ели отмечают противоречивый характер этого памятника: с одной стороны, это история древних царств и царей, проникнутая церковно-охранительной идеей, стремлением показать, что судьбами людей управляет рок, против которого они бессильны. С другой стороны, «Хронограф» стремится показать, насколько история зависит от добродетелей и пороков людей. Отсюда внимание к психологическим характеристикам, стремление морализировать. Особенно важно, что, в отличие от летописи, «Хронограф» был предназначен не для официального, а для индивидуального чтения, поэтому в нем много занимательности, философских и общеисторических назиданий96, в связи с чем здесь гораздо чаще, чем в летописях, женщина выступает в качестве действующего лица истории. Хотя большая часть женщин «Хронографа» — библейские персонажи, они воспринимались автором и читателем как реальные люди, поэтому их образы нужно рассматривать скорее как непосредственное, чем условное, воспроизведение действительности. К этому следует добавить, что о многих библейских историях широкий читатель впервые узнал из «Хронографа», так как первый полный перевод Библии на Руси появился только в конце XV в., а до этого Ветхий Завет был известен только в переработке для церковного чтения97.
Сравнение библейского текста с «Хронографом» показывает, что его автор порой весьма вольно интерпретировал первоисточник. Характер и направление интерпретации и представляет для нас первостепенный интерес. Особенности воспроизведения Библии обнаруживаются уже в рассказе о том, как сатана в образе змея искусил Еву. В Библии, как известно, подчеркивается, что плод с запретного дерева был привлекателен тем, что давал знание: «И увидела жена, что дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание...» (Быт. 3: 6). «Хронограф» передает эту сцену иначе: «виде же она (Ева) плод и бяше плод красен. Радостен бо видением и добр в снедь, преблажняшеся (соблазнительный) взором и пре-влачишася (привлекательный) сердцем, мняше сладкосердным и сладким желанием каплюще, пока сего сотона и прельсти ей чашу показавше суслажаяемоу медем прелестным».
Только после этого описания прелести запретного плода «Хронограф» передает слова змея о том, что плод дает знание («аще токмо принесете к оустам овощие, отверзуться вежда очима вашима...»)98. Мотив чувственности явно усилен «Хронографом».
Сравним теперь Библию и «Хронограф» в эпизоде о переселении Аврама в Египет.
Библия:
Когда Аврам приближался к Египту, он сказал [своей жене] Саре: «вот я знаю, что ты — женщина, прекрасная видом». Скажи египтянам, «что ты мне сестра, дабы мне хорошо было ради тебя и дабы жива была душа моя чрез тебя».
«<...> 15. увидели ее и вельможи фараоновы, и похвалили ее фараону; и взята была она в дом фараонов;
16. И Авраму хорошо было ради ее; и был у него мелкий и крупный скот, и ослы, и рабы, и рабыни, и лошаки, и верблюды;
17. Но Господь поразил тяжкими ударами фараона и дом его за Сару, жену Аврама», после чего фараон вернул Сару Авраму (Быт., гл. 12).
«Хронограф»:
Когда Аврам переселился в Египет, «с ним же бе и Сара радостнообразна и лепаа». «Видев же Авимелах Сару превсходя-щу паче всех жен египетских, яко же шипок* вся цветы, и есь племен бысть добротою ея, и яко приведеста ея к нему, похот-ню гибноущу, и оубо осквернил бы ложе праведного, аще бы не Бог соего угодника почел: язвами тяжими нощию оумучил царя и соуща с ним. Он же Аврама призвав, рече ему: “что се сътворил еси, не рече, яко жена тебе, но сестра”. И отдает Авраму жену его, и многими дарами одарив...»99
Как видим, автор «Хронографа» не удовлетворился библейским описанием Сары («прекрасная видом»). Он утверждает, что жена Аврама превосходила всех жен египетских, как роза все другие цветы. Если в Библии ничего не говорится о непосредственных впечатлениях фараона от Сары, то в «Хроногра-
фе» он пленен ею и охвачен желанием. В Библии фараон далеко не сразу догадывается о том, что Сара — не сестра, а жена Аврама, автор же «Хронографа» не может допустить, чтобы фараон овладел Сарой, и поражает его язвами в первую же ночь, что еще больше подчеркивает чувственную красоту Сары. Любопытно отношение автора «Хронографа» к истории Иакова, Рахили и Лии. Напомним, как она передается Библией.
Иаков полюбил Рахиль, и за нее работал у ее отца Левана 7 лет, после чего Леван пообещал отдать Иакову Рахиль, но в брачную ночь подменил ее своей старшей дочерью Лией, у которой были больны глаза. Иаков служил Левану еще 7 лет и наконец получил Рахиль. Господь увидел, что Лия не любима, и отверз ее утробу, а Рахиль была неплодна. Лия родила 4-х детей, и тогда Рахиль дала Иакову свою рабыню, от которой родились дети, считавшиеся рожденными от Рахили. Так как Лия перестала рожать, то она тоже дала Иакову свою рабыню, от которой родились сыновья. Сын Лии нашел в поле мандрагоро-вы яблоки, которых захотела Рахиль. Лия ответила:
«15. <...> “Неужели мало тебе завладеть мужем моим, что ты домогаешься и мандрагоров сына моего?” Рахиль сказала: “Так пусть он ляжет с тобой эту ночь за мандрагоры сына твоего”.
16. Иаков пришел с поля вечером, и Лия вышла ему навстречу и сказала: “Войди ко мне [сегодня]; ибо я купила тебя за мандрагоры сына моего”. И лег он с нею в ту ночь.
17. И услышал Бог Лию, и она зачала и родила Иакову пятого сына» (Быт., гл. 30).
По всей вероятности, автору «Хронографа» продажа Иакова за мандрагоровы яблоки показалась недостойной, и поэтому стихи 15 — 16 Библии он опустил. На этом фоне особенно важным выглядит то, в чем «Хронограф» воспроизвел точно рассказ Библии: «Бе же оу Лованоу две дщери: старейшая Лия, еяже очи болезне, а меньшая Рахиль, иже добра 6е взором зело, ею же възлюби Иаков». И далее: Бог, видя, что Иаков «не любит Лии, отверзе оутробу ея»100.
Чрезвычайно важно, что «Хронограф» передает чувство Иакова к Рахили словом «взлюбил» без того осуждения, которое вкладывалось в слова «любодеяние» и «прелюбодеяние». Если при этом учесть, что Иаков полюбил Рахиль за то, что она «добра бе взором зело», то окажется, что в изложении «Хронографа» чувство Иакова к Рахили освобождено от аскетизма и предстает как естественно-человеческое. Такой взгляд на любовь ранее обнаруживался только в переводных произведениях, а в памятниках Руси предстает едва ли не впервые. Впрочем, нельзя утверждать, что «Хронограф» последователен в своем понимании любви. Так, то обстоятельство, что Песнь Песней опущена им полностью, свидетельствует о неспособности к восприятию любовной лирики. Вместе с этим «Хронограф» содержит в себе «Повесть о создании и попленении Тройском и о конечном разорении», где Александр Фариж* «писаша на субрусе червленым вином к Елене сице: “Царица Елена, люби мя, яко же и аз тебе”»101 — перед нами опять-таки едва ли не первое в древнерусских памятниках объяснение в любви. Оно тем более интересно, что, будучи адресованным чужой жене, не вызывает никакого осуждения. По существу, перед нами здесь обнаруживается та особенность рыцарской любви средних веков, о которой писал Энгельс: она не была супружеской любовью, а «устремляется на всех парусах к нарушению супружеской верности...»102. В то же время автор «Хронографа» не осуждает чувственной стороны супружеских отношений. В свое время Гегель указывал на то, что Церковь, причисляя брак к таинствам, унижала его, поскольку считала безбрачие более святым103.
В «Хронографе» же в истории рождения Христа содержится отсутствующее в Библии рассуждение о том, что Богородица сохранила «непорочное девство», так как отдана была Иосифу не на брак. Ее «девство» было «не по воздержанию, якоже прочим человеком, но от естества, еже есть странно человеческого естества, яко же мнози от святых свидетельствуют о ней»104.
Таким образом, девственность Богородицы предстает не как человеческое свойство, а как «странно человеческое». Богородица говорит архангелу Гавриилу о том, что мужа она не знает, что в ней «желанна мужеска», что она «не вдана мужю на совокупление, но старцю в сохранение непорочного девства». Автор «Хронографа» дает понять, что всё это является «естеством» Богородицы, а не простой женщины, для которой, наоборот, естественно желание принадлежать мужу. Перед нами тот сдвиг в сознании общества, о котором писал А. И. Клибанов: в конце XV — начале
XVI в. «были утверждены брак и семья как норма жизни. С чувственного опыта согнана мрачная тень греха, и чувственный опыт был освобожден от запрета». Это и означало «приятие жизни»105.
В связи с этим интересно рассуждение «Хронографа» «о отложении жен епископам». «Восхотеше убо святим отци в сему притчу без жен быти, Пафнутие исповедник возбрани тому быти, рек: “не налагайте тяжкого ярма на Христовы иерея: честен брак и ложе нескверно. Они же, послуша его, единем епис-
копам без жен суставиша”»106. У нас есть возможность проследить, как этот нравственный принцип — «честен брак и ложе нескверно» — реализовался в жизни.
В 1465 г. митрополит Феодосий велел вдовым дьяконам и попам «стричься». Если же при этом окажется, что у них были наложницы, то виновных надлежит мучить без милости и священство с них снимать, поскольку они «последоваху плотьским похотем, зане не Богу служит изволиша, но льготу телу своему».
Исполнение распоряжения митрополита показало, что попов и дьяков, дававших «льготу телу своему», было множество, и из-за этого многие церкви остались без попов. Судя по всему, прихожане этих церквей не видели в поведении своих пастырей ничего предосудительного, ибо они стали проклинать митрополита, отчего он якобы разболелся, оставил митрополию и ушел в монастырь107. В глазах прихожан «честным» был даже незаконный повторный брак дьяков и попов, а это значит, что их «ложе» не считалось «скверным».
Таков важнейший сдвиг в нравственном сознании средневековой Руси, который зафиксировали памятники непосредственного отражения действительности.