Еще один вопль! Женщина извернулась под своим мучителем, тот чуть не слетел с кровати. Николаю аж стало жалко эту несчастную бабу, которую так истязают – но это ничуть не сбило его возбуждения, он почти дрожал, и сильно тянуло снизу – вот-вот, и кончишь прямо в штаны.
Писатель как будто чувствовал то же самое. Он неистово спешил. Николай и моргнуть не успел, как тот уже вошёл в партнершу и заработал вовсю, так что кровать под ними заходила ходуном.
Бицепсы и дельты Глухаревского вздулись, натянули кожу. Женщина под ним застонала протяжным, плачущим стоном. Фантаст задвигал тазом резче, быстрее, стоны перешли во вскрикивания…
И вот тогда Глухаревский сильным и внезапным движением обхватил партнершу и прижал ее к себе.
Вновь жуткий крик. Николай сам почти ощутил, как иглы терзают тело женщины. А Глухаревский впился губами в ее губы, жадно, страстно целуя, почти как влюбленный. Крики перешли в стоны – боль и сладость одновременно, лицо писателя исказилось, угол рта повело в сторону, мышцы рук напряглись еще сильней……Николай не помнил, как выбрался из этой камеры пыток. Весь мокрый от пота, грудь вздымается, словно пробежал марафон. Потрясение оказалось чересчур сильным. Он словно был поочередно на месте обоих участников садомазохистского действа. Нет, такие игры не для него!
И все же, не зря он почувствовал ажитацию от вида сексуальных пыток. Есть, присутствует и в нем нечто темное, низменное, первобытное… То, что не изжито веками цивилизованного существования человека. Вот это-то и пугало больше всего.
Прыгнул в лодку и изо всех сил погреб к берегу.
Достигнув пляжа с белым песком, принялся метаться по побережью. Ну где, где же этот чертов дирижабль?! Домой, в свой мир, хочу поскорее вернуться!..
Появился, только не яйцевидный дирижабль, а старый друг воздушный шар. Здравствуй, родимый! Заждался я тебя…17
– Н-ну, относительно Леонтьева трудно сказать что-либо определенное… – признался Пинский, – он – единственный из их группы, кто не обращался ко мне по поводу каких-то проблем. Конечно, это не значит, что их у него нет. За свою практику я убедился: то, что мы называем психическими отклонениями и расстройствами – слабыми или серьезными – присуще едва не каждому второму, а возможно и всем. Ибо что такое норма? Понятие это расплывчатое, а ныне и вовсе пересматривается. И я, как психолог, с этим согласен.
– Есть мнение, я вычитал в одной из ваших книг, – поддержал Николай, – что, возможно, нормальны как раз таки те, кого общество относит к числу душевнобольных. А у большинства «нормальных» восприятие мира искажено в силу разных там стереотипов.
– Совершенно верно! Современный человек уже давно забыл свою подлинную сущность, весь покрылся психологическим панцирем, и старается ни при каких условиях не снимать свои социальные маски. Ты – это не ты, а твоя личина… Есть Я, а есть Персона.
– У наших писателей множество Персон, – заметил Николай.
– Правильно! На то они и писатели. Ведь им приходится создавать миры и населять их персонажами. Какую-то часть своей души они вкладывают в описание героев и сюжетных линий, наделяют их своими чертами и сами перенимают их свойства… Вживаются во множество ролей, образов – чтобы лучше, правдоподобнее описать это в своих произведениях. По сути, они все одержимы бесами собственного воображения.
Гордеев хмыкнул:
– Тогда, получается, актёры должны быть в ещё большей степени психи.
– Невротики или психопаты – да, вполне, – согласился врач. – Собственно, вообще любая творческая личность…
– А из наших фигурантов кто более всего ушёл от нормы? Ягодкин?..
Аналитик сделал неопределённое лицо.
– Пожалуй, да, но это вовсе не значит, что он маньяк. Перверсии есть у них у всех, и какая именно может довести человека до цугундера… Леонтьеву, кстати, свойственна подсознательная эфебофилия, – неожиданно добавил он.
– Гомосексуальное влечение к юношам и подросткам, – тут же процитировал на память Гордеев, – в подсознании он совершал акт педикации – полового сношения через задний проход. Но ведь это не говорит о том, что и в жизни он – педик, верно?
– Абсолютно верно, – согласился Пинский, – как и в случае с Глухаревским. Тот вовсе не является садомазохистом въяве, скорее – скрытый последователь маркиза де Сада. К слову сказать, если Леонтьев выглядит самым образцовым – прекрасный семьянин, без вредных привычек, спокоен, рассудителен, то Глухаревский немного странная личность. Несколько раз был женат, но, не прожив и пару лет в браке, разводился. Живет с пожилой матерью, хотя, насколько мне известно, у него имеется еще одна квартира. Холодный, замкнутый товарищ. Со всеми приветлив, но не более того. Вот уж у кого постоянная и непробиваемая маска!
– И мне он показался каким-то отчужденным, себе на уме, – признался Николай, – но такое ощущение… будто под толщей льда полыхает термоядерный реактор.
– Замечательная метафора! – смеясь, воскликнул аналитик. – Лучшего сравнения и не придумаешь. Так что, как сам понимаешь, Глухаревского сбрасывать со счетов никак нельзя.
– Согласен, – Гордеев кивнул. – Признаки серьёзные: садистские наклонности, скрытность, неудачи в супружествах… Да и физически он подходит – силен как бык, натренирован. С эффектом неожиданности вполне может замочить любого.
– Гм, – Пинский потер кончик носа, – не будем спешить с окончательными выводами. Аргументы достаточно убедительны, но… На мой взгляд, наибольшее подозрение вызывают трое: Ягодкин, Шарапов и Глухаревский. Но и Баркова с Леонтьевым не следует обделять вниманием. Барков, кстати, в молодости усиленно занимался восточными единоборствами, так что тоже может врезать – мало не покажется… Ну, а касательно богатства внутреннего мира, то ты сам видел. Все пятеро прямо-таки мифотворцы.
– Согласен. Но что решим? За кем-то ведь следует в первую очередь установить слежку? Барков? Глухаревский? Шарапов?..
Пинский покачал головой:
– Недостаточно информации. Необходимы уточняющие сведения. Пожалуй, следует посоветоваться с нашим детективом – изложить ему все, что мы узнали и провести совместный анализ. Я этим займусь, а ты, Николай, попробуй помедитировать на эту тему, в особенности перед сном. Может, что-то тебя осенит?
– Ладно, – кивнул Николай. – Попытаюсь.
На том и распрощались. Уже выйдя от психоаналитика, Николай вспомнил, что так и не рассказал тому о своих чудесах с интеллектом – совсем зарапортовался, вот и вылетело из головы. Ну, ничего, в следующую встречу обязательно сообщит.
Дома опять с головой ушел в чтение. От дяди осталась небольшая библиотека, да у Марины прихватил несколько томиков философских и медицинских трудов. Художественная литература его не особенно интересовала, ну, если только потом, как-нибудь на досуге, перечитает классиков. Сейчас же читательский и познавательный зуд распространялся, главным образом, на серьёзные вещи. Он чувствовал, что знаний ему ох как не хватает, и необходимо срочно их пополнять. Два с половиной десятка лет жил неучем! – Николай с прискорбием был вынужден себе в этом признаться. О какой уж тут охоте на маньяка говорить, если сам был туп как баобаб!
Теперь положение стало исправляться. За какие-то сутки Коля уже многое познал и осознал. А впереди – новые знания, новые сведения. Упорства ему не занимать. А уж о том, с какой скоростью и интенсивностью он поглощает массу всевозможной информации, и говорить не приходилось – вундеркинд, да и только!
– Вундерменш! – патетически сыронизировал вслух Гордеев и рассмеялся. Знай наших!..
Вечером намылился к подруге.
– Ну, как дела, монстр познания? – смеясь, Марина взъерошила ему волосы. – Все грызешь гранит науки?
– И науки, и философии, и религии, и даже оккультизма.
– Силен ты, братец. Вообще, Коля, ты что-то типа Юрия Горного. Тот тоже интеллектуальный гений и экстрасенс.
– Ха! – Николай шутливо подбоченился. – Это они – типа меня, а не я «типа их». Им всем до меня теперь как до неба – хоть Горному, хоть Равнинному!
– О-о, какие мы стали!.. Только погляди на него!
– Шучу, шучу, – Николай согнал пафос. – Ну, а если серьёзно, то багаж знаний у меня действительно пополнился. Причём темпы этого пополнения как-то даже немного пугают. За несколько дней я узнал больше, чем за всю свою жизнь. Да ведь не просто кучу глупостей узнал, а всё вещи значительные.
– Ну, ты прожил пока что четверть своего срока.
– Спасибо, – на полном серьезе поблагодарил Гордеев.
– За что?
– За пожелание долгой жизни. Дай-то Бог каждому сто лет пожить под этим небом!
– Не за что, милый… Так вот, и представь себе, сколько еще всего ты узнаешь за оставшиеся семьдесят пять лет. Если так и дальше пойдет – вскоре заделаешься мудрецом и духовным учителем.
– Ну уж, – усмехнулся тот.
– Нет, я вполне серьёзно. Я, например, считаю, что современное человечество погрязло в невежестве… Тебе так не кажется?
– Не столько в невежестве, – возразил Николай, – сколько в грехах. Сбились, потерялись, заблудились в трех соснах…
– И что это за сосны?
– Их имена таковы: Алчность, Порок и Высокомерие.
– Да ты философ, Коленька! Я же говорю, скоро начнешь проповедовать.
– Да ладно, скажешь тоже…
– А что? Не век же тебе баранку крутить. А с таким теперь уровнем, с такими познаниями…
– Ну, положим, я еще только в начале пути, – заметил Николай, – и познания мои скромные. А насчет уровня не знаю, не измерял. Да и как его измерить?
– Очень просто. Как Ай Кью определяется, знаешь?
– Слышал об этом, – Николай усмехнулся, – ещё до своего вундеркиндства. Но с методикой не знаком.
– Думаю, что Александр Яковлевич это запросто сделает.
– Что ж, попрошу, если время будет.
– Ах, ну да, вы ведь теперь такая занятая и важная особа…
– Смейся, смейся! – он схватил ее в объятия. – Да, в данный момент я занят! Очень занят, и таким важным делом!