Пушкарева - «А се грехи злые, смертные…». Любовь, эротика и сексуальная этика в доиндустриальной России — страница 42 из 199

116 полки, а потом и совсем исчезла.

Мало я не забыл, исчисляя честолюбивые затеи сего чудовища, помянуть о[б] изобретенных им иль, лутче сказать, в подражание старинных и отброшенных голбиц117, которые Шуваловскими назывались и коих коническая камера чинила, что вес[ь]ма далеко отдавали, а элиптический калибр, что разметис-то на близко[е расстояние] картечами стреляли, и единорогов, которые и ныне есть в употреблении, ради лег[к]ости их. Он, выдумку свою всему предпочитая, гербы свои на сих новых орудиях изображал, гнал всех тех, которые дерзали о неудобно-сти их, ныне доказанной, говорить, яко между протчими содержал под арестом князя Павла Николаевича Щербатова, сказавшего по приезде своем из армии, что их действие вес[ь]ма близко, не может быть инако действительно, как на совершенно гладком месте; что отдача назад голбиц может самим действующим им войскам вред нанести и расстроить их порядок, а что тягость их не удобна ни к вожению, ни к поставлению после выстрела на прежнее место и, наконец, что достойно смеху то, что их толь секретными почитают и с особливою присягою к ним люди употреблены, которые даже от главных начальников сокрывают сей мнимый секрет с обидою оных, коим вверено начальство армии, а не могут они знать ни секрета, ни действия употребляемых в ней орудий, а самое сие расстраивает всю дисциплину в войске, что введенные в сие таинство якобы отличные люди от других не по достоинству, но по опричности своей, излишние чины получают и более других им всемощным начальником уважаемы суть.

Между многих таковых развратных его предприятий начаты, однако, были два по его предложениям, то есть генеральное межеванье и сочинения нового Уложения. Но за неоспоримую истину должно сие принять, что развратное сердце влечет за собою развратный разум, который во всех делах того чувствителен бывает. Хотя не можно сказать, чтобы намерения генерального межеванья не полезно было государству и чтобы межевая инструкция не содержала в себе много хороших узаконений, но многие в ней находились и такие, которые не сходственно со справедливостию, но по дал[ь]новидности его ли самого или его окружающих, были для собственных их пол[ь]з учинены. А исполнение еще хуже было. Порочного сердца человек выбирал порочных людей для исправления разных должностей, те, не на пол[ь]зу общественную, но на свои прибытки взирая, также порочных людей одобряли, отчего множество тогда же произошло злоупотреблений; и не пол[ь]зою обществу сие меже-ванье учинилось, но учинилось верным способом к нажитку определенных и к грабежу народа. Сочинение Уложения не лучший успех имело, ибо были к сему толь полезному делу государства определены люди не те, которые глубокою наукою состояние государства и древних прав, сообщенных с наукою логики и моральной философии, а равно и с долговременным исполнением беспорочно своих должностей, могли удостоит [ь]-ся имени законодателей и благотворителей своего отечества. Но Емме, человек ученый, но груб и бесчеловечен с природы; Дивов, глупый, наметливый на законы человек, но мало смыслящий их разум, а к тому же корыстолюбивый; Ешков, добрый и не [м] здоимщик и знающий, по крайней мере, российские законы человек, но ленивой, праздный и не твердый судья; Козлов, умный и знающий законы человек, но токмо пред тем вышел из-под следствия по мздоимствам и воровствам; Глебов, угодник графу Шувалову, умный по наружности человек, но соединяющий в себе все пороки, которые сам он, Петр Иванович, имел. Такие люди, таково и сочинение. Наполнили они сочиненное свое Уложение множеством пристрастных статей, по которым каждый хотел или свои дела решить, или, начавши новые, вос-пол[ь] зоват[ь]ся разорением других. Наполнили его неслыханными жестокостями пыток и наказаний, так что, когда по сочинении оное было без чтения Сенатом и других государственных чинов поднесено к подписанию государыни, и уже готова была сия добросердечная государыня, не читая, подписать, перебирая листы, вдруг попала на главу пыток, взглянула на нее, ужаснулась] тиранству и, не подписав, велела переделывать. Тако чудесным образом избавилась Россия от сего бесчеловечного законодательства.

Но я слишком отдалился от моей причины, колико она недостойна любопытства, и токмо ее продолжил для показания

умоначертания сего именитого мужа, а развратность вел[ь]можи влекла примером своим развратность и на нижних людей. И подлинно, до его правления, хотя были взятки, были неправосу-дии и был разврат, но всё с опасением строгости законов, и народ, хотя малое что и давая, не мог справедливо жаловат[ь]ся, что разорен есть от судей. Но с возвышением его неправосудие чинилос[ь] с наглосгию, законы стали презират[ь]ся, и [мздоимства стали явные. Ибо довол[ь]но было быть любиму и защи-щаему им, графом Шуваловым, иль его метрес[с]ами, иль его любимцами Глебовым и Яковлевым, чтобы, не страшась ничего, всякие неправосудия делать и народ взятками разорять. Самый Сенат, трепетав его власти, принужден был хотениям его повиноваться, и он первый, иже правосудие и из сего вышнего правительства изгнал. Чрез искание Анны Борисовны, графини Апраксиной, дочери князя Бориса Васильевича Голицына, при княгине Алене Степановне Куракиной решено было дело между князя Голицына и кня[г]ини Елены Васильевны Урусовой в беглых крестьянах, и хотя она была права, но решением Сената была приведена в разорение. Защищал он, сообща[я]сь с графом Александром Борисовичем Бутурлиным, князей Долгоруких, по делу о деревнях Анны Яковлевны Шереметевой, дочери именитого князь Якова Федоровича Долгорукова, чтобы лишить неправо принадлежащей части князя Якова Александровича и сестру его княжну Марью Александровну Долгоруких, и тесть мой на сие голос подал, то сказано ему было от вышеименован-ного графа Бутурлина, что есгли он от сего дела не отступит, они найдут способ толико его обнести у государыни, что, может быть, он [за] свое упрямство и ссылкою заплатит.

Не могу я упустить, чтобы не помянуть об едином узаконении сего графа Петра Ивановича Шувалова, учиненном для собственного его прибытка и разрушающем супружественную связь, которая до сего у нас свято сохранялась]. Между прочими вещами, связующими супругов, и, сходственно с Божиим законом, подчиняющих жен мужьям своим, было узаконение, что жена без воли мужа своего недвижимого своего имения продать и заложить не могла, и муж всегда должен был позволение свое в крепости подпискою означить. Графу Петру Ивановичу Шувалову нужда была купить одну деревню, не помню у какой графини Головиной, живущей особливо от мужа своего, и посему и не могущей его согласия иметь. [Шувалов] предложил, чтобы сей знак покорства жен уничтожить; по предложению его, яко всесил[ь]ного мужа в государстве, был учинен [соответствующий] указ, он деревню купил, а сим подал повод по своенравиям своим женам от мужей отходить, разорять их детей, а от [о] шедшим разорят[ь]ся.

Довольно, думаю, описал я разные клонящиеся к своим собственным прибыткам предприятия графа Шувалова, наводящие тогда же мне огорчения не токмо по самому злу, чинившемуся тогда, но и по даваемому примеру, о котором я пророчествовал, что он множество подражателей себе найдет. Яко и действительно воспоследовало. К[нязь] В[яземский?] показанием, что он умножает доходы, хотя то часто со стенанием народа, в такую силу вошел, что владычествует над законами и Сенатом. К[нязь] П[отемкин?]32 не токмо всю армию по Военной коллегии под властию своей имеет, но и особливую опричную себе дивизию из большей части армии сочинил, а нерегулярные все войска в опричнину себе прибрал, стараяс[ь] во всех делах толико превзойтить графа Шувалова, колико он других превосходил.

Мне должно теперь помянуть о его нравах и роскоши. Беспрестанно в замыслах и беспрестанно в делах не мог он иметь открытого дому и роскошь свою великолепным житьем показывать. Но был сластолюбив и роскошен в приватном своем житье. Дом его был убран колико возможно лучше по тогдашнему состоянию, стол его мален[ь]кий наполнен был всем тем, что есть драгоценнейшее и вкуснейшее; десерт его был по-тогдашнему наивеликолепнейший, ибо тогда как многие, изживши век, вкусу ананасов не знали, а о банане и не слыхивали, он их в обил[ь]стве имел и первый из приватных завел ананасовую бол[ь]шую оранжерею. Вйна, употребляемые им, не токмо были лучшие, но, не довольствуясь теми, которые обыкновенно привозятся и употребляются, делал дома вино ананасовое. Экипаж его был блистающ златом, и он первый цуг а[н]глинских, тогда вес[ь]ма дорогих, лошадей имел; платье его соответствовало также пышности: злато, с[е]ребро, кружевы, шитье на нем блистали, и он первый по графе Алексее Григорьевиче Разумовском имел бри[л]лиантовые пуговицы, звезду, ордена и эполет, с тою токмо разностию, что его брил[л]иантовые уборы богатея были. Во удовольствие своего лю-бострастия всегда имел многих метрес[с], которым, не жалея, деньги сыпал, а дабы и тело его могло согласоваться с такой роскошью, принимал ежедневно горячие лекарства, которые и смерть его приключили. Одним словом, хотя он тогда имел более 400 тысяч рублей доходу, но на его роскош, любострастие и дары окружающим императрицу недоставало, и он умер, имея более миллиона на себе казенного долгу.

Примеры таковые не могли не разлит[ь]ся на весь народ, и повсюдова роскошь и сластолюбие умножилис[ь]- Дома стали великолепно убират[ь]ся и стыдилис[ь] неа[н]глинские мебели иметь; столы учинилис[ь] великолепны, и повары, которые сперва не за первого человека в доме считались], стали великие ден[ь]ги в жалованье получать. Так что Фукс, бывший повар императрицын и служивший ей [еще] в цесаревнах, хотя имел бригадирский чин, но жалованье получал по 800 рублев в год, а уже тогда и приватные стали давать рублев по пятисот, окроме содержания. Лимоны и померанцы не могли быть дороги в Петербурге, куда они кораблями привозятся, но в Москве они были толь редки, что разве для бол[ь]ного или для особливо великого стола их покупали, учинилис[ь] и в Москве в изобил[ь]-стве. Вина дорогие и до того незнаемые не токмо в знатных домах вошли во употребление, но даже и низкие люди их употреблять начали, и за щегол[ь]ство считалось] их разных сортов на стол подавать, даже что многие под тарелки в званые столы клали записки разным винам, дабы каждый мог попросить какое кому угодно. Пиво а[н]глинское, до того и совсем не бывшее во употреблении, но введенное во употребление графиней Анной Карловной Воронцовой, которая его любила, стало не токмо в знатных столах ежедневно употреблят[ь]ся, но даже подлые люди, оставя употребление рус[с]кого пива, оным стали опиваться. Свечи, которые до сего [времени] по бол[ь]шей части употреблялись сал[ь]ные, а где в знатных домах, и то перед господами, употребляли вощеные, но и те из желтого воску, стали везде да и во множестве употреблят[ь]ся белые восковые. Рос-кош в одеждах все пределы превзошел: парчовые, бархатные, с золотом и серебром, платья, шитые золотом, серебром и шелками, ибо уже галуны за подлое почитали, и те в толиком множестве, что часто гардероб составлял почти равный капитал с прочим достатком какого придворного или щеголя, а и у умеренных людей оного всегда великое число было. Да можно ли было сему инако быть, когда сам государь прилагал все свои тщания ко украшению своей особы, когда он за правило себе имел каждый день новое платье надевать, а иногда по два и по три на день, и стыжус[ь] сказать число, но уверяют, что нескол[ь]ко десятков тысяч разных платей после нее (т. е. после особы государя. — Ред.) осталос[ь]. Мундиров тогда, кто имел токмо достаток, кроме должности своей не нашивали, и даже запрещено было в оных танцевать при дворе. Экипажи были умеренного с прочим великолепия, уже русс