе». Хотя не существует прямых доказательств этому, Куку нравится верить, что синиль также обладает антисептическими свойствами и что, пользуясь ею перед битвами, воины могли защитить раны от инфекции.
Кук – худощавый мужчина пятидесяти трех лет с мальчишеским характером. Он работал в Лонг-Эштоне уже тридцать лет, специализируясь на регуляции стресса клеточной мембраны растений. Ему не очень нравятся продукты или методы современной химической промышленности.
Он говорит, что за его работой с синилью стоит тройственная философия. Многие материалы, которыми мы пользуемся сегодня, включая краски, получены из нефтепродуктов, которые заменили каменноугольную смолу в роли основного источника химикатов. Но конечно, это не бесконечные ресурсы. Когда поставки снижаются, цена возрастает, и в результате правительство приоритизирует их использование. Результатом станет снижение уровня жизни. Кук утверждает: «Если вы хотите поехать на отдых в Испанию, но не можете сесть на самолет, потому что нет топлива, вы немного расстроитесь. Если хотите отправиться в Лондон на машине и не можете, вы опять-таки немного расстроитесь». Существуют тысячи аспектов жизни, на которые может повлиять исчезновение органического топлива, хотя ученый и не хочет предсказывать, когда наступит этот день.
Чтобы люди не расстраивались, на грант Европейского сообщества он ищет альтернативные источники химикатов. Ученые выбрали красители, потому что они очевидный и легкий в использовании вариант: намного проще получить краску из растения, чем пытаться экстрагировать множество других скрытых молекул. И конечно, это уже делалось в прошлом.
Второй аспект заключается в том, что проект с синилью имеет преимущества для фермеров. Когда доход снижается, а на рынке преобладают европейские мясо и крупы, фермеры начинают покидать свои земли. «Это плохо, – говорит Кук, – поэтому нужно найти альтернативу производству еды, и технические культуры[59] являются возможным ответом».
Третий элемент философии Кука – попытки дать выбор потребителю. Многие люди предпочитают носить натуральный текстиль, а не полиэстер и нейлон, но потом узнают, что искусственные краски на экологически чистом материале могут раздражать кожу. «Это все портит. Раньше производители стирального порошка сталкивались с проблемами аллергии. Сейчас они улучшили продукт, и он почти не вызывает раздражения, но новые виды аллергии все равно появляются из-за синтетических красок. Существует все пополняющийся список красителей, которые запрещено использовать на текстиле. Поэтому предоставив натуральные красители, мы можем заполнить рыночную нишу».