— Мой агент, германский подданный, является членом берлинской масонской ложи. Ранг его посвящения весьма невысок, но тем не менее, он иногда подбрасывает мне сведения разной степени ценности. Человек он весьма корыстный, и, зная что весьма щедро плачу за важные сведения, сегодня утром прислал слугу с запиской. В коей просил о встрече. Встретились мы в ресторане неподалёку отсюда, на Беренштрассе. Агент сразу потребовал пятнадцать тысяч марок, и я, чувствуя, что сведения действительно важные, тут же выплатил их. Взамен мне было сообщено, что сегодня ранним утром он лично видел барона Мёльке в доме на Кёпениккерштрассе. Графа фон Штауффенберга он не видел, но уверен, что тот находится в том же доме и ближайшее время они никуда не денутся. За домом с разных сторон наблюдают пятеро слуг моего агента, за что ему обещано ещё восемь тысяч марок.
— К чёрту деньги. Заплатите не скупясь! У вас есть на содержании надёжный инспектор полиции?
— Разумеется, есть, но надёжными я бы их не назвал.
— Немедленно вызывайте ближайшего инспектора на конспиративную квартиру, и пусть он возьмёт с собой столько вооружённых полицейских, сколько сумеет. Вы, генерал, возьмите с собой столько вооружённых офицеров, сколько сумеете найти в посольстве. Отдаю Вам в подчинение полуроту своей личной охраны. Если вы сумеете доставить в Городской дворец всех, кто в этот момент будет рядом с Мёльке и Штаффенбергом, причём живьём, тут же получите моё личное поощрение. Все участники операции тоже получат весьма солидное денежное поощрение. Никто не останется недовольным, уверяю. Двигайтесь, генерал, а я отправлюсь к кайзеру Генриху.
Спустя полчаса мой автомобиль остановился во внутреннем дворе Городского дворца, а кайзер, предупреждённый о визите по телефону, встречал у входа:
— Что случилось, мой царственный друг? Почему Вы вернулись столь поздно?
— Прошу Вас о разговоре с глазу на глаз. — покосившись на его и свою свиту сказал я.
— Хорошо — коротко кивнул он, и скорым шагом отправился к своему кабинету.
— Что случилось? — снова спросил Генрих, когда дверь закрылась за моей спиной.
— Агент моего военного атташе сообщил, что видел барона фон Мёльке живым и здоровым не далее как сегодняшним утром.
— Почему этот человек сообщил вам, а не мне или не полиции?
— Деньги, мой друг. Этот человек находится на содержании моей разведки. Кстати, прошу не арестовывать этого человека, хотя, судя по рекомендации моего резидента это изрядный негодяй.
— Почему же не арестовывать?
— А кто тогда будет сообщать моим разведчикам нужные сведения, если будут знать, что наградой станет виселица? Взамен обещаю отпускать шпионов и их пособников, за которых будете ходатайствовать Вы.
— Понимаю, разведчики являются некоторой мерой доверия в отношениях государств. Обещаю не преследовать этого человека за связь с русской разведкой. Возможно я его даже награжу за помощь в раскрытии террористического акта против семьи моего брата и моих детей.
— Договорились. Сообщаю Вам, что я поручил военному атташе, генерал-майору Протасову попросить помощь у берлинской полиции с её помощью арестовать негодяев и передать в Ваши руки. В помощь берлинской полиции я выделил полуроту своей охраны. Люди туда подобраны отлично подготовленные, умные, решительные и преданные. Прошу прощения, что начал действовать в Вашей столице как в своей. Но у меня есть некоторое оправдание: малейшая потеря времени, а того паче — утечка важнейших сведений грозит бегством террористов, или их убийством сообщниками.
— Принимаю Ваше объяснение, Петер. В данном случае действительно счёт идёт на секунды.
— Благодарю за понимание, Генрих. Задержанных доставят сюда. У Вас найдутся помещения для этих людей?
— Разумеется, найдутся. Скажу Вам по секрету, Петер, здесь в подвалах имеется прекрасно оборудованная тюрьма. Я и сам не знал об этом, но недавно мне сообщили, как новому владельца этого дворца.
— Ещё раз подчеркну, Генрих, что мои люди не уполномочены вести опрос, дознание и прочие следственные действия с Вашими подданными.
Спустя час во внутренний двор Городского дворца въехали четыре крытые грузовые машины с эмблемами полка моей охраны. Машины минутку постояли во дворе, потом, подчиняясь указаниям дворцовых полицейских, одна за другой, задом въехали в открытые ворота служебного помещения первого этажа. После въезда ворота закрылись. Спустя несколько минут ворота открылись, машины выехали, и, построившись колонной, укатили со двора.
— Вижу, что задержанных доставили. Не буду Вас задерживать, Генрих, поеду к себе. Если случится что-то важное, или получите экстраординарные сведения, касающиеся России, прошу известить.
— Договорились, мой друг!
В этот момент раздался стук в дверь, и вошел секретарь кайзера:
— Ваше императорское величество, прибыл оберлейтнант цур зее фон Ронне со срочным докладом.
— Пусть войдёт.
Вошел высокий, крепкий, эдакий немецкий вариант Собакевича, офицер в морском мундире.
— Докладывайте, фон Ронне.
— Союзники доставили задержанных террористов, в количестве двадцати трёх человек. Все живы. Имеются четверо раненых, но неопасно, вполне подходят для допроса.
— Мёльке и Штауффенберг среди них?
— Так точно. У фон Штауффенберга порван рот.
— Почему?
— Пытался проглотить яд, но русские не позволили ему этого, вынув облатку прямо изо рта. Осмелюсь заметить, что и в этом случае они действовали предельно аккуратно, и кроме разорванного рта и нескольких выбитых зубов, фон Штауффенберг вполне цел. Считаю, что мои люди так бы не сумели. Прошу Вашего разрешения на то, чтобы договориться с русскими о получении уроков по задержанию опасных противников.
— Дозволяю. Допросы начаты?
— Так точно. Все задержанные разведены по отдельным камерам, и с каждым начат допрос.
Я шевельнулся, и Генрих повернулся ко мне:
— Вы что-то хотите предложить?
— Я слышал, что в таких случаях следует составить опросник примерно из пятисот-семисот вопросов, может быть больше. Часть этих вопросов будет на выявление истины, часть будет чисто на проверку искренности, часть вопросов дублирует основные в различных вариациях. Как только появятся сведения, на их основе составлять следующие опросники, и прогонять по ним задержанных снова и снова. Допросы нужно проводить в ярко освещённой камере, непрерывно, не давая подследственному ни секунды покоя. Дознаватели должны меняться каждые несколько часов. Спать, пить, есть подследственному не давать. Справлять естественные надобности тоже не разрешать. Пусть гадят под себя. Стул у него должен быть максимально неудобным. Лучше, если этого человека разденут догола. Если это женщина, то пусть мимо таскаются люди и отпускают самые гнусные и скабрезные шуточки. Всё подчинено одному: подследственных необходимо психологически сломать в самое короткое время.
— Какие ужасы Вы говорите! — поразился Генрих.
Ещё бы не ужасы. Я рассказал германскому кайзеру самые примитивные и мягкие из методик, которые применяют американские и английские следователи в своих секретных тюрьмах по всему свету. Мне о них рассказывал хороший знакомый, арабский музыкант, которому не повезло угодить в такое заведение к американцам в Ираке. Мужику повезло: пиндосы сразу поняли, что мой знакомый ни в чём не замешан, и они его выпустили. Впрочем, чаще таких «бесполезных» задержанных просто убивают.
— Осмелюсь заметить, — подал голос оберлейтнант цур зее — мето́да предложенная Его императорским величеством великолепна, и с Вашего разрешения я её немедленно применю.
— Если считаете такие бесчеловечные методы подходящими, то извольте. — самым ледяным тоном ответил ему кайзер, но офицера так просто с курса не сбить.
— Обращаю Ваше внимание, Ваше величество, что в наши руки попали опаснейшие враги. Вы же понимаете, Ваше величество, что вина задержанных не вызывает ни малейших сомнений, остаётся только уточнить степень вины каждого, для того чтобы предотвратить будущие преступления. Кроме того, если кто-то начнёт говорить со свей искренностью, вполне можно вернуться к самому мягкому и уважительному виду общения.
— Это верно — повеселел Генрих — человек сам выбирает свою судьбу.
— Ну и используйте классический приём «Добрый следователь — злой следователь». Об этом приёме многие знают, но регулярно на него попадаются.
— Благодарю за напоминание, Ваше императорское величество. — поклонился офицер.
— А я, с Вашего позволения, отправлюсь к себе. — повернулся я к Генриху — У Вас сейчас прорва дел, да и мне есть чем заняться.
Уже в автомобиле я спросил секретаря:
— Андрей Ефимович, а ведь прелюбопытная создалась картина: самолёты взлетели с аэродромов, прилетели куда надо, спикировали с большой точностью, в то время как хозяева этих самолётов были совсем в другом месте. Я ничего не упустил?
— Всё верно, Пётр Николаевич.
— Тогда продолжу: очевидно, что управляли самолётами совсем другие люди. Вы понимаете какой вопрос возник у меня сейчас?
— Погодите-погодите… Зачем, в таком случае прятались фон Штауффенберг и фон Мёльке? А ведь верно, их поведение совершенно нелогично!
— Вот и я говорю: они спокойно могли явиться в полицию и заявить, что самолёты были угнаны злоумышленниками, а сами господа чисты как ангелы.
— Загадка! Вы сообщите о ней германской стороне?
— Разумеется. Как только приедем в посольство, тут же и позвоню Генриху. Пусть его следователи полюбопытствуют.
— Чёрт возьми, а ведь вопиющая странность! — закричал Генрих на том конце провода, когда я позвонил ему — За прошедшие две недели эти господа вполне могли додуматься до столь простой мысли, но упустили её.
Положив трубку, я вызвал к себе генерал-майора Протасова и командира полуроты охраны.
— Доложите, где во время задержания находились фон Штауффенберг и фон Мёльке?