44 (ср. Микула Селянинович с неподъемной земной тягой в суме) — не вызывает сомнения, что настольник есть не что иное, как само пространство с восходящей в нем луной (ср.: «Ковер, не шито, не ткано, все равно как высажа-но»45).
Возвращаясь к рассмотрению свойств женской матки, важно отметить еще один признак, указывающий на принадлежность ее к иному миру. Речь идет об особых связях с луной (отношение луны к миру смерти хорошо известно и не нуждается в дополнительном обосновании, ср., например, разработанность темы «Месяц — мертвецы в заговорах на лечение зубной боли»), о которых свидетельствуют, в частности, языковые данные, ср. термин месячные — «менструальная кровь»; устойчивую метафору матки в восточнославянских заговорах — светлый месяц; обозначение болезни золотника — матка опускается к луне (Сибирь);46 к этому же ср. вызывающие определенные смысловые переклички — речения типа: месяц омывается — к перемене погоды, и ребенок омывается — «месячные после наступления беременности» (Ярославская губ.);47 связь луны с деторождением обнаруживается также в представлении о том, что родившийся «на межах» (в безлунную ночь) ребенок остается бесплодным (Полесье)46, и т. д. Не вызывает сомнений, что обнаруживаемая в этих свидетельствах ассоциативность пары «матка — луна» отражает более общую связь месяца с разными этапами жизненного цикла человека, о чем говорит этимология лексемы месяц — от индоевропейской основы *Ме — «мерить», «измерять время»49, и омонимия терминов, обозначающих лунные фазы и возраст человека: молодик, ветхий и под.; особенно красноречиво следующее представление: «С рождением луны человек меняется существом своим»50.
Выше уже говорилось, что лексема матка семантически связана с идеей опоры, основы, источника, деления. Все эти значения сводимы к общему знаменателю — к концепту центра, непосредственно участвующему в акте творения и обладающему высшей ценностью. В этом отношении показательно устойчивое помещение золотника в заговорных текстах на золотое кресло, крыльцо, золотой камень, являющихся универсальными символами центра мира наряду с другими объектами — мировой горой, башней, столпом, троном, алтарем и т. п.51. Нередко сакральность локуса матки усиливается скрьггым сравнением с царем на кресле, ср.: «Золотник, золотник, русский царь, встань на месте, царь на кресле» (Рязанская губ.)52. Особенно любопытна локализация золотника на крыльце: «Сядь на мое местечко, на золотое крылечко»53, отсылающая к известной детской считалке: «На златом крыльце сидели/Царь, царевич, / Король, королевич, / Сапожник, портной, / Кто ты такой?»54 Приведенный текст примечателен экспликацией такого существеннейшего свойства центра пространства (представленного здесь в образе золотого крыльца), как его оплотнен-ность, наполненность персонажами (царь, царевич, король, королевич...), перечисление которых разворачивает и организует в данном случае социальную структуру пространства.
Это не единственная перекличка «словаря» родинной обрядности и детского фольклора; так, например, в игре «Ворота», «В воротаря», «В володаря» распознаются персонажи, мотивы и лексемы, входящие в контекст родин. Ср., например, такой украинский сюжет: одна партия играющих изображает «город с воротами», а другая просит отворить ворота в обмен «на дитя», после чего играющие проходили через ворота, а последнего оставляли в «городе»55. Примечательны некоторые микромотивы: дитя сидит на золотом кресле, спит в пуховых подушках, играет золотым яблочком, проходит через ворота; а также термины: мизинное дитя, ворота.
Наиболее эксплицитно топогентильная семантика матки выражена в ситуации беременности, когда внешний облик и поведение будущей матери предстает как наружное, «эксплицитное» проявление жизни утробного младенца, ср., например, использование в заговорах личного местоимения 1-го лица — то есть речь идет с точки зрения и от имени ребенка, находящегося в матке: «Быв я у матушки сорок нядзель; ня видав я ни божжаго свету, ни красоваго порезу, ни топорнаго замаху, ни краснаго сонца, ни яснаго месяца <...>» (бел.)56. Некоторые лексемы, обозначающие беременность, строятся по формуле «два / несколько в одном» и подразумевают как бы однородность, равнозначность составляющих: сама-друга, ходить вместях, вку-че, двойчатеть, о двух душах*1. Однако эта равноценность мнимая — этнографический и отчасти фольклорный материал указывает на определенную иерархию составляющих, граница между которыми проходит по оси внешнее (мать) / внутреннее (матка) со смещением «аксиологического» центра в сторону последнего. В обозначенном контексте именно утробный ребенок — нутрец является высшей ценностью, мерилом всех поступков беременной, чья личность уходит в тень, как бы растворяется, а точнее — интериоризируется в утробу — матку, ср., например, нормативные предписания, которые мотивируют особое отношение к прихотям беременной с «точки зрения» плода: с брюшка захотела (повсеместно), на молодое захотелось (Смоленская губ.), на молодое перебирает (Смоленская губ.)58.
В заключение отметим, что обозначенные здесь мотивы отражают весьма архаичные представления об агрегатности человеческого тела, автономности существования телесных органов в облике животных, что в свою очередь указывает на характерное для «мифической» анатомии ослабление (вплоть до инверсии) оппозиций человеческое / звериное и внутреннее / внешнее. В этом контексте утроба является своего рода фокусом, вбирающим в себя всё многообразие мотивов и образов, составляющих мифопоэтическую картину мира.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 О космическом как сфере проявления психофизиологического см.: Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического: Избранное. М., 1995. С. 582 — 586.
2 СРНГ. Вып. 18. С. 31.
3 АРЭМ. Ф. 7. On. 1. Д. 1446. Л. 15. Рязанская губ.
4 Романов Е. Р. Белорусский сборник. Вып. 5. Вильна, 1891. С. 59.
5 Успенский Б. А. Филологические разыскания в области славянских древностей. М., 1982. С. 177.
6 О золоте как атрибуте загробного, подземного мира см.: Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. Л., 1986. С. 284 — 286; Успенский Б. А. Указ. соч. С. 60 — 64.
7 Романов Е. Р. Указ. соч. С. 58 — 59.
8 Попов Г. Русская народно-бытовая медицина. СПб., 1903. С. 349.
9 СРНГ. Вып. 11. С. 330.
10 Романов Е. Р. Указ. соч. С. 59.
11 Там же.
12 Плосс Г. Женщина в естествоведении и народоведении. Т. 1. Сыктывкар; Киров, 1995. С. 263.
13 Петкевич Г. Материалы по народной медицине литовцев // ЖС. Вып. 1 -2. 1911. С. 187.
14 Makarovii Cg. Votivi. Ljubljana. 1991. С. 51, 67; Плосс Г. Указ. соч. С. 263.
15 См., напр.: РЭМ. Колл. Nq 161 — 167, 2413-3, 1003-202, 204; Молотова А Н., Соснина Н. Н. Русский народный костюм. Л., 1984. С. 28.
1Ь Миловидов Ф. Ф. Жаба и лягушка в народном миросозерцании, преимущественно малорусском Ц Сборник Харьковского историко-филологического общества. Т. XIX. Харьков, 1913. С. 388.
17 РЭМ. Колл. Nq 211-6-5 (Олонецкая губ.), 6683-379 (Олонецкая губ.), 65-31 (Петербургская губ.).
18 Миловидов Ф. Ф. Указ. соч. С. 388.
19 Там же. С. 391.
20 Милорадович В. 77. Народные обряды и песни Лубенского у. Полтавской губ. Харьков, 1897. С. 5.
21 Гура А. В. Лягушка // Славянская мифология. М., 1995. С. 251.
22 Там же. С. 250.
23 Брак у народов Центральной и Юго-Восточной Европы. М., 1983. С. 65.
24 Даль В. И. Толковый словарь русского языка. В 4 т. Т. 2. М., 1989. С. 169; Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. В 4 т. Т. 2. М., 1986. С. 335.
25 Миловидов Ф. Ф. Указ. соч. С. 395.
25 Гура А. В. Указ. соч. С. 251.
27 РЭМ. Колл. Nq 641-32/1 (Олонецкая губ.); 744-9 (Вологодская губ.) и
др.
28 СРНГ. Вып. 24. С. 257; Там же. Вып. 23. С. 96; Там же. Вып. 14. С. 344; Там же. Вып. 7. С. 22.
29 Митрофанова В. В. Загадки. Л., 1968. С. 32. Nq 615.
30 Даль В. И. Указ. соч. Т. 2. С. 286.
31 Афанасьев А. 77. Народные русские сказки. В 3 т. М., 1984. Т. 2. Nq 212.
32 Миловидов Ф. Ф. Указ. соч. С. 376.
33 Иванов 77. Из области малорусских народных легенд // ЭО, 1892. Вып. ХШ - XTV. С. 79 - 80.
34 Мазалова 77. Е. Жизненная сила севернорусского «знающего» // ЖС, 1997. Nq 4. С. 26.
35 Никифоровский 77. Я. Простонародные приметы и поверья, суеверные обряды и обычаи, легендарные сказания о лицах и местах. Витебск, 1897. С. 24.
36 Романов Е. Р. Указ. соч. Вып. 1 —2. 1885. С. 246.
37 Болгарско-русский фразеологический словарь. София; М., 1974. С. 203.
38 Чубинский 77. 77. Труды этнографическо-статистической экспедиции в западнорусский край. СПб., 1872. Т. 1. С. 136.
39 АРЭМ. Ф. 7. On. 1. Д. 407. Л. 2. Вятская губ.
40 Баранов Д. А., Мадлевская Е. А Образ лягушки в вышивке и мифопоэтических представлениях восточных славян // Женщина и вещественный мир культуры у народов Европы и России / Отв. редактор Т. А. Берн-штам. Сборник МАЭ. СПб., 1999. Т. 57. С. 117 — 118.
41 Специально об образе лягушки в фольклоре см.: Баранов Д. А., Мадлевская Е. А Указ. соч. С. 117 — 131.
42 Баранов Д. А. «Незнакомые» дети (К характеристике образа новорожденного в русской традиционной культуре) // ЭО, 1998. Nq 4. С. 114 — 115.