— А большая, это какая?
— Примерно, с меня ростом.
— Ух ты! А она нас не съест?
— Не съест! А вот мы ее да!
— Держи багор. Если скажу, подашь мне.
Лезу на ветку и нахожу глазами шнур, уходящий в воду. Нитки, оплетавшие собой проволоку покрылись бурыми пятнами ржавчины. Охо-хо! Конец моей рыбалке приходит. Железо то в эти времена совсем без добавок. Ржавеет моментом! А рыбка есть!
— Багор давай! Леха!
По воде пошли буруны и показался кончик острого хвоста. Рыбина ни за что не хотела подниматься на поверхность. С ветки было неудобно тянуть и держать при этом багор. С трудом подтянул добычу на поверхность и уставился на акулий нос.
— Осетр, Лешка!
С трудом удерживая одной рукой, пытаюсь второй зацепить багром под жабры. Попытки с третьей мне это удается, и я с величайшей осторожностью стал пятиться назад, прижимаясь грудью к дереву. Наконец, ноги касаются земли, и я подтягиваю огромную башку к берегу. Лешка восторженно пищит и скачет вокруг меня. Сначала отцепил крючок из круглого трубочкой рта и с большим трудом вытянул извивающуюся рыбину на траву. Вот это да! Толстый осетр вяло шевелил хвостом и разевал костяные жабры.
— Сколько же в нем весу? Придется здесь разделывать. Посторожи, я сбегаю за топором и ножом.
Дома хватаю топор, нож, бегу обратно, тут же возвращаюсь за корзинкой, вдруг икра будет. Несусь на берег. Лешка радостно орет, что хотела убежать, но он ей не дал. Не стал огорчать его сомнением, и глушанул топором по широкой черепушке.
Первым делом взрезал брюхо и уставился на серую икру, занявшую всю брюшную полость. Ого! Почти ведро икры! Устелил корзину лопухами и стал сгружать в нее деликатес. С трудом, но поместилась. Подумать только! Осетровая икра!
Глава 10
В общем, в поместье я опоздал. Пока порубил топором осетра, потом бегал таскал его части и икру домой. Там еще разделать, часть посолил, одну корзину мяса и часть икры отнес в дом старосты. В итоге времени прошло много и вот я стою перед очами Оленьки, не смея поднять глаз.
— Ты знаешь. Я вдруг так испугалась, что ты не придешь… — поднимаю взгляд и вижу мокрые дорожки слез на милых щечках. — Ты не придешь, а я останусь с кривой спиной, — тут она всхлипнула и закрыла лицо руками.
— Прости меня! — не знаю, как поступить. — Я не хотел задерживаться, но так получилось…
Подхожу и глажу, как сестренку, по голове.
— Давай, я тебя сразу полечу, и ты успокоишься. Останется совсем немного. Как ты? Уже ходишь?
Оленька успокаивается и, улыбнувшись, отвечает:
— Да! Уже хорошо получается. Папа и мама будут очень рады, когда увидят.
— Поехали в твою комнату, — разворачиваю коляску от ворот усадьбы, где меня ждала юная барышня, и почти бегом везу ее к дому.
Быстро не получилось. Но к воскресенью основную работу закончил. Позвоночник выпрямился, чернота и краснота прошла. Осталось чуть желтизны, но организм уже сам справится с этим. Я в последний раз насладился видом, подросших как на дрожжах, Оленькиных титечек, и помог ей поправить верх сарафана, поднимая его на плечи.
— Теперь делай зарядку и хорошо кушай.
— Ты же не бросишь меня? — зеленые глаза по котячьи смотрели с жалобной просьбой.
— Конечно, нет! Мне еще надо научиться читать, а книжки кроме как у вас брать то и негде.
— Только книжки? Тебе со мной не интересно… — вижу, что ее глаза опять заполняет влага.
— Не плачь. Вот ведь плакса на мою голову! — приобнимаю, сидя рядом на кровати. Ее ручки тут же воспользовались моментом и обхватили меня за талию, а голова уткнулась в грудь.
— Я бы хотела, чтобы ты оказался сказочным принцем, прячущимся в глухой деревне от плохих родственников. Но так ведь не бывает?
— Не бывает. Зато бывает, что крестьянин и барышня вырастут. У них появятся новые знакомые, интересные кавалеры, балы. Золушка выйдет замуж и будет счастлива.
В ответ на такие слова, мою тушку сжали новые объятия и рубашку замочили хлынувшие слезы.
— А-а! Я не могу! И-и! Я не знаю, что со мной! Я сейчас умру, — барышня стала задыхаться, и я поспешил налить ей воды из графина.
— Ну, что ты! На, выпей, успокойся! Обещаю, что не оставлю тебя, пока не надоем. Ну вот! Улыбаешься ты очень красиво. Все? Не будешь больше умирать? Пойдем, я тебя покатаю и ты успокоишься.
Вот, что теперь делать?! Вылечил, за титьки лапал — теперь женись! Ха-ха! У девочки на этой почве первая влюбленность, а кавалер еще не созрел, да и по статусу совсем не подходящь. Ничего, не она первая, не она и последняя! Пройдет со временем. Расстались мы на позитиве и меня попросили больше не опаздывать.
Та-та-та! Мы едем, едем, едем! Настроение требовало песни. Мои молодшие тоже вовсю улыбаются, в предвкушении воскресной ярмарки. Я еще с вечера забрал у старосты нашу коняшку с телегой и вот наше семейство, за исключением котенка, едет по утренней дороге. Сзади и далеко впереди неспешно движутся на своем транспорте односельчане. С собой у меня копченая осетрина, кувшин икры и две корзины еще дышащей рыбы. На всякий случай, взял еще пару рубликов, которые из Оленькиной копилки. Прикупим одежку младшим и еды быстро портящейся на неделю.
Ярмарка уже вовсю гудела. Дал Машке пятак и отправил их веселиться. Сам снял корзины с рыбой, откинул с них крапиву и оглянулся по сторонам. Покупателей хватало, всем надо было, что то продать и что то купить. Помня о примерных ценах, не знаю как приступить к процессу. Весов у меня нет и вариант был один — продавать по несколько штук, назначая за них цену в пять копеек. Но тут ко мне подскочил ушлый мужичек и с ходу предложил за всю рыбу рубль. Я, недолго думая, заломил два. Сошлись на рубле и сорока копейках. На сорок копеек больше, чем в прошлый раз. Теперь можно и деликатесы доставать. В воздухе поплыл аромат копченой осетрины и народ, поведя носом, стал кучковаться вокруг меня. Зарядил по пятьдесят копеек за кусок и два рубля за кувшин икры. Через десять минут пересчитывал монеты за вмиг разобранный товар. Итого пять рублей за осетрину, два за икру и рубль сорок за свежую рыбу. Восемь рублей сорок копеек. Эх! Жаль моя проволока проржавела! Такой навар с осетра! Пойду, поищу ей замену. Вроде волосяные веревки раньше делали из конских хвостов. Минут через десять наткнулся на сестру с братишкой. У обоих по сахарному петушку в одной руке и половинкой пирога в другой. Прикупил себе пожевать и, взявшись за руки, пошли по шумящему базару, глазея по сторонам. В итоге потратил все деньги, за исключением двух резервных рублей. Купили Машке новый сарафан, платок, Лешке рубаху и штаны, пару куриц, гуся, корзину яиц, творог, сливочное масло, молоко. Нашел тонкую волосяную веревку и, скрепя сердцем, отдал за нее целый рубль.
Усталые, но довольные ехали с ярмарки. Погуляли, прикупились. Гусь смешно гоготал, вертя своей головой на длинной шее.
— Как, Лешка! Интересно было?
— Ага! А людей то сколько! И пироги вкусные!
— Ничего. Научим Машку, будет нам делать пироги не хуже.
— Я и так умею! Только не из чего было, да пироги обычно только по праздникам делают или на продажу.
— Это хорошо! Грибы пойдут, лук, капуста созреет. Будут у нас пироги!
— Ура! — Лешка радовался жизни и я вместе с ним. Машка тоже улыбалась своим девичьим мыслям. Дома нас встретил Мяв, как только открылась дверь. Котенок скатился с крыльца и блаженно присел, растопырив ноги.
— Вот, Лешка! Учись! Маленький, а чистоту и порядок блюдет.
Этим же утром в усадьбе.
— Où es-tu, ma mignonne? Nous sommes arrivés! (Где ты, моя душечка? Мы приехали!)
Александр Никитич и Елизавета Матвеевна вошли в залу, только сойдя с экипажа. Дверь в одну из комнат открылась и в проеме показалась стройная фигура девушки в длинном платье. Супруги повернулись навстречу, не узнавая дочь на фоне света из комнаты, затеняющего лицо.
— Papa, maman! Avec l'arrivée! (Папа, мама! С приездом!)
— Ах! — маменька сомлела и упала папеньке на руки.
— Оленька! — Александр Никитич не знал, что делать. То ли жену спасать, то ли к дочке кидаться.
— Как же так?! Ты ходишь?!
Оленька подхватила графин с водой и поспешила папеньке на помощь. Не долго думая, набрала в рот воды и дунула ею в лицо маменьке.
— Ох, моя милая! — открыла зеленые глаза маман. — Как такое возможно. Ты совсем не похожа на нашу дочку.
— Да, уж! — нервно хохотнул папенька. — Теперь у нас появилась целая барышня, вместо маленькой девочки. Признавайся негодная! Куда тебя паж целовал!
Оленька тут же покрылась густой краской.
— Что вы такое говорите, папенька! Это все милостью Божьей! — Все дружно крестятся.
— Едем немедленно в церковь! Поставлю рублевую свечку, и молебен во славу Господу закажем!
Воскресенье пролетело, мы отдыхали от трудов праведных, как, в общем-то, и вся деревня. Люди отдыхали в запас, зная о предстоящей страде сбора урожая и запаса лесных даров. Там не до выходных уже будет.
Счастливая Оленька ждала его на крыльце, стоя на своих стройных ножках. Ее тело выпрямилось и стало выше, а платье облегало ее тонкий стан, отчего девушка казалась еще более высокой. Только подойдя к барышне, я понял, что все-таки она ниже меня.
Оленька одарила улыбкой и молча пошла по нашей дорожке. Пошел за ней, пристраиваясь рядом. Дошли до беседки и присели отдохнуть.
— Ух! Ножки быстро устают. Видел бы ты моих maman и papa. Маменька прямо в обморок упала. Так что, ты награду заслужил. — Целует меня в щеку. Сама розовеет и не знает, куда деть руки. Вот и спасай девиц! Теперь даже не пообщаешься нормально. Первая любовь-с!
— Может про Гарри рассказ продолжить?
— Ты знаешь?! Ну его! — серо-зеленые глаза блеснули и воззрились на меня с ожиданием. Да не принц я! Не принц! Хотел закричать, но сдержался. Мне, искушенному интернетом, ничего не стоило утешить юную девушку, но как то это выглядело нехорошо. Ее душевный и телесный жар требовали того, чего я не мог ей дать. А чуйка, прямо вопила, что моя жопа в опасности. Этот комнатный цветочек совсем оторван от жизни и по незнанию утянет меня в могилу. Девушка вздохнула и робко положила свою ручку на мою.