164.
Византийская церковная литература считала нужным отметить, что проституткой женщина становится исключительно из-за нужды и лишений165, однако гораздо чаще проститутка являлась предметом осуждения ввиду тяги к телесным наслаждениям. Но даже если это и так, спасение проституток от греховного существования становилось излюбленной темой православной церковной литературы, и эта симпатия к грешной женщине оказалась в конечном итоге перенесенной даже в нормы церковного права. «Если проститутка покидает дурной путь, кается и обещает более не следовать по унижающей ее стезе, но смиренно вступить на тропу целомудрия и тем самым очистить себя, то ее отец духовный должен благосклонно наложить на нее малую епитимью и причастить ее наравне с истинными христианами, с тем чтобы она смогла ступить на путь истинный точно так же, как Христос направил на путь истинный другую проститутку»166. И всё же священнослужители с большой осторожностью относились к проституткам, обращавшимся с просьбой о принятии их в общины верующих. И если проститутки не давали обещания бросить свои занятия, то им следовало отказать167.
Отношение православных славянских священнослужителей к проституции было не столь отрицательным, как можно было бы предположить, исходя из их антисексуальной ориентации в целом. В конце концов, если уж мужчины намеревались вступать в добрачные сексуальные отношения, то менее разрушительным для общества оказывался выбор таких партнеров, которые были заведомо не замужем и замуж выходить явно не собирались. И потому ряд покаянных уставов содержал лишь краткие епитимьи для неженатых мужчин, утешавшихся с проститутками: от двенадцати дней до двенадцати недель поста168. Прочие нормы трактовали блуд с проституткой тем же самым образом, как и сношение с любой незамужней женщиной, будь то вдова или рабыня169. Церковные деятели проявляли большую строгость, когда речь шла о женатом мужчине, и налагали суровую епитимью вплоть до шестнадцати лет недопущения к причастию. Столь же нетерпимо они относились к длительным отношениям с проституткой. Мужчина, который, вопреки предупреждениям, держал проститутку у себя в доме, мог бьтть отлучен от Церкви. Согласно нормам, связанным с проституцией, наказание налагалось только на тех, кто был вовлечен в грех непосредственно, а именно на проститутку и ее клиента170.
Еще одним более или менее приемлемым для холостяка выходом в плане секса являлась связь с рабыней. Епитимьи за блуд с рабыней чаще всего оказывались сугубо символическими, что указывало на принятие обществом факта существования любовниц-рабынь, по крайней мере у неженатых мужчин. Теоретически мужчина-христианин не смел содержать рабыню-наложницу; согласно нормам церковного права, он обязан был либо жениться на ней по православному канону, либо освободить ее. Отказ от такого рода действий мог повлечь за собой недопущение к церковным обрядам. На деле обычная епитимья, налагавшаяся на холостяков, спавших со своими рабынями, составляла всего лишь сорок дней поста171. Кирик спросил как-то епископа Нифонта, какую из двух возможностей лучше выбрать холостяку: содержать одну наложницу или множество любовниц-рабынь. Епископ, само собой разумеется, ответил, что и то, и другое одинаково плохо, однако, тем не менее, воздержался от осуждения почти что постоянных внебрачных сексуальных отношений у холостяков. Более того, он признал мудрость совета, который был дан своей пастве одним жившим тогда священником: «Если не в состоянии сдерживаться, занимайся этим с одной и той же женщиной»172. Другие священнослужители не соглашались с этим; содержание наложницы усу-1у6ляло для них факт наличия запретных отношений и мешало холостяку вступить в законный брак. Они соответственно рекомендовали накладывать более продолжительную (двухлетнюю) епитимью за содержание наложницы по сравнению с наказанием за краткий сексуальный контакт с незамужней женщиной. Православное церковное право официально видело в конкубинате лишь разновидность блуда, однако православные авторы осознавали, что запрет конкубината относился к сравнительно недавнему времени. В славянском церковном праве сохранились некие остатки византийских норм применительно к конкубинату, из чего следовало, что постоянный и исключающий связь с иными партнерами сексуальный союз не был незаконен в том смысле, в каком были незаконны как прелюбодейство, так и блуд. К примеру, заниматься сексом с наложницей отца церковное право воспрещало мужчине в тех же выражениях, в каких не разрешалось кровосмесительство с мачехой173.
И хотя славянские церковнослужители могли принять господствовавшую тогда идею, будто бы для холостяка приемлемо искать сексуального утешения в обществе рабыни, но относиться к подобным прегрешениям у женатых мужчин столь же снисходительно они не могли. «Закон судный люд ем», базирующийся на византийских принципах, призывал к строгому обращению с мужчиной, пренебрегшим брачными клятвами ради связи с рабыней; его могли подвергнуть телесному наказанию, а рабыню - продать в другую страну, чтобы далее не искушать этого мужчину174. Более поздние славянские источники предлагали различные виды воздействия. Телесные наказания не были характерны для нарушений церковноправовых норм, так что предпочтительными были епитимьи и штраф. Более того, в позднейших правилах можно заметить значительную симпатию к женщинам-рабыням за их тяжкую долю. И все же все славянские нормы церковного права, регулировавшие прелюбодейские отношения женатого мужчины с женпщной-рабьшей, требовали наложения весомой епитимьи, как правило, в размере четырех лет при пятидесяти ежедневных земных поклонах175. Более легкие епитимьи, рекомендованные Уставом святого Иоанна Постника, никогда не предусматривались за данное нарушение.
Церковь признавала тот факт, что женщина-рабыня не в состоянии отказать хозяйским сексуальным домогательствам. Соответственно, церковное право требовало от священника установить, добровольно ли женщина-рабыня направилась в постель к своему хозяину, и только потом определить характер налагаемой епитимьи176.
Гораздо менее охотно славянские церковнослужители мирились с добрачной сексуальной активностью молодых женщин по сравнению с молодыми мужчинами. От девушки требовалось оставаться девственницей вплоть до первой брачной ночи; в противном случае на нее налагалась четырехлетняя епитимья ввиду наличия оскорбления как мужа, так и Бога177. Значительная доля ответственности за нарушение девственности возлагалась, однако, на любовника девушки. Средневековое славянское законодательство способно было отнестись весьма строго к мужчине, обесчестившему девственницу; даже если она была готова и добровольно шла на это, мужчине вполне могло быть предъявлено обвинение в изнасиловании.
Хотя на мужчину возлагалась более тяжкая вина, одинокая молодая женщина вряд ли была настолько свободна, чтобы искать наслаждения без страха за последствия. Опасения по поводу возможной добрачной беременности наверняка остановили не одну девушку. Женщина, родившая незаконного ребенка, могла быть заточена в монастырь или подвергнута десятилетней епитимье, включая год на хлебе и воде; либо на нее мог быть наложен штраф178. Семья могла отказать ей в приданом и в доле родительского наследства179. Самое меньшее — она превращалась в незавидную невесту. Община, как явствует из обращений в суд в России семнадцатого века, внимательно следила за появлением признаков незаконной беременности. Известен случай, когда деревенская вдова заявила местному священнику, что подозревает некую девушку в том, что та зачала внебрачного ребенка. Священник рассказал об этом архиепископу, который в свою очередь распорядился подвергнуть девушку врачебному осмотру. Как выяснилось, тревога оказалась ложной180.
Девушка, давшая согласие на добрачный секс, не могла рассчитывать на то, что от неожиданной беременности ее спасет брак. В противоположность Западной Европе, мир православных славян не рассматривал сношения по взаимному согласию как неофициальную форму брака, тем более к чему-то обязывающую сожителей181. Если у молодой женщины рождался незаконный ребенок и перед лицом церковного суда она оказывалась в состоянии доказать, кто его отец, то любовнику суд мог приказать жениться, однако это не означало, что дело было окончательно решено в пользу девушки. В одном из дошедших до нас судебных дел предполагаемый отец незаконного ребенка поставил под сомнение достоверность показаний свидетелей со стороны девушки, правда, преуспеть в этом ему не удалось182. В любом случае девушка, подавшая в суд, сама облагалась штрафом и присуждалась к епитимье за свое нарушение. Более того, родительское согласие на брак оставалось обязательным183.
Славянские церковнослужители не ограничивались осуждением внебрачного секса лишь в форме соития. Осуждался любого рода контакт, таивший в себе сексуальные намерения или намек на них у людей, не связанных друг с другом брачными узами. Даже мысли не считались священными и неприкосновенными: если мужчина мысленно жаждал женщину, не являвшуюся его женой, он уже считался совершившим грех и ему полагалась епитимья. Правда, большинство священников рекомендовали накладывать нестрогие епитимьи за «прелюбодейство в сердце» и ограничивались сорока земными поклонами или трехдневным сухим постом, однако в одном из старейших сохранившихся славянских номоканонов предписывались епитимьи вплоть до трех лет на хлебе и воде184. Аналогичные мысли со стороны женщины по отношению к мужчине считались столь же грешными, но отсутствие упоминания этой темы в Библии делало ссылки на подобные прегрешения гораздо более редкими185.
Русские покаянные уставы, будучи озабочены внекоиталь-ными аспектами брачных отношений, клеймили и любые слова, и прикосновения, в которых была скрыта запретная сексуальная заинтересованность, даже если отношения не развились. Южные славяне тем не менее не разделяли подобной озабоченности к внекоитальным отношениям между не состоящими в браке мужчинами и женщинами. Русские женщины заранее знали о непристойности подмигивания мужчине, чтобы привлечь его внимание; епитимья за подобное прегрешение представляла собой трехдневный пост с тридцатью шестью земными поклонами в день. Мужчины знали о запрете на произнесение непристойных слов, обращенных к женщине или мальчику, с тем чтобы вовлечь их в сексуальную активность. Считалось грехом - а в глазах отдельных церковных авторов весьма серьезным - демонстрировать гениталии, чтобы разжечь в ком-либо искру сексуального желания. Грехом было и смотреть на это. Легкое прикосновение к ноге, чтобы обозначить сексуальную заинтересованность, влекло за собой сходную епитимью продолжительностью от шести до двенадцати дней. Держаться за руки или чувственно целоваться являлось еще худшим н