91.
В русском светском законодательстве выражалось точно такое же сочувствие к рабыням, превращаемым хозяевами в жертв своей похоти, однако признавалось, что такого рода отношения вполне естественны. Хотя любовница-рабыня и ее дети не имели никаких наследственных прав на имущество хозяина, все же после его смерти их полагалось отпускать на волк?2. Из торговых договоров с Ганзой можно почерпнуть дополнительную информацию. Согласно одному из договоров, изнасилованная рабыня могла потребовать освобождения; согласно другому — ей полагалось возмещение в размере одного рубля93. В целях недопущения со стороны рабынь ложных обвинений в изнасиловании ради обретения свободы они, в отличие от свободных женщин, были обязаны предоставлять свидетелей совершенного над ними надругательства94. Светское «Уложение» 1649 года сохранило прежний порядок, когда рабыня могла обратиться в церковный суд с прошением о привлечении своего хозяина к ответу за изнасилование, хотя в целом рабы не имели права подавать жалоб95. На деле жалобы подобного рода подлежали судебному разбирательству96. Независимо от наличия указанных норм, изнасилование рабыни явно не считалось серьезным правонарушением97.
Когда насильником являлся иной мужчина, нежели хозяин рабыни, ситуация усложнялась. Славянское законодательство отражало в этом случае дух византийского: совершенное преступление считалось направленным скорее против хозяина изнасилованной женщины, нежели против самой женщины. Согласно византийским нормам светского права, мужчина, который переспал с рабыней другого мужчины, обязан был выплатить за это правонарушение компенсацию владельцу женщины98. Если же мужчина осмеливался жениться на рабыне без разрешения ее хозяина, то и его можно было обратить в рабство?9.
Таким образом в нормах, касавшихся изнасилования рабынь, уравновешивались необходимость отбивать охоту к сексуальным сношениям, выходившим за установленные Церковью пределы, и еще большая необходимость утверждения власти хозяев над рабами. Соответственно, сексуальная эксплуатация рабыни хозяином наказывалась с большей или меньшей суровостью не в зависимости от применения силы, а в зависимости от семейного положения хозяина. Защита рабыни от сексуальной эксплуатации со стороны хозяина наталкивалась на двойной ряд ограничений. Во-первых, «защита», предлагавшаяся в рамках церковного права, сводилась к тому, что от ответственности освобождалась жертва, но нарушитель-хозяин не наказывался всерьез. Во-вторых, рабыне следовало доказать, что в сексуальные отношения она была вовлечена силой против собственной воли, хотя весьма сомнительно, можно ли было трактовать какую бы то ни было сексуальную связь между рабыней и хозяином как по-настоящему свободную от принуждения, ибо рабыня под страхом наказания не была вольна отвергнуть сексуальные притязания хозяина. Среди всего средневекового православного славянства наиболее весомая защита рабынь от навязываемого им секса предоставлялась не посредством церковноправовых норм, а положениями русского светского права.
Славянские церковнослужители осознавали, что если вышестоящий силой понуждает к чему-то нижестоящего, то этим нижестоящим необязательно должна быть женщина. Хотя изнасилование как таковое предполагало наличие насильника-муж-чины, мужчин тоже можно было принудить к сексу вопреки их воле, и это мог совершить либо другой мужчина, либо вышестоящая женщина. В церковных нормах нашли отражение два варианта такого типа отношений. Первый касался знатной женщины, бравшей раба в качестве возлюбленного. Византийское светское право предписывало суровое наказание как для женщины, так и для раба, причем брак между ними воспрещался100. Устав Стефана Душана следовал той же линии и карал увечьем как саму женщину, так и ее невольника101. Русское церковное право также считало неподобающей сексуальную связь между госпожой и рабом. В церковном праве не содержалось ни единой нормы, предполагавшей принуждения раба исполнять повеления госпожи исключительно под страхом наказания. Второй вариант относился к знатному вассалу, вступавшему в запретные сексуальные отношения с женой правителя, «добровольно или недобровольно, ради почестей в этой жизни преходящей»102. Как и предполагает приведенная формулировка из покаянного вопросника, сексуальная связь с женой сюзерена влекла за собой определенные политические выгоды. Опасность, однако, была еще большей; в данном случае прелюбодеяние равнялось измене. Безымянный автор приведенного вопроса отдавал себе отчет в том, что вассал мог быть принужден к вступлению в сексуальные отношения; отказ мог послужить причиной враждебного отношения со стороны обманувшейся в своих ожиданиях княгини. Но даже если дело обстояло именно так, то мужчина все равно считался виновен, если соглашался на запретный секс. Отсюда следует, что славянское церковное право не признавало возможности вынудить мужчину, точно так же, как и женщину, вступить в нежеланную сексуальную связь.
Наличествование в церковном и светском праве жестких норм по поводу изнасилования не являлось преградой для совершения такого рода преступлений. Более того, определенные стороны жизни средневекового славянского общества способствовали сексуальному насилию над женщинами, несмотря на осуждение такого рода проявлений церковными властями. Литературные тексты и подлинные протоколы судебных заседаний семнадцатого века с материалами об изнасиловании проясняют социальный контекст насилия на Руси в то время.
Церковнослужители никогда не опровергали самой идеи о том, что якобы сексуальные отношения, даже нежеланные, пятнают вовлеченную в них женщину. Однако нежеланный секс являлся оскорблением не только самой женщины, но и ее родни. Согласно Новгородской летописи, изнасилование местных женщин наемниками из Варанги, расквартированными в Новгороде, стало поводом для войны103. По свидетельству одного голландца, имя которого осталось неизвестным, в числе наиболее серьезных обвинений против Лжедимитрия, выдвинутых на Руси в начале семнадцатого века, было и то, что он не смог привлечь к ответственности польского дворянина, надругавшегося над русской девушкой104. Та же тема присутствует в притче из болгарского патерика: в целях дискредитации святого монаха Маркела дьявол, приняв его облик, принуждал благочестивых женщин к запретному сексу:
«Он вынуждал их совокупляться с ним и вел с ними неподобающие беседы, поучая их, что будто бы в таком совокуплении греха нет. И демон творил это не единожды и не дважды, но многажды... Женщины же пришли и рассказали об этом своим мужьям, и слово о случившемся разнеслось по всему городу. Мужчины собрались в воскресенье в церкви, и князь призвал женщин и спросил их, правду ли ему рассказали. И было там больше двадцати женщин, и они ему сказали: “Не единожды и не дважды, но многажды понуждал он нас совокупляться с ним”»105.
Ничего не подозревавший монах Маркел был избит и в знак наказания подвергнут заточению в собственной келье, где и находился, пока не открылась роль дьявола. Уроки этой притчи двояки: во-первых, изнасилование есть серьезное преступление, заслуженно вызывающее гнев народа и влекущее за собой княжеское расследование; во-вторых, обвинители, прежде чем предпринимать какие-либо действия, обязаны точно выяснить личность насильника.
Во всех доступных нам опубликованных судебных делах, связанных с изнасилованием, нападающий был назван по имени. Из этого, однако, не следует делать вывод, что жертва, как правило, была знакома с мужчиной, напавшим на нее. Скорее всего, женщина поостереглась бы делать свой позор публичным достоянием, если бы у нее не было возможности взыскать компенсацию и добиться наказания того конкретного мужчины, который и являлся ее обидчиком, - вещь невозможная в случае, если насильник был чужаком.
Если женщина решалась подать жалобу, первым шагом было обращение к церковным или светским властям с просьбой о вмешательстве. Вдова Мария Михайлова, дочь Труфанова, обратилась с прошением к митрополиту Варлааму Ростовскому, Ярославскому и Устюжскому, обвиняя Андрюшку Колокольни-цына, по прозвищу Парнюг, в изнасиловании. Нападение было совершено вечером, когда Мария вернулась домой, побывав до того у брата. Андрюшка Парнюг сорвал замок с дверей, ворвался в дом, изнасиловал Марию, а затем ограбил ее. После этого он убежал. Подав официальную жалобу, Мария могла рассчитывать на помощь властей в розыске Парнюга и возвращении его на место совершения преступления, чтобы держать ответ, -этот первый шаг для получения возмещения был обязателен. К сожалению, дальнейшие сведения об этом деле отсутствуют106.
В других документах рассказывается, как церковные власти поступали при рассмотрении обвинений в изнасиловании. В теории и на практике бремя доказательства лежало на обвиняемом, как это наглядно демонстрирует дело Таньки Ивановой, дочери Зубовой. Танька была замужем, но муж бросил ее за три года до происшедшего. С того времени Танька стала жить с родителями на соляных варницах, принадлежавших священнику Алексею. Когда беременность Таньки стала заметной, та поначалу обвинила казака Алешку Лукьянова, сына Жигулева, проживавшего у священника, в том, что этот самый Алешка изнасиловал ее в пост. После изнасилования, заявляла Танька, она уже спала с ним по доброй воле. К тому времени Алешка убежал, и найти его было невозможно. Через три дня после этого обвинения Танька переменила рассказ. Теперь она уже обвиняла священника Алексея в том, что это он изнасиловал ее, будучи пьяным. Через три недели после этот (перерыв обусловливался рождением ребенка) Танька опять изменила показания, обвинив в изнасиловании еще и соседского парня Тимошку, причем при совершенно иных обстоятельствах. Священник Алексей начисто отрицал изнасилование им Таньки и назвал отцом ребенка отсутствующего Алешку. Тимошка точно так же отрицал, что будто бы он насиловал Таньку. Тогда Танька вынуждена была сказать правду и признаться, что никакого насилия не было. Спала она с Алешкой добровольно и от него же и забеременела. Ложные обвинения в изнасиловании мотивировались желанием найти оправдание незаконной беременности и, если получится, вынудить кого-нибудь содержать ребенка. А священника она обвинила потому, что тот, узнав о прелюбодействе, велел Алешке съехать. Обвинения против Тимошки тоже были предъявлены из мести; Тимошка все время уязвлял Таньку насмешками по поводу пропажи Алешки. В итоге суд решил не