43 Подробнее об этом см.: Судник Т. М, Цивьян ТВ. О мифологии лягушки: (Балто-славянские данные) // Балто-славянские исследования. М., 1982. С. 137 - 154.
44 Гуревич А. В., Элиасов А Е. Старый фольклор Прибайкалья. Улан-Удэ, 1939. Т. 1. Nq 308. С. 199.
45 Сказки и поверья Северного края / Запись, вступит, статья и ком-мент. И. В. Карнауховой. Л., 1934. Nq 65. С. 138. Подробнее о космогонических функциях образа лягушки см.: Баранов Д. А., Мадлевская Е. А Указ. соч.
46 Макаренко А. А. Материалы по народной медицине Ужурской волости Ачинского округа Енисейской губернии // ЖС, 1897. Вып. 2. С. 243.
47 АРЭМ. Ф. 7. On. 1. Д. 1752. Л. 25. Ярославская губ.
48 Толстая С. М. Лунное время // Славянская мифология. Энциклопедический словарь. М, 1995. С. 248.
49 Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. В 4 т. 1986. Т. 2. С. 609.
50 Яковлев Г\ Пословицы, поговорки, крылатые слова, приметы и поверья, собранные в слободе Сагунах Острогожского у. //ЖС, 1906. Вып. 4. С. 160.
51 См, напр.: Топоров В. Н. О ритуале. Введение в проблематику //Архаичный ритуал в фольклорных и раннелитературных памяггниках. М, 1988.
52 АРЭМ. Ф. 7. On. 1. Д. 1449. Л. 15. Рязанская губ.
53 Попов Г. Указ. соч. С. 349.
54 Потешки, считалки, небылицы / Сост. А. Н. Мартынова. М, 1989. С. 179.
55 Потебня А. А. Объяснение малорусских и сродных народных песен. Варшава, 1883. С. 55 — 56; ср. также: Денисова И. М. Вопросы изучения культа священного дерева у русских. М, 1995. С. 159.
56 Романов Е. Р. Указ. соч. С. 4. Nq 10.
57 Даль В. И. Указ. соч. Т. 1. С. 83; СРНГ. Вып. 4. С. 332; Там же. С. 314; Даль В. И. Указ. соч. Т. 1. С. 418; Виноградов Г. С. Смерть и загробная жизнь в воззрениях русского старожилого населения Сибири. Иркутск, 1923. С. 47.
58 Попов Г. Указ. соч. С. 332; АРЭМ. Ф. 7. On. 1. Д. 1598. Л. 4 и Д. L682. Л. 1. Смоленская губ.
Игорь Кон
РУССКИЙ ЭРОС: ПОСТОЯНСТВО И ИЗМЕНЕНИЕ
Вопрос о поле и любви имеет центральное значение для всего нашего религиозно-философского и религиозно-общественного миросозерцания. Главный недостаток всех социальных теорий — это стыдливость, а часто лицемерное игнорирование источника жизни, виновника всей человеческой истории — половой любви.
Н. Бердяев
Как справедливо заметил французский философ Мишель Фуко, сексуальность — не простая природная данность, которую власть пытается удержать в определенных рамках, или темная сила, которую знание старается постепенно открыть и освоить. Сексуальность — это исторический конструкт, неразрывно связанный с целостной системой общественных отношений1.
В доиндусгриальной России X — начала XIX века сексуальноэротические отношения и чувства были преимущественно аспектом индивидуальной жизни и предметом религиозно-моральных дебатов. Мы плохо знаем русскую сексуально-эротическую культуру отдаленных эпох не потому, что ее не было, а потому, что царская, а вслед за ней советская цензура не позволяли публиковать соответствующие источники и исследования, вынуждая ученых делать это тайно и только за рубежом.
Составленный Владимиром Далем, предположительно в 1852 году, сборник «Русские заветные пословицы и поговорки» (слово «заветный» значит, по Далю, «задушевный, тайный, свято хранимый») впервые опубликован в 1972 году в Гааге2. Знаменитый сборник русских эротических сказок «Русские заветные сказки» Александра Афанасьева (1826 — 1871) составитель сам переправил в Женеву.
Авторитетное исследование русского мата известного московского лингвиста Бориса Успенского напечатано в 1983 — 1987 годах в венгерском журнале «Studia Slavica Hungarica»,'3 советский читатель, кроме узкого круга специалистов, о нем не знал. Первая в мире монография-альбом по истории русского эротического искусства Алекса Флегона «Эротизм в русском искусстве» вышла в 1976 году в Лондоне4. Первая исследовательская монография о сексуальной жизни православных славян, включая Древнюю Русь, американского историка Евы Левиной, основанная не только на литературных, но и на архивных источниках, опубликована в 1989 году издательством Кор-нелльского университета5. Там же вышла и монография профессора истории Принстонского университета Лоры Энгелстин о русской сексуальной культуре конца XIX века (в русском переводе ее называют Энгелыптейн, так что во избежание путаницы нам придется делать так же)6. Наиболее полные обзоры истории однополой любви в России и отображения этой темы в русской художественной литературе принадлежат перу американского литературоведа Семена Карлинского и американского же историка, бывшего ленинградца, Александра Познанского.
В послеперестроечной России первые публикации о русском сексе и эротической традиции в русской литературе начались лишь в 1991 году7. Неудивительно, что знания о русском сексе, несмотря на наличие не менее богатых, чем на Западе, первоисточников (летописи, жития святых, фольклор, своды законов, каноническое право, пенигенциалии, свидетельства иностранцев, этнографические описания и т. д.), остаются крайне фрагментарными, а теоретические обобщения — спекулятивными, предварительными.
Между сексуальной культурой (отношение к сексуальности, сексуально-эротические ценности и соответствующие формы поведения) России и Запада существуют важные различия.
Самая поразительная черта традиционной русской сексуально-эротической культуры — то, что и иностранцы, и сами русские всегда описывали ее крайне противоречиво. С одной стороны, древнерусское общество было типично мужской, патриархальной цивилизацией, в которой женщины занимали подчиненное положение и подвергались постоянному угнетению и притеснению. В Европе трудно найти страну, где даже в XVIII — XIX веках избиение жены мужем считалось бы нормальным явлением и сами женщины видели бы в этом доказательство супружеской любви. В России же это подтверждается не только свидетельствами иностранцев, но и исследованиями русских этнографов XIX века8.
С другой стороны, женщины всегда играли заметную роль не только в семейной, но и в политической и культурной жизни Древней Руси. Достаточно вспомнить великую княгиню Ольгу, дочерей Ярослава Мудрого, одна из которых — Анна прославилась в качестве французской королевы, жену Василия I, великую княгиню Московскую Софью Витовтовну, новгородскую посадницу Марфу Борецкую, возглавившую борьбу Новгорода против Москвы, царевну Софью, целую череду императриц ХУШ века, княгиню Дашкову и других. В русских сказках присутствуют не только образы воинственных амазонок, но и беспрецедентный, по европейским стандартам, образ Василисы Премудрой. Европейских путешественников и дипломатов XVIII и начала XIX века удивляла высокая степень самостоятельности русских женщин, то, что они имели право владеть собственностью, распоряжаться имениями и т. д. Французский дипломат Шарль-Франсуа Филибер Массон считал такую «гине-кократию» противоестественной, и русские женщины напоминали ему амазонок, социальная активность которых, включая любовные отношения, казалась ему вызывающей9.
Многие старые и новые философы, фольклористы и психоаналитики говорили об имманентной женственности русской души и русского национального характера. В русском языке и народной культуре Россия всегда выступала в образе матери. Многие авторы делают из этого далеко идущие политические выводы о неспособности России к политической самостоятельности, трактуя «вечно-бабье» начало российской жизни как «вечно-рабье»10. Другие суживали проблему до внутрисемейных отношений, подчеркивая, что в России «патриархат скрывает мат-рифокальность»:11 власть действительно принадлежала отцу, но в центре семейного мира, по которому ребенок настраивал свое мировоззрение, всегда стояла мать. Отец был фигурой скорее символической, всем распоряжалась лишь мать, и дети всегда любили ее больше.
Такое же сквозное противоречие представляет собой и традиционный русский телесный канон, и то, что теперь называют «телесной политикой» (социальные представления о теле, отношение к наготе, контроль за телесными отправлениями, правила приличия и т. д.).
Русская культура и искусство изображаются, как правило, как царство исключительной духовности, в противовес «западному» материализму и телесности. Но не стоит забывать, что гипертрофия духовности означает недооценку и принижение тела, особенно его «нижней» части.
Православная иконопись была всегда куда строже и аскетичнее западного религиозного искусства. В западной церковной живописи, начиная с позднего Средневековья, человеческое тело являло взору живую плоть; прикрытыми изображались только половые органы. Впрочем, даже последние нередко показывались и акцентировались, хотя, разумеется, без всяких наме-
ков на эротику. Напротив, в русских иконах жил только «лик», тело же было полностью закрыто от взора, подчеркнуто измождено, аскетично. Ничего похожего на рафаэлевских мадонн или кранаховских Адама и Еву в русской иконографии до ХУП века не встретишь12.
Правда, в отдельных храмах XVII века (церковь Святой Троицы в Никитниках, церковь Вознесения в Тутаеве и др.)^ сохранились фрески, достаточно живо изображающие полуобнаженное тело в таких сюжетах, как «Купание Вирсавии», «Сусанна и старцы», «Крещение Иисуса». Имеется даже вполне светская сцена купающихся женщин. Однако это шло вразрез со строгим византийским каноном.
Гораздо позже появилась и строже контролировалась в России и светская живопись. Итальянские художники писали обнаженную натуру уже в эпоху Возрождения, русские получили это «право» лишь в конце XVIII века. А отношение к телу и наготе — один из главных факторов сексуальной культуры.
В быту в народной