Военный народ был страшно доволен.
Одновременно я ввёл в армии, на флоте, жандармерии и полиции обращение товарищ. Слово это уже давно было в ходу, но я подвёл идейную базу: мы все — от солдата до маршала Империи товарищи по тяжёлому и, временами, смертельно опасному роду деятельности — защите Родины. Армия и флот это делает на войне, на линии фронта, а жандармы и полицейские обеспечивают спокойствие нашего тыла. Защищают нашу спину. Они не меньше военнослужащих льют кровь и рискуют здоровьем, так что слово товарищ хорошо описывает суть наших отношений. Особо подчеркнул, что обращение товарищ допускается только в среде силовиков, к посторонним они должны обращаться по-прежнему — господа.
Как я и думал, обращение товарищ тут же перекочевало из силовой среды в гражданскую, где учащиеся и студенты теперь обращались друг к другу только так.
Мода! Может быть мода и пройдёт, а может и задержится, посмотрим.
Кстати о моде: бушлаты, которые я ввёл в качестве формы верхней одежды для учащихся, мгновенно были оценены и военными: у многих офицеров дети учатся в школах и прочих учебных заведениях, поэтому они примерили новинку на себя, и обратились с просьбой ввести такую удобную вещь и в военном ведомстве, в качестве полевой и рабочей формы одежды. Для парадов они просили оставить шинель. Шинель выглядит много представительнее бушлата. Разумеется, я разрешил. Бушлаты ввели единого образца, оливкового цвета для всех: это полевая и повседневная форма одежды, разница только в погонах и петлицах. Только моряки и тут упёрлись, и сохранили для бушлатов «морской» чёрный цвет. А потом бушлаты, или, если правильно их называть, многослойные куртки, хлынули и в гражданскую сферу, и стали обыденной одеждой, совсем как в моё время. Очень помогло и создание к тому времени первых массовых образцов синтепона, впрочем, в женской одежде, как и в моё время, часто использовался гагачий и гусиный пух. А ещё в армии и на флоте, а за ними и в гражданской сфере, получили распространение вязаные шапочки, сначала однослойные, а затем и многослойные: тому способствовало создание смесовых нитей и внедрение в текстильное производство вязальных машин. Вид прохожих на улице всё сильнее становился похожим на тех, их моего времени.
После ухода врачей я отправился к Ирине Георгиевне. В просторной комнате, куда я вошёл, находилась прелестная компания из моей супруги и шести её придворных дам. На столах лежали выкройки, лекала, и прочие вещи, необходимые при шитье. На большой чертёжной доске (мой прогрессорский вклад в эпоху) висели рисунки различных платьев. Рисунки, кстати, мои: как-то я при Ирине Георгиевне проехался по нынешней моде, и получил отповедь:
— Дорогой мой, ты много раз говорил, что если критикуешь, то будь любезен, предлагай альтернативу тому что критикуешь.
Делать нечего, взял в руки карандаш, альбом, и стал рисовать платья из сороковых, пятидесятых… до начала восьмидесятых годов двадцатого века, а после в мире моды не случилось более ничего интересного. Разумеется, платья я выбирал только длинные, но и таковых в гардеробе Одри Хепберн, Лиз Тейлор или Любови Орловой было немало. Добавил в коллекцию рисунки брючных костюмов, потом, расшалившись, нарисовал несколько десятков бюстье, трусиков и пеньюаров. Вот они-то как раз и вызвали главный взрыв интереса у дамской половины обитателей моего дворца, а у Ирины Георгиевны возникла блестящая идея создать совместно со своими подругами первый в России Дом Мод. Императрице заниматься подобными делами несолидно, поэтому формальным главой стала Анастасия Духонина, очаровательная девушка, сирота и бесприданница, привезённая в Петербург Ириной Георгиевной из Кургана. Девушка взялась за дело со всем пылом юности, и моментально сговорилась с Сытиным об организации швейной фабрики по производству белья и платья высшей ценовой категории. А модели для фабрики создавались здесь, при участии самых знатных дам Российской империи. Впрочем, своё участие дамы скрывали, прячась под псевдонимами вроде Летучей Мыши или Принцессы Ночи. Моя половина пользовалась псевдонимом Серебряная Голубка. Надо ли говорить, что значительная часть моделей, выходящая под брендом Серебряная Голубка рождалась под моим карандашом? Впрочем, об этом обстоятельстве совершенно точно никто, кроме моей супруги, не знал.
Я помню, как всё начиналось: фабрика нашила чёртову гору модных шмоток невиданных доселе фасонов, но ни единой тряпочки на сторону не ушло — только слухи. Потом в Петербурге, Москве, Вене, Берлине, Париже, Мадриде и вообще всех европейских и крупнейших американских столицах возникли магазины глобальной сети «Империя Моды», с торговыми и демонстрационными залами. Всё это сопровождалось волной публикаций в прессе и не менее мощной волной слухов. А потом, в один день магазины открылись. На вешалках висели платья и бельё, а в демонстрационных залах все эти наряды можно было посмотреть на манекенщицах, впрочем, показывали не всё и не всем. На демонстрацию белья мужчин не допускали, что вызвало немало возмущений и злоупотреблений: кое-кто, за взятку проникал в зал, и любовался красотой из-за ширмы. Разумеется, о подобных нарушителях судачили, что ещё более подогревало интерес публики.
Я-то человек из будущего, и потому посчитал эти перекосы хорошим рекламным ходом, но Ирина Георгиевна рассудила иначе: показы белья были категорически запрещены, разрешен только показ белья на манекенах. Служащих, пропускавших зрителей-мужчин за взятки с позором уволили, а некоторых даже отдали под суд. Странно, но эта мера оказалась очень популярной среди платежеспособной публики, и торговую сеть «Империя Моды» признали эталоном достойного заведения.
Но постепенно скандальная составляющая «Империи Моды» сошла на нет, и модельеры под руководством Анастасии Духониной стали работать с ритмичностью хорошо смазанного пулемёта: к каждому сезону готовилась новая коллекция, опирающаяся на предыдущую, но обязательно несущая черты нового, оригинального. Иногда это были черты национального костюма, иногда девочки играли с цветом, но всегда их коллекции разлетались словно мороженое на пляже в жаркий день.
Вообще-то у Анастасии Духониной имеется прекрасно оборудованная мастерская на Невском проспекте, занимающая свежепостроенное здание, но иногда она забегает сюда, показать новые коллекции, почерпнуть новых идей.
Ирина Георгиевна подошла ко мне, заглянула в глаза:
— Что-то случилось?
— У меня только что были Боткин и Крассовский. Они тебе сообщили важнейшую в мире новость?
— Ну конечно. Пойдём в другую комнату, это очень личный разговор.
Плохо всё-таки быть царём: даже собственную жену я не могу прилюдно обнять и расцеловать. Хотя нет, я зря жалуюсь: таковы нравы во всех слоях общества. Конец девятнадцатого века. И сама моя Инес-Сарита считает существующий порядок вещей правильным и очевидным, только я чем-то недоволен.
Отсечённая створками дверей от посторонних, Инес-Сарита бросилась мне на шею:
— Петя-Петенька-Петруша! У нас всё получается! Наши молитвы услышаны, и у нас будет маленький!!!
Бережно обнимаю свою половинку:
— Девочка моя! Отныне ты должна беречь себя как хрустальную ёлочную игрушку.
— Буду! Буду беречь! Я уже чувствую как во мне растёт новая жизнь, правда!
В той жизни у меня уже была жена, были дети: две девочки. С женой мы прожили чуть более полувека, и нелепый вирус оборвал её жизнь. Да что там жаловаться, хорошо мы пожили, долго. И дочери мои вышли в люди, нашли себе достойных мужиков, подарили мне внуков: всё прекрасно было в той жизни, грех жаловаться.
В этой жизни семейные отношения тоже складываются счастливо. Жена — красавица и умница без малейшей капельки стервозности, так отвратительной мне в той жизни. Шесть лет нашей совместной жизни пролетели как один упоительный миг, и лишь одно отравляло нам существование: никак не появлялись детки. Втайне я мечтал о мальчике, но меня устроила бы и девочка, и даже закон о престолонаследии был изменён ради будущего первенца: отныне российский престол наследует старший ребёнок, вне зависимости от пола. А чего напрягаться полом ребёнка? — у нас конституционная монархия.
— Родная моя, я и так был самым счастливым человеком в мире, а теперь ты меня поместила прямо в рай!
А дальше я рассказывать на стану — слишком личное.
Где-то, ещё в той жизни, я слышал, что если нет собственных детей, нужно непременно принять в семью сироток, дать им своё имя и воспитывать в любви и душевном тепле. Тогда непременно появятся у тебя и собственные детки. Способ проверенный, говорят, что есть даже научное объяснение такому феномену, вот я и решил проверить.
Сначала мы удочерили девочку, взятую мной из мёртвой избы, хозяева которой умерли от оспы. В тот год оспа вспыхнула в пяти уездах Ярославской губернии, и я лично выехал проконтролировать карантинные и медико-санитарные мероприятия, составив компанию начальнику Медико-Санитарного Управления Вооруженных сил России, генерал-лейтенанту Ивану Петровичу Павлову. Все работы проводились правильно: поражённая зона оцеплена, на всех дорогах и тропинках стояли кроме застав ещё и секреты, вылавливающие болванов, пытающихся выйти из карантина и мародёров идущих в карантин. А что вы думаете? В любой стране имеются подонки, желающие погреть руки на чужом горе. Так что людей, пытающихся удрать из карантина помещали под замок, а мародёров — на виселицу.
При мне состоялся такой суд, с немедленным приведением приговора в исполнение.
Мы с генералом Павловым как раз подъехали к карантинной заставе и только-только направили часового за начальником караула, как из-за поворота, скрытого молодыми деревьями, показалась процессия: трое драгун верхами, сопровождающие три крестьянские телеги, на которых лежали связанные мужики. Старший из драгун направился к нам. Меня он не узнал, поэтому обратился к генералу:
— Ваше высокопревосходительство! — по старому уставу обратился драгун к генералу — Докладывает старший сержант Мелентьев. Патрулем сто сорок шестого Пензенского драгунского полка взяты с поличным мародёры, грабившие мёртвые деревни. При задержании была попытка сопротивления: у одного оказалось ружьё.