Царицы же езжали обыкновенно в колымагах, [в]роде карет, сделанных снаружи наподобие фурманов, где не было ни места, чтоб сидеть, ни окошек, но клали внутрь пуховики для сиденья, а вместо нынешних драгоценных точеных стекол — опускающейся кожею окошки и двери закрывали. Не могли такие коляски удобны быть ни к какому украшению, ибо снаружи они все обиты были кожею, а верх веколепия в делании оных состоял, чтоб наружную кожу, местами позолоченную и тисненую, употребить. Карет же не токмо не знали, но и воображения о них не имели, ибо уже и в царствование Петра Великого ближний мой свойственник, боярин к[нязь] Михайло Иванович Лыков, человек пребогатый, бывши воеводою у города Архангельского, выписал ореховую, украшенную рез[ь]6ою карету с точеными стеклами; по смерти его сия карета досталась деду моему, и почиталас[ь] толь завидною и драгоценной вещью, хотя и снова тысячи рублев не стоила, что к[нязь] М[еншиков?] делал нападки на деда моего, чтобы ее получить, и за неотдание учинил, что дед мой лишился всех недвижимых имений, которые бы надлежало ему наследовать после супруги к[нязя] Лыкова.
Воз[з]рим таперь на одежды царские. Они были великолепны. В торжественных их одеяниях злато, жемчуг и каменье по-всюдова блистали; но обыкновенные одежды, в коих более наблюдали спокойствие, нежели великолепие, были просты, а потому не могли быть причиною сластолюбия, а торжественные толь редко употреблялис [ь] и толь крепки были, что их за носильные одежды и почитать не должно, но были они яко какие коронные сосуды, определенные для показания токмо великолепия монарша, и естли не самые одежды, то по крайней мере украшения их, быв соделаны из золотых блях, жемчугу и камней, из рода в род переходили. Но общим образом сказать, не было никаких ни изыскуемых и тленных украшений, ни великого числа платей, но пять или шесть, а много до десяти платьев когда имел царь или царица, то уже довол[ь]но считалось], да и те нашивали до износу, разве из особливой милости кому плеча своего платья пожалуют.
Главный же роскош в царских обыкновенных платьях состоял в драгоценных мехах, которые они для подкладки и на опушку одеяний своих употребляли, но меха сии не купленные и не из чуждых государств привезенные были, но дань, собираемая с сибирских народов. Впрочем, царицы имели обычаи носить длинные тонкие полотняные у сорочек рукава, которые на руку набирали, и сии были иногда толь длинны, что даже до двадцати аршин полотна в них употреблялось].
Се есть всё, что я мог собрать о роде житья, выезду и одежды царской, а сие самое и показует, коликая простота во всем оном находилась]. Бояре и прочие чиновники по мере их состояния подобную же жизнь вели, стараясь притом, из почтения к царскому сану, никогда и к простому сему великолепию не приближаться. А более всего сохраняло от сластолюбия [то], что ниже имели понятия о перемене мод, но что деды н&шивали, то и внучата, не почитаяс[ь] староманерными, носили и употребляли. Бывали у бояр златотканые, богатые одеяния, которые просто зблотами называли и не инако надевали, когда для какого торжественного случая повелено им было в золотах ко двору собират[ь]ся; а посему сии одежды им надолго служили, и я за-подлинно слыхал, что не стыдились и сыновья по кончине родителей своих то же платье носить. Однако несть никакого общества, куда бы великолепие и роскош не вкрадывал[и]сь, то, ко-лико кажется мне, главнее великолепия состояло у бояр иметь великое число служителей. Великолепие, может стат[ь]ся, до из-лишности доведенное, но в с&мом деле основанное на нужде, ибо бояре с люд [ь]ми своими хаживали на войну, и оные обще и [с] воинами государственными, и защитниками в опасном случае своим господам были. Но в мирное время за честь себе бояре считали, когда едет по городу, чтобы ему предшествовали человек пятьдесят слуг пешк&ми; слыхал я, что и самые боярыни не токмо куда в знатное посещение, но ниже к обедни к своему приходу стыдилис[ь] без предшествования двадцати или тридцати слуг ехать. Однако содержание сих слуг недорого стоило, давали им пищу и вес[ь]ма малое на сапоги жалованье, а в протчем они содержались] своим искусством, дома носили серые сермяжные кафтаны, а при выезде господина или госпожи — какой у кого полутче кафтан сыщется, ибо тогда ливреи не знали. И я сам запомню, что без гостей званых во всех домах лакеи ливреи не надевали, а употребленные к должностям люди, которых бывало мало, носили такие кафтаны, какие случится3.
Остается мне еще сказать, что не было тогда ни единого, кто бы имел открытой стол, но разве ближние самые родственники без зову куда обедать ездили, а посторонние инако не езжали, как токмо званые. И могли сидеть поутру до часа обеденного, а [в] вечеру — до ужина, не быв уняты обедать или ужинать.
Таковые обычаи чинили, что почти всякий по состоянию своему без нужды мог своими доходами проживать и иметь все нужное, не простирая к лучшему своего желания, ибо лучше никто и не знал. А к тому же воспитание в н&божии, хотя иногда делало иных суеверными, но влагало страх закона Божия, которой утверждался в сердцах их ежедневною домашнею Божественною службою. Не было разных для увеселения сочиненных книг, и тако скука и уединенная жизнь заставляла читать Божественное Писание и паче в Вере утверждат[ь]ся. Правление деревень занимало большую часть время, а сие правление влекло за собою рассмотрение разных крепостей и заведенных разных приказных дел, которые понуждали вникнуть в узаконение государства, и за честь себе считали младые люди хаживать сами в суды, как я в роде своем имею примеры, что князь Дмитрий Федорович Щербатов хаживал не токмо по своим делам, но и по чужим, и толь учинился благоразумием своим знаем102 боярину князю Федору Федоровичу Волконскому, что сей, хотя князь Щербатов по причине разорения дому его купно с убиением деда его князя Сав-[в]ы Щербатова от самозванца Отрепьева, и в бедности находился, однако сей боярин, человек вес[ь]ма богатый, дочь свою и наследницу своего имения за него отдал4, и князь Иван Андре [е-в]ич Щербатов, который после был министром в Гишпании103, Царьграде и Англии, а наконец — действительным тайным советником, сенатором и ордена святого Александра Невского кавалером, по своим делам в молодости своей в суды хаживал.
Почтение к родам умножило еще твердость в сердцах наших предков, беспрестанные суды местничества питали их гордость;
пребывание в совокуплении умножало связь между родов и соделовало их безопасность что твердое предприять, а тогда же и налагало узду, кому что недостойное имени своего соделать, ибо бесчестие одного весь род того имени себе считал. А сие не токмо молодых людей, но и самых престарелых в их должности удерживало. Благородной гордости бояр мы многие знаки обретаем. Князь Симский-Хабаров, быв принуждаем уступить место Малюте Скуратову, с твердостию отрекся, и когда царем Иоанном Васильевичем осужден был за сие на смерть, последнюю милость себе просил, чтоб прежде его два сына его были умерщвлены, яко быв люди молодые ради страха гонения и смерти чего недостойного роду своему не учинили. Князь Михайло Петрович Репнин лучше восхотел претерпеть гнев царя Иоанна Васильевича и наконец убиение, нежели сообщником учиниться распутных его забав5. Соединение же родов толь твердо было, что ни строгой обычай царя Иоан[н]а Васильевича, ни казни не могли возбранить, чтоб, совокупяс[ь] многими родами, не просили у сего государя пощады своим родственникам и свойственникам, осужденным на казнь, и брались быть поруками впредь за поступки того, яко свидетельствуют сие многие сохраненные грамоты в архиве Иностранной коллегии, где таковые поручные подписи есть. И дед мой князь Юрий Федорович Щербатов не устрашился у разгневленного государя Петра Великого по царевичеву делу за родственника своего, ведомого на казнь, прощения просить, прося, что естли не учинено будет милосердия, дабы его самого, в старых летах сущего, лишить жизни, да не увидят очи его бесчестия роду и имени своего. И пощады родственнику своему испросил.
Такая тесная связь между родов обуздывала страсти юношей, которые, не токмо быв воспитываемы в совершенном почтении и беспрекословном повиновении к их родителям, обязаны были почитать всех старших своего рода и в них обретали строгих надзирателей своих поступков, так как защитников во всяком случае. Самые, еще хотя и мало остающиеся, обычаи ныне сие свидетельствуют, которые в младости моей помню, яко священные законы хранились], чтобы молодые люди каждый праздник приезжали по уграм к их старшим родственникам для изъявления почтения их. И чтоб ближние родственники и свойственники съезжалис[ь] загавливат[ь]ся и разгавливат[ь]ся104 к старшему.
Самые самовластнейшие государи принуждены иногда бывают последовать умоначертанию своего народа, так наши государи и последовали утверждать сии обычаи, не токмо снисходя на прос[ь]6ы благородных, но также производя предпочтител[ь]но пред другими из знатнейших родов, и мы находим в роде князей Репниных, что многие из стольников, миновав чин окольничего, прямо в бояре были жалованы. Преимущество сие, часто и младым людям учиненное, могло бы подать причину подумать, что оное обращалось в обиду другим, но сего не было, ибо не по одним чинам тогда благородных почитали, но и по рождениям их, и тако чины давали токмо должности, а рождение приобретало почтение.
В возмездие за такое снисхождение государей получали они, что находили в благородных верных, усердных и твердых слуг. Потщусь я несколько мне известных примеров предложить. Афанасий Нагой, быв послом в Крыму и многое претерпевая от наглостей крымских, хотя выбиваем был ханом из Крыму, чувствуя нужду его пребывания в сем полуострове, объявил, что он разве связанный будет вывезен из Крыму, а без того не поедет, хотя бы ему смерть претерпеть