Это была лаборатория любителя, коллекция грязных колбочек и пробирок и базовых химикатов энтузиаста. В комнате стоял запах аммиака. Стол, за которым работал Перкин, был покрыт пятнами от пролитых на него результатов предыдущих экспериментов и, скорее всего, чернил. Его окружал интерьер из картин и первых фотографий, кувшинов и кружек и других домашних безделушек, которые казались такими же неуместными в лаборатории, как и хрупкие кристаллы соды в любом другом доме в этом наполненном дымом жилом районе. Неожиданное место для самых романтичных и важных мгновений химии.
Оглядываясь назад, Перкин описывал свои действия беззаботным тоном: «Я пытался превратить искусственную основу в естественный алкалоид хинина, но в ходе эксперимента вместо бесцветного хинина получился красноватый порошок. Желая объяснить этот результат, я выбрал другую основу более простого состава, то есть анилин, и в этом случае получил совершенно черную субстанцию. Ее я очистил и высушил, и в сочетании с винным спиртом она дала пурпурную краску».
В действительности открытие в то время одной якобы простой молекулы редко могло оказать сильное влияние на развитие науки и всей промышленности. Из комнаты в доме его отца открывался вид на корабли в лондонских доках, а также на железную дорогу Лондона и Блэкволла – вдохновляющая картина путешествий и прогресса. Но взгляд Перкина вдаль не показал ему будущего, он не увидел фабрик в Ланкашире в 300 километрах отсюда, которые скоро будет шуметь под аккомпанемент его изобретения.
Химия была простой и включала тогда популярный метод «добавления и вычитания»: найти соединение, которое похоже на то, что ученый пытается создать, в этом случае Перкин выбрал аллилтолуидин и использовал два стандартных процесса – дистилляцию и окисление, чтобы изменить эту формулу, добавив кислород и убрав водород (в форме воды). Это был наивный маневр.
Большинство химиков, особенно обученных Гофманом в Королевском колледже, выкинули бы красноватый порошок в мусорное ведро и начали все заново. Именно интуиция, любознательность и талант Перкина, свобода в лаборатории, где за ним никто не наблюдал, подтолкнули его продолжить эксперимент и проверить эффект этой процедуры на анилине. И благодаря своим умениям, анализируя полученный в результате черный продукт, он также смог отделить пять процентов вещества, что содержало краситель.
К тому времени как Перкин открыл цвет мов, уже тридцать лет было известно, что анилин связан с красящими веществами и реакциями, в результате которых образуется краситель. Жидкость была впервые открыта прусским химиком Отто Унфердорбеном в 1826 году как один из нескольких продуктов, выделенных благодаря дистилляции природного растительного индиго. Несколько лет спустя химик Фридлиб Рунге синтезировал его благодаря перегонки каменноугольной смолы и увидел, что в сочетании с хлорной известью получается голубой цвет. Но считалось, что у таких красителей нет практического применения. В маловероятном случае, если бы ученому показалось, что оттенок может быть полезен для окрашивания женского платья, он бы решил, что такие мелочи недостойны его звания.
Но Перкин с энтузиазмом отнесся к неожиданной находке. Химики ошибались каждый день, частично такова природа их работы. Но иногда ошибки уводили их в интересном направлении. Уильям покрыл шелковый платок своим красителем и восхитился новым оттенком. Он понял, что это красивый и яркий цвет, который не блекнет от стирки или долгого пребывания на солнце. Проблема заключалась в том, что делать дальше. «Показав краску нескольким друзьям, я получил советы подумать над производством в огромном масштабе».
Один из этих друзей – Артур Черч, с которым Перкин обсуждал якобы непреодолимую сложность получения более одного маленького стакана краски. Жидкий анилин было трудно синтезировать в большом количестве, и он был дорогим. Перкин никогда не был на фабрике и ничего не знал о производстве химикатов за пределами лаборатории. Он также не был знаком ни с кем из текстильной промышленности, к кому мог бы обратиться за советом.
И Перкин, и Черч знали, что их ментор не поддержит планы, не связанные напрямую с исследованием. Они решили не говорить Гофману о цвете мов, когда тот вернется из Германии, уж точно пока Уильям не уточнит его качества и не проведет дальнейшие эксперименты.
Для этого Перкин перебрался в более просторное помещение – домик в саду. Он взял в помощники своего брата Томаса, и вместе они произвели несколько партий пурпурного, с каждым разом становящегося все чище и концентрированнее. Через друга брата Уильям узнал имя уважаемого производителя краски в Шотландии и решил послать владельцу образец ткани. В середине июня он получил длинный ответ от человека по имени Роберт Пуллар, и тон письма был обнадеживающим.
«Если ваше открытие не сделает продукт слишком дорогим, то это точно самое стоящее, что обнаружили в последнее время. Этот цвет нужен во всех классах товаров, и его не могли сделать стойким для шелка, и только при больших затратах его можно было использовать на хлопчатобумажной ткани. Я включаю в письмо примеры лучших лиловых цветов на хлопке. Их производят только в одном месте в Великобритании, в Эндрюсе Манчестера, и они назначают за него любую цену, но производство небыстрое и не выдерживает испытания, как ваши образцы, и тускнеет на воздухе».
Пуллару было двадцать восемь лет, и позже его описал генеральный менеджер компании как человека с «умом, всегда направленным на поиски чего-то нового и лучшего». Его огромная фабрика по производству краски на Милл-стрит, в Перте, недавно получила королевское разрешение и гордо рекламировала себя как красильню шелка для королевы. Роберт Пуллар любил цитировать Фарадея: «Без эксперимента я ничто, пытайтесь, потому что кто знает, что возможно». Перкину повезло в выборе советника. Позже он узнал, что не все красильщики такие же прогрессивные или доброжелательные.
Пуллар объяснил юноше, что он не мог выставить цену за цвет, пока сам не проверит его в чане для краски. «Если хлопок или любая ткань, которую можно опустить в один галлон[21] вашей жидкости поглотит всю краску, то я скажу вам, что цена будет слишком высокой…» Если такое произойдет, то краска на один фунт[22] шелка или хлопчатобумажной ткани будет стоить примерно пять шиллингов – «слишком дорого для производителя».
Пуллар предложил Перкину любую помощь и сожалел, что не живет поближе к Лондону, чтобы встретиться с ним лично. «Мы всегда рады получить что-то новое, поскольку занимаемся крупным производством и товары нового цвета очень важны».
Перкин показал письмо Артуру Черчу, который подтолкнул его сразу же получить патент. Но проблема заключалась в возрасте Уильяма, поскольку патенты обычно выдавались только лицам старше двадцати одного года. Он узнал мнение адвоката, и ему сказали, что раз патент – подарок Короны, то возраст не должен иметь значение. Перкин заполнил прошение в конце августа 1856 года, когда ему исполнилось восемнадцать лет. Но тут он начал гадать: что это ему принесет? Сколько стоит новый цвет?
Первая баночка с краской мовеин Перкина (Science Museum/Science & Society Picture Library)
Новые цвета случайно открывали еще с давних времен. Благодаря им появились одни из самых красивых мифов. Пастушья собака Геркулеса гуляла по берегу в Тире и укусила моллюска, окрасившего ее пасть в цвет свернувшейся крови. Его назвали королевским или тирским пурпуром. Он сделал Тир богатым примерно в 1500 году до нашей эры и веками оставался самым эксклюзивным натуральным красителем животного происхождения, который можно было купить за деньги. Это был показатель высоких достижений и несметного богатства, и он стал символизировать королевских особ и высшие инстанции юридической системы. В иудейской религии эту краску использовали для бахромы молитвенной шали, в армии пурпурные шерстяные нашивки означали чин. Это также был цвет корабля Клеопатры, а Юлий Цезарь объявил, что одежду такого оттенка будут носить только императоры и их семьи.
Пурпурный был ужасно дорогим. Моллюски Murex brandaris с итальянского побережья или Murex trunculus, впервые найденные в Финикии, тысячами очищались от слизи ради создания одной туники. Плиний описывал, как осенью и зимой моллюсков давили, засаливали на три дня и затем десять дней варили. Получившийся цвет напоминал «море, воздух и ясное небо». Это значило, что тирский пурпур являлся не одним отдельным оттенком, а богатым спектром от синего к черному. Процесс окрашивания менялся от порта к порту, и, чтобы добиться различных оттенков, в краску могли добавлять воду или мед.
Другим самым популярным натуральным красителем животного происхождения был кармин, или кошениль, красный цвет, получаемый из насекомых, живущих на кактусах. В Европу его привезли испанцы из Мексики (тогда Новой Испании) в шестнадцатом веке, и он широко использовался для окрашивания одежды, изготовления красок для живописи и намного позже как пищевой краситель. Но опять же для его производства требовались огромные количества сырья: примерно 17 000 высушенных насекомых для одной унции (менее 30 г) краски. Возможно, первую красильную английскую фабрику для кошенили основали в 1643 году в Боу, восточном Лондоне, и ярко-красный стал известен как «краска Боу». По описанию она походила на покрытую синяками плоть.
Растительные красители обычно были дешевле, а их запасы – больше. Во времена Перкина самыми распространенными были крапп-марена и индиго, древние красная и синяя краски, используемые для изготовления тканей и косметики. Крапп получали из корней 35 видов растений, произрастающих в Европе и Азии. Краситель нашли в тканях для обертывания мумий, его упоминает Геродот, и, скорее всего, это первая краска, которую использовали для камуфляжа. Александр Великий испачкал своих солдат красным, чтобы убедить персов, что они сильно пострадали в битве. В поэме «Детство человечества» (The Former Age) примерно 1374 года Джефри Чосер отображает идею изначальной невинности человека, когда