— Да, несколько лучше. Во-первых, будет выше скорость. Во-вторых, появится возможность приладить хоть какую-то броню для защиты пилота, ну и в-третьих, появится возможность летать выше, вне действенного ружейного огня.
— И всё-таки было бы правильно провести манёвры с применением самолётов.
— Хм… А что если посмотреть шире?
— То есть как?
— Провести прибрежные манёвры. Скажем, войска разделятся на северных и южных. Северные проведут десантную операцию с высадкой войск, а южные будут обороняться. У северных будет флот, а у южных — авиация. Южные смогут проводить разведку с воздуха, а главное, что и станет будет изюминкой учений, проведут воздушную атаку северного флота. Поставим старую лайбу, и я обучу пилотов так, что они воткнут пару-тройку стокилограммовых бомб в борт ниже ватерлинии.
— Это невероятно! — возразил цесаревич.
— Отчего же? Ещё в начале прошлого года никто не помышлял о возможности свободного полёта, а сейчас это стало только вопросом наличия нужного количества денег.
У императора возник вопрос серьёзнее:
— И против кого будут направлены эти манёвры?
— Ни против кого, ибо мы самые миролюбивые в мире. Но на манёвры, и особенно на бомбардировку корабля, нужно обязательно пригласить английских моряков. Всенепременно!
— И что английские моряки должны увидеть, по вашему мнению, Пётр Николаевич?
— Совершенно очаровательную, я бы даже сказал, прелестную вещь: их броненосцы, с появлением нового вида оружия, превратились в чудовищно дорогостоящие ловушки для экипажей. Ещё лучше, если это увидят противники Англии, и начнут проводить более самостоятельную политику.
— А что дадут самолёты России, если смотреть в перспективе?
— Довольно много. Например: военный флот для нас чрезвычайно дорог, особенно флот линейный, броненосный. Самолёты, в части обороны побережья, например, в Балтийском и Чёрном морях, вполне способны обеспечить свободу нашего судоходства. То есть, на этих театрах военных действий можно будет содержать только лёгкие силы и броненосцы береговой обороны, тихоходные, отлично защищённые и вооружённые орудиями повышенной мощи. А быстроходные линейные броненосцы пусть строят те, кто хочет разориться.
— Позвольте, но против самолётов очень быстро придумают средства защиты!
— Непременно придумают. К примеру, скорострельные пушки и пулемёты. Однако судите сами: броненосец стоит с десяток миллионов рублей, или двадцать-тридцать метрических тонн золота, на нём служит около тысячи человек. И этот корабль легко будет утоплен самолётом, стоимостью в пятнадцать-двадцать тысяч рублей, с экипажем в один-два человека. Даже если при потоплении погибнет пятьдесят самолётов, а таких потерь вряд ли следует ожидать, то жестокая арифметика войны говорит за авиацию.
— Вы так легко размениваете человеческие жизни…
— Только потому, государь, что собираюсь лично вести самолёты в бой.
Повисло молчание.
— И ещё, государь: следует сразу объявить, что самолёты являются оборонительным оружием, в отличие от линейного флота.
— Разве это так?
— В какой-то мере и до некоторых пор. Я очень хочу, чтобы иностранные государства начали в массовом порядке закупать самолёты. В этом случае мы окажемся в первых рядах технического прогресса, и снимем самые вкусные сливки с денежного потока.
— Вкусные сливки с денежного потока… — усмехнулся цесаревич — Хорошо сказано, Пётр Николаевич!
— Благодарю, Александр Александрович. Хотел бы уточнить одну вещь: в течение разговора вы и государь называли предприятия, создаваемые мной моими. Хочу заявить, что это не так. Предприятия есть государственная собственность под моим оперативным управлением. Следовательно, доходы от них должны и будут поступать в казну.
— Благородно. Судя по выкладкам, которые вы представили, доходы с предприятий будут приносить миллионы?
— Одно из направлений к концу года заработает первый миллион чистой прибыли.
— Это радует. И что оно производит?
— Женские гигиенические прокладки.
Император и цесаревич переглянулись и недоумённо засмеялись.
— Напрасно смеётесь, государи мои! Во-первых, pecunia non olet[2]. Деньги не пахнут. Во-вторых, поинтересуйтесь у своих жен, удобны ли эти приспособления, и согласны ли они отказаться от оных, и вы узнаете кое-что новое для себя.
— Неужели эти штучки имеют спрос? — несколько смущенно спросил царь.
— Ещё как имеют! В Петербурге, как мне доложили, ежедневно продаётся до ста сорока коробок прокладок выделки Тихвинской фабрики Сытина. Кроме того, господин Сытин уже открыл две фабрики в Германии, одну в Австро-Венгрии, одну в Англии и пять во Франции, и все они работают на полную мощность. Кстати, машины, которые выделывают прокладки, изготовлены нами же.
— Позвольте, Пётр Николаевич, открытие новых фабрик требует расходов?
— Совершенно справедливо, государь. Потому я сразу и сказал о чистой прибыли: расходы уже покрыты.
— Но прилично ли великому князю заниматься таким делом?
— Именно поэтому им занимается господин Сытин.
— Разумно.
Мы ещё немного поговорили, и я отправился домой.
Дома меня ждали очередные три стопки приглашений: первая, самая большая от людей, которых можно проигнорировать, вторая поменьше, от тех, кто важен и бывает нужен, и наконец, самая маленькая — от тех, чьи приглашения игнорировать нельзя. В последней стопочке было всего два приглашения: от графа Николая Павловича Игнатьева, министра внутренних дел, а второе от испанского посланника маркиза де Кампосаградо. Впрочем, посланник любезно предлагал выбор: либо я посещу его, в удобное для меня время, на Малой Морской, дом восемь, либо он сам прибудет ко мне, опять же, когда мне это будет удобно.
Граф Игнатьев приглашал меня для «доверительной беседы», но в свой служебный кабинет, значит разговор будет серьёзным. Ну что же, прогуляюсь, узнаю, чего хочет от меня этот непростой человек.
Прогуляюсь… А вот гулять людям моего положения нельзя. Можно ехать в коляске или верхом, иначе тебя никто не поймёт — ни аристократия, ни простонародье: такие уж нынче времена.
С утра посылаю человека предупредить министра о визите, спустя час даю распоряжение закладывать коляску, а сам переодеваюсь для визита, что тоже непросто. Должен отметить, что нынешняя одежда довольно неудобна по сравнению с тем, что я носил в будущем, впрочем, это дело вкуса.
Министр принял меня без малейшей задержки и даже встал, приветствуя меня.
— Добро пожаловать, Пётр Николаевич, благополучно ли добрались?
— Вполне.
Поболтали о всяких пустяках, прежде чем приступить к серьёзному разговору, а я разглядывал своего визави. Высокий, плотный, наверняка физически чрезвычайно сильный мужчина. Взгляд внимательный, несколько исподлобья, в глазах постоянно сверкает искорка юмора. Очевидно министр очень умён. Огромный лоб визуально увеличивается лысиной, а по бокам и сзади довольно длинные прямые волосы, помеченные сединой: граф много служил, причём в очень непростых местах. Нос большой, чуточку обвислый. Кончики усов стрелками смотрят в стороны. Интересный человек. Надо будет впоследствии с ним пообщаться.
— Я хотел с вами обстоятельно поговорить, Пётр Николаевич, — перешел к серьёзному разговору министр — и прошу не встречать мои слова в штыки.
— Внимательно вас слушаю, Николай Павлович.
— С недавних пор вы стали чрезвычайно активны, причём не в тех сферах, где обычно проявляют себя юноши знатных родов.
— Это плохо?
— Это не плохо и не хорошо. Это необычно. Но должен отметить, что ваша активность весьма полезна нашему Отечеству.
— Польщен.
— Петр Николаевич, я не буду спрашивать Вас об источнике Ваших великолепных изобретений. — Ильин со значением посмотрел мне в глаза.
— Простите, а возможность того, что я гениальный изобретатель, Вам кажется невероятной? — уточнил я просто для поддержания разговора.
— Извините великодушно, Пётр Николаевич, но нет. Мы очень внимательно изучили вашу биографию, и до счастливого спасения Вами Государя-императора, за Вами не замечено никаких способностей. Более того: Ваш характер изменился разительно.
— Очень заметно со стороны?
— Это как сказать. На данный факт обратила внимание моя жена. Женщины более чутки, чем мы, мужчины. Судите сами, Пётр Николаевич: ранее дамы едва ли обращали на Вас внимание, а теперь Вы чрезвычайно популярны среди девиц на выданьи и молодых дам.
— Хм… А я и не примечал.
— Вот ещё одно подтверждение моих слов.
— Какое?
— Мальчик, коим были Вы, непременно бы обиделся и смутился от таких слов, а мужчина, что сидит передо мной, принял слова во внимание, и ждёт продолжения.
— Действительно.
— Но разговор не об этом. Ваши опыты воздухоплавания весьма впечатляющи, причём настолько, что ко мне обратился мой знакомец ещё по временам моей миссии в Стамбуле, теперь турецкий посланник. Он желает свести с вами знакомство с тем, чтобы вы организовали публичные полёты в столице Блистательной Порты.
— Это возможно. Передайте его превосходительству, что я с удовольствием посещу Османскую империю, а о времени визита мы можем договориться.
— А ваше путешествие по Европе наделало много шума не только среди публики, но и в дипломатических кругах.
— Вот как?
— Англичане вами недовольны.
— Это не моя проблема, а английская.
— И тут мы подошли к тому, о чём я хочу поговорить. Англичане умеют делать неприятности тем, кем они недовольны.
— Знаю. Именно потому я вожу дружбу с одним из ваших подчинённых.
— Вы имеете в виду штаб-ротмистра Власьева?
— Вот как? Его повысили в звании?
— Сегодня я подписал приказ о производстве в очередной чин группы офицеров. В числе прочих есть и имя Власьева.
— Рад за него. Надеюсь, Андрей Антонович продолжит свою службу у меня?
— Продолжит. Кстати, это ещё одна тема, которую я хотел бы для себя раскрыть: куда делось ваше неприятие жандармов?