— Вот чёрт тебя задери совсем! Что за идея? — рассердился я — Да не стой столбом, проходи, садись за стол, вот тебе карандаши, бумага, рассказывай, и рисуй пояснения.
Подхорунжий сел за стол, придвинул к себе стопку бумаги и начал рисовать, давая пояснения по ходу:
— Задумка, Ваше императорское величество, именуется авиационным газотурбинным двигателем. Схема выглядит так…
Бредихин начал рисовать схему газотурбинного двигателя чёткими и скупыми штрихами.
— С кем-то консультировался по поводу двигателя?
— Так точно! Как я уже докладывал, консультировался с инженером Павлом Дмитриевичем Кузьминским. Он строит судовой или стационарный газотурбинный двигатель, а я мечтаю о другой его разновидности, об авиационной. Убеждён, что газотурбинный двигатель обеспечит будущее авиационной отрасли. Признаться, Павел Дмитриевич звал меня в свою группу, но я на службе…
— Понял. Значит от тебя избавиться не получится. Меняю своё решение. Учиться будешь на Моторном факультете Военно-Инженерной академии, в свободное от учёбы и службы время рекомендую сотрудничать с инженером Кузьминским. Я знаю об этом человеке и о его работах. Раз такое дело, финансирование его работ будет увеличено. Работы по своему двигателю начнёшь в конструкторском бюро Кузьминского — я повышаю статус его работ, а у тебя будет самостоятельный сектор. Но помни, дружок: это твой случай, и если оплошаешь — другого не предвидится.
— Понимаю, Ваше императорское величество.
— Всё. Свободен. На выходе попроси секретаря заглянуть ко мне.
Спустя минуту я давал поручение Андрею Ефимовичу:
— Молодой человек, только что покинувший мой кабинет, весьма непрост, и обладает значительным потенциалом. Надо ему помочь. Дайте указание обеспечить его документами для поступления в Военно-Инженерную академию. Это для его полковой канцелярии и для академии. Второе: дайте указание техническому отделу Военно-Воздушного флота взять на финансовое и все другие виды обеспечения конструкторское бюро инженера Павла Дмитриевича Кузьминского, бюро его находится при Балтийском заводе. Отправьте письмо морякам, пусть не беспокоятся: Кузьминский как работал в интересах флота, так и продолжит. Просто при его КБ будет ещё и авиационный отдел. Да и газотурбинные двигатели Кузьминского в первую очередь пойдут на перспективные авианосцы, а только потом на остальные корабли флота. В общем, успокойте. Кстати, как вам этот Бредихин? И присаживайся, пожалуйста, Андрей.
Андрей уселся за стол, подумал, побарабанил пальцами по столешнице и только тогда ответил:
— Если одним словом, то понравился. Чем-то он мне напомнил меня самого десятилетней давности.
— Вот! А я-то думаю, кого же он мне напоминает! Слушай, а он тебе не родственник?
— Я уже проверил: и близко нет. Мальчика подобрали в районе Курска, где полк проводил карантинные мероприятия.
— Ишь ты… Впрочем, внешнего сходства, и правда, нет, а вот характерами вы похожи. И раз уж зашел разговор о характерах, скажи Андрей: не хочешь ли ты заняться чем-то самостоятельно, не засиделся ли в секретарях? Поясняю: ты мой друг, даже больше чем друг или родственник. Тебе я полностью доверяю, и считаю главной своей опорой в этом мире. Но если ты желаешь заняться каким-либо делом, благословлю на него без раздумий и сомнений. Я знаю, что тебя звали к себе Меншуткин и Менделеев, может тебе там будет интереснее?
— Спасибо за лестные слова, Пётр Николаевич, я тронут. Меня действительно влечёт химия, но я выбрал себе отрасль: теоретическая химия. Это в основном расчёты, а когда нужны практические опыты, то в Университете всегда охотно идут мне навстречу и проводят серии экспериментов любой сложности и длительности. Вы ведь знаете о том, что-таки созданы материалы для верхней одежды и женских чулок, которую Вы авансом назвали нейлон.
— Да, помню, давал такой заказ.
— Вам будет любопытно узнать, что основная работа по подготовке к синтезу этих веществ была проведена теоретически, при помощи расчётов, производимых вот эти аппаратом.
И Андрей пальцем постучал по своему лбу.
— Поражён. Я и не знал, что подобные вещи можно рассчитывать заранее.
— Я и сам не знал, но не зря же я учился в Университете. Научили. Я не хочу покидать свой пост, Пётр Николаевич. Для удовлетворения моего невеликого научного любопытства достаточно и свободного времени, а должность Вашего секретаря мне очень сильно облегчает жизнь: Вы бы знали, как все бросаются выполнять мои просьбы…
— А ты коварный тип, Андрей! — рассмеялся я — Извини, это нервное. Я очень рад, что ты остаёшься моим крепким тылом. Знаешь как важно, что кто-то прикрывает твою спину?
— Знаю. Мою спину прикрываете Вы, и я отвечаю тем же.
Наутро мне доставили телеграмму: в Стамбуле попытка государственного переворота, султан заблокирован в одной из крепостей на побережье Босфора.
— Андрей Ефимович, срочно телеграмму командующему Черноморским флотом: не теряя ни секунды выдвинуть ударную авианосную группу в район Проливов, для обеспечения безопасности Его императорского величества султана.
— Сейчас отправлю.
Андрей вышел, и через несколько минут вернулся:
— Телеграмма отправлена, я по телеграфу имел короткий разговор с начальником штаба Черноморского флота.
— Что он сообщает?
— О замятне в Стамбуле они узнали ещё ночью: одному из офицеров частным образом телеграфировал его родственник из Стамбула. Он сообщил, что дворец султана захвачен бунтовщиками, но сам он сумел укрыться в прибрежной крепости. Русское и германское посольства блокированы военными, все линии связи отключены, но на штурм никто не идёт. Командование флота отдало приказ о приведении флота полную боевую готовность, и подготовке к боевому походу, в ожидании Ваших распоряжений. Вот бланки телеграмм.
— Превосходно! Андрей Ефимович, держите руку на пульсе, докладывайте обо всех изменениях. И теперь вызовите ко мне министров обороны и иностранных дел.
— Уже исполнено, Пётр Николаевич. Обещают быть в течение часа.
— Ну, хорошо. Хочу также видеть начальник Главного Разведывательного управления, оповестите его, пусть несёт всё, что у него имеется по Турции. Интересная картина: для меня этот бунт является полнейшей неожиданностью, неужели не было никаких сигналов, и вообще, на своём ли месте начальник ГРУ? И после нашего совещания пусть мне по закрытой связи позвонит Власьев, хочу кое-что с ним обсудить.
Через час ко мне одновременно прибыли все три человека, которых я хотел видеть. Несколько минут тратим на формальности, а потом я задаю самый важный вопрос дня:
— Для начала, товарищи, я хочу разобраться: почему мятеж в Стамбуле стал для нас полнейшей неожиданностью?
— Не совсем неожиданностью. — возразил министр иностранных дел, Николай Карлович Гирс. Я имел честь докладывать Вам, что власть султана Абдул Хамида Второго нестабильна и в стране имеется значительное недовольство его политикой. В частности многие недовольны его излишним усердием в насаждении ислама, причём даже там, где прежние владыки Блистательной Порты проявляли мудрость и веротерпимость. Это усердие тем более непонятно, если помнить об атеистических воззрениях Его величества султана. Меморандум Министерства иностранных дел я Вам вручал лично, но речь в нём не касалась военных — в эту область мои сотрудники не вторгаются, разве что случайно или по особому указанию.
— Помню. Действительно в тех материалах ситуация не выглядела угрожающе. Я спрошу о другом: в беседах со мной султан Абдул Хамид уверял, что смягчит свою внутреннюю политику. Он лукавил?
— Лукавил, и весьма значительно. В Турции участились столкновения на религиозной и межнациональной почве, особенно между турками и армянами. Я вовсе не собираюсь утверждать, что армяне всегда и во всём правы, но то, что правительство не навело порядка, очень показательно. Обращаю Ваше внимание: брожения в обществе усиливается, несмотря на упразднение практически всех внешних долгов Османской империи, оживления её промышленности и торговли, а также на фоне отсутствия каких-либо внешних угроз.
— Значит дело в дурном управлении?
— Именно в нём, Ваше императорское величество. Агенты сообщают, что мздоимство среди османских чиновников достигло неимоверного размера разве что не поднялось до уровня Китая. Не знаю как в армии и на флоте, но гражданская администрация разложена повсеместно. То есть, брожения в обществе наблюдаются давно. Следует отметить, что по мнению очевидцев, в турецком обществе сложился некий образ будущего правителя — эдакая твёрдая рука, способная обуздать чиновничество, но с широкими взглядами.
— Понятно, Николай Карлович, а что скажут товарищи военные?
— Начну я, Пётр Николаевич. — кивнул Гурко — А начальник ГРУ генерал-майор Владимир Николаевич Филиппов посвятит нас в современное состояние дел. Нет ли у Вас возражений, Пётр Николаевич?
— Слушаем Вас, Иосиф Владимирович.
— В период подготовки к Балканской войне и в ходе неё, я изучал состояние турецкой армии, и отрасли хозяйства, соприкасающиеся с армией. И одними из главных объектов изучения являлись боевой дух турецкой армии и его основа. Если совсем сжато: фигура царствующего султана, уже к прошедшей войне, перестала быть сакральной не только для штаб-офицеров и генералов, но даже и для обер-офицеров, и значительной части солдатской массы.
— Вы полагаете, Иосиф Владимирович, что это Ваше наблюдение относится к особе правящего султана, или же к турецкой монархии вообще?
— Таковые настроения, по твёрдому моему убеждению, относятся именно к особе действующего ныне султана, и это совершенно определённо.
— Объясните Вашу мысль подробней, Иосиф Владимирович.
— Охотно. Проблемы, которые угнетают процветавшую доныне Османскую империю, при предыдущих правителях копились, а те, что становились явственными, касались всего лишь отдельных категорий населения, даже не всех сословий. Но с приходом к власти султана Абдул Хамида Второго, все проблемы и противоречия существовавшие до того тайно, постепенно всплыли и обнажились. Естественно, люди стали винить в своих бедах не того, кто действительно виноват, или при ком зародились эти беды, а того, при ком эти беды коснулись каждого.