рь в этом деле поставлена точка.
— Это правильно. Папа, а ты обратил внимание на поведение сторон этого любовного треугольника?
— Что ты имеешь в виду?
— Генрих, узнав об измене жены, поступил благородно: он постарался скрыть все следы измены, и не стал позорить её память. Даже тебе он признался лишь в состоянии глубочайшего нравственного потрясения.
— Да, это так.
— Германская принцесса, как мне кажется, искренне любила этого человека. Настолько, что готова была бросить трон и свет. А вот англичанин вёл себя как последний подлец. Я не удивлюсь, если окажется, что он тянул деньги из принцессы.
— Это действительно так, Анечка. Бывшая жена Генриха действительно тратила на конюха довольно значительные суммы. Хм… Видишь ли, какая тонкость: своих денег у неё было немного, поэтому она тратила средства двух благотворительных фондов которыми управляла. Так что она не была совсем уж невинной овечкой.
Помолчали. Аня хмурила бровки что-то напряжённо обдумывая. Наконец она спросила:
— Папа, теперь я должна выйти замуж за Генриха?
— Скажем так: это было бы выгодно для государства. Но ты родной для меня человек, и отдавать тебя замуж против воли я не хочу и не буду.
— Генрих очень интересный мужчина: добрый, умный, решительный и сильный. И несчастный. Я увидела, что он просто вспыхнул увидев меня, но сама пока не испытываю к нему особого чувства. Это не страшно?
— Конечно же нет! И коли разговор коснулся чувств, скажи, Анечка, у тебя не появилось сердечного увлечения помимо Генриха?
— Ну что ты! Ничего пока нет. За мной пытаются ухаживать, но в основном их-за моего нынешнего положения, я это вижу, и такие ухажеры мне не нужны. В моём отделе на меня посматривает молоденький чиновник, но и у него кроме увлечения красотой я не вижу ничего.
— Не ожидал, что ты судишь о людях так серьёзно и взвешенно.
— Этого я набралась у Вас, дорогой папенька и у маменьки. А Генрих… Я согласна выйти за него замуж.
— Ты серьёзно подумала?
— Ещё бы! Всю ночь думала, всё раскладывала по страничкам, по папочкам и по полочкам. Я согласна, так и передай Генриху. И скажите ему, что свои обязательства я выполняю всегда.
— Это я знаю, доченька. — и я поцеловал Анечку в висок.
А на следующий день состоялась церемония обручения кайзера Генриха Первого и Анной Сергеевной. Всё как положено: великолепно убранные залы, море огней, нарядные люди и оркестровая музыка. Так получилось, что в этот момент у Анечки не оказалось достойного платья, и за право уступить ей одно из лучших своих разгорелась борьба пяти женщин — Ирины Георгиевны, и четырёх её подруг-фрейлин. Победила дружба: платья были надеты по очереди, а очередь определил жребий. А в мастерской Анастасии Духониной срочно шили платья по рисункам, которые нарисовал я, а я рисовал всё что вспомнил из фильмов «Римские каникулы» и «Моя прекрасная леди» с божественной Одри Хепберн. Надо сказать, новые для этого времени туалеты произвели впечатление, к тому же, для вышивальщиц и ювелиров открылись широчайшие горизонты работы.
Церемониал был сложнейший, но я не заморачивал себе голову: есть кому заниматься церемониями. У нас имеется целое Министерство Двора, вот пусть оно и отрабатывают свою зарплату. Я просто приходил куда надо, вставал куда указывали и в нужное время произносил положенные речи. Но дамская часть моей семьи изнемогала от забот — дым стоял коромыслом, и огромное счастье, что мои девочки не стали вовлекать меня в свои загадочные дела.
Вечером, мы с Ириной Георгиевной и Генрих с Анной Сергеевной сидели в нашей семейной гостиной и беседовали. Мы сидели на одном диванчике, а Генрих с Анной расположились на другом. Генрих завладел рукой Анны и теперь поглаживал её. Лицо кайзера выражало блаженство и покой. Анна нежно ему улыбалась, и вообще выглядела счастливой. Но вот она задала вопрос:
— Папа́, я немножко не поняла: мне обязательно менять вероисповедание?
Генрих тоже заинтересованно оглянулся. Я пожал плечами:
— Анечка, я и не знал что ты настолько религиозна.
— Откровенно говоря, папа, я вовсе не религиозна, скорее меня пугает необходимость учить новые молитвы и выучивать новые обряды.
— Ну это не самая великая трудность. В православии обязательными считаются, если не ошибаюсь, двунадесять молитв, ты их знаешь?
— Разумеется. У меня отлично по Закону Божию. — улыбается Аня.
— А в протестантизме, если я ничего не путаю, используются практически те же, только не на старославянском, а на немецком языке. Я прав, Генрих?
— Если откровенно, то я выкинул из головы все на свете молитвы, как только завершилось первоначальное обучение. Более того, когда наш миноносец опрокинуло волной, и я с тремя матросами выбирался наружу, никто из нас не молился. Зато мы крепко надеялись на наших товарищей, которые были на поверхности и всеми силами помогали нам. Но я уважаю чужую веру и чужие убеждения, знайте это. Политические соображения говорят что Анне Сергеевне следует принять вероисповедание мужа — в Германии, как и в России некоторые люди придают преувеличенное значение вопросам веры.
— Если вопрос ставится таким образом, то я согласна. — покивала головой Анна Сергеевна — Моим условием будет отсутствие давления по религиозным вопросам. Ты согласен Генрих?
— Германия просвещённая страна, а я человек достаточно широких взглядов. Обещаю лично растоптать любого, кто осмелится поднять такой вопрос.
— Хорошо, этот вопрос мы согласовали. Генрих, Вы меня простите, но как отец я не могу не заботиться о душевном комфорте своей дочери. К делу: остаётся вопрос взаимоотношений Анны с Вашей матушкой.
— Здесь очень простой ответ, дорогой друг: я очень люблю свою матушку, но не позволю ей изливать своё недовольство на мою дорогую жену. Я просто стану держать матушку на расстоянии от двора, правительства и политики. И придавлю как насекомое любого германского подданного, вздумавшего поиграть в политику при дворе моей матушки. Собственно, после беседы с Вашим верным сотрудником, генералом Власьевым, я понял как использовать двор моей матушки: она станет лакмусовой бумажкой в деле проверки германских аристократов и чиновников на лояльность к действующей власти. Несколько встреч в год с матушкой Анне Сергеевне придётся перенести — сами понимаете, протокольные мероприятия… Но не больше. И всегда между ними буду находиться я. Правда не исключено, что моя матушка проникнется к Анне Сергеевне дружескими чувствами. Кто знает?
— Да, извивы человеческих страстей и стремлений совершенно непредсказуемы. Но помните, Генрих, я Вам доверяю любимую дочь, и надеюсь на Вас как на брата.
— Пётр Николаевич, Ирина Георгиевна, я понимаю какое сокровище вы мне доверяете, и клянусь сохранять Анну даже ценой собственной жизни.
На этом мы разошлись по комнатам.
Когда объединённый флот пересёк Атлантику, выяснилось, что мы недооценили силы неприятеля. Как выяснилось, последний британский король перед своей бесславной кончиной отдал приказ всем боевым кораблям британского флота уходить в САСШ и служить им.
Часть британских капитанов и экипажей отказалась выполнять приказ мёртвого короля исчезнувшей страны, и вернулись на Остров, и, уже там примкнули к одной из сторон. Другие нашли себе новых хозяев — так стало известно о переходе отряда кораблей под управление Британской Ост-Индской компании. Были и те, кто продавал свои крейсера и броненосцы кому угодно, и на вырученные деньги устраивались в Австралии, Новой Зеландии или где-то ещё. Несколько таких кораблей приобрели и русские представители: уж лучше тратить золото, чем жизни. Но многие выполнили приказ, и флот САСШ усилился более чем на двести боевых кораблей разных классов, имеющих очень мотивированные на бой команды. В это число вошли и боевые корабли флота Метрополии, прорвавшиеся из Англии в САСШ во время Трёхнедельной войны. Впрочем, значительная часть экипажей по приходу в Америку уволилась, посчитав свой долг исполненным. Американцы добавили в команды своих добровольцев взамен выбывших, и как сообщала разведка, усиленно проводили учения, направленные на боевое слаживание вновь созданных корабельных соединений. Учитывая опыт прошедшей войны американцы теперь насыщали все свои корабли зенитными средствами, и на производителей оружия пролился золотой дождь: флот скупал пулемёты, лёгкие скорострельные пушки и шрапнельные снаряды к ним. Инженеры сочиняли станки для этой разнотипицы стреляющего барахла, а прожектёры осаждали двери военного и морского ведомств, а то и капитанов отдельных кораблей со своими творениями. Одно из предлагаемых решений, кстати, было вполне здравым, правда не для кораблей, а для стационарных объектов вроде городов, портов и заводов: аэростаты заграждения. Но по счастью, от изобретателя, пехотного майора, моряки отмахнулись, а ведь аэростаты заграждения могли доставить нам определённые сложности в будущем.
Главной базой нашего флота стала Гавана, откуда можно легко контролировать всё Южное и большую часть Восточного побережья САСШ. Вторую базу наши флотоводцы собирались создать в Галифаксе, но идея провалилась: оказалось что город переполнен английскими вояками, как флотскими, так и сухопутными, убежавшими сюда из «Старой доброй Англии». При приближении нашего флота к Галифаксу мы обнаружили огромное количество зениток и очень грамотную сеть береговых батарей. Получив фотографии с самолётов-разведчиков, штаб нашего флота решил пока не связываться с Галифаксом, и вторую базу основать в Гамильтоне, на Бермудских островах. Флот пришел туда, и остановился вне пределов видимости. Первое, что сделал адмирал Казнаков, по прибытии — лично отправился на встречу с губернатором Бермудских островов. Кроме сопровождавших его офицеров, были в его свите и два матроса, тащивших кожаный сундучок.
Губернатор встретил Казнакова неласково:
— Я не знаю кто вы, и почему явились угрожать военному порту Его величества, но заранее объявляю: мы до конца исполним свой долг, даже перед лицом многократно превосходящих сил неприятеля.