78. Погоня за девицами, ловля, захват их указывают на старинные умычки жен; юноша, волнуемый страстными желаниями, добивающийся невесты, уподобляется горящему пню79, а самая игра в разных областных наречиях слывет: «огарыши», «огорелыш», «опрел» (от [слова] «преть»), малорус, «гори-дуб» и «гори-пень»80. Есть еще другая игра, значение которой тождественно с горелками; девица садится в стороне и причитывает: «Горю, горю на камышке; кто меня любит, тот сменит» (или: «Кто милее всех, тот меня выкупит»). Из толпы играющих выходит парень, берет ее за руки, приподымает и целует; потом садится на ее место и произносит те же слова; его выкупает одна из девиц, и так далее4.
ЗАГОВОРЫ НА ЛЮБОВЬ
Заговоры на любовь называются присушками (от «сушить»; санскр. корень gush — arescere, ^ushman — огонь = то, что жжет и сушит; наше «сухмень» — засуха, произведенная жаркими лучами солнца5, а на утрату этого чувства — отсушками или остудою (от «стыть», «студить», «студёный», «стужа», «остуда» — нелюбовь, ненависть, постылый — немилый; сравни: охладеть в любви). Для того, чтобы уничтожить в ком-нибудь любовь, надобно погасить в нем пыл страсти, охладить внутренний сердечный жар. Этим многочисленным данным, по-видимому, противоречит слово «зазноба» — любовь (зазнобчивый — влюбчивый), от «знобить» — холодить, морозить, озноб — дрожь, ощущение холода81, но это противоречие только кажущееся; оно легко объясняется переходом понятия о поедучем, причиняющем боль огне к значению жгучего мороза82. Заговоры на любовь, или присушки, состоят из заклинаний, обращенных к божественным стихиям весенних гроз: к небесному пламени молний и раздувающим его ветрам. Приведем несколько любопытных примеров: а) «На море-на кияне (= в небе)... стояла гробница (= туча), во той гробнице лежала девица (молния, богиня-громовница). Раба божия (имярек)! Встань-пробудись, в цветное платье нарядись, бери кремень и огниво, зажигай свое сердце ретиво по рабе божием (имя) и дайся по нем в тоску и печаль»83. Кремень и огниво, которыми Перун высекает свои молниеносные искры, до сих пор даются в Олонецкой губернии жениху перед самым отправлением его к венцу; с ними отправляется он и в церковь84. Ь) «Встану я, раб божий, и пойду в чистое поле. Навстречу мне — Огонь и Полымя и буен Ветер. Встану и поклонюсь им низёшенько и скажу так: гой еси Огонь и Полымя! не палите зеленых лугов, а буен Ветер! не раздувай полымя; а сослужите службу верную, великую: выньте из меня тоску тоскучую и сухоту плакучую, понесите ее через боры — не потеряйте, через пороги — не уроните, через моря и реки — не утопите, а вложите ее в рабу божию (имя) — в белую грудь, в ретивое сердце, и в легкие, и в печень, чтоб она обо мне, рабе божием, тосковала и горевала денну, ночну и полуночну, в сладких ествах бы не заедала, в меду, пиве и вине не запивала». Подобные обращения делаются и к огненному змею — зооморфическому олицетворению громовой тучи. В других заговорах читаем: с) «Пойду я в чистое поле, взмолюся трем Ветрам, трем братьям: Ветры, буйны Вихори! дуйте по всему белому свету, распалите и разожгите и сведите рабыню (имя) со мною, рабом божиим, душа с душой, тело с телом, плоть с плотью, хоть85 (сравни: по-хоть) с хотью. Не уроните той моей присухи ни на воду, ни на лес, ни на землю, ни на скотину; на воду сроните — вода высохнет, на лес сроните — лес повянет, на землю сроните — земля сгорит, на скотину сроните — скотина посохнет. Снесите и положите (ее) в рабицу 6о-жию, в красную девицу — в белое тело, в ретивое сердце, в хоть и плоть... Есть в чистом поле — сидит баба-сводница, у бабы-сводницы стоит печь кирпичная, в той печи кирпичной стоит кунган86, в том кунгане всякая веща кипит-перекипает, горит-пе-регорает, сохнет и посыхает; так бы о мне, рабе божием, раби-ца божия (имя) сердцем кипела, кровию горела и не могла бы без меня ни жить, ни быть»87, d) «Встану я <...> и пойду <...> в чистое поле под <...> восточную сторону. Навстречу мне семь братьев, семь Ветров буйных. “Откуда вы, семь братьев, семь Ветров буйных, идете? куда пошли?” — “Пошли мы в чистые поля, в широкие раздолья сушить травы скошеные, леса порубленые, земли вспаханые”. — “Подите вы, семь Ветров буйных, соберите тоски тоскучие со вдов, сирот и маленьких ребят — со всего света белого, понесите к красной девице (имя) в ретивое сердце; просеките булатным топором (= молнией) ретивое ее сердце, посадите в него тоску тоскучую, сухоту сухотучую, в ее кровь горячую, в печень, [в] составы..., чтобы красная девица тосковала и горевала по таком-то рабе божием во все суточные 24 часа, едой бы не заедала, питьем бы не запивала, в гульбе бы не загуливала и во сне бы не засыпывала, в теплой паруше (бане) [калиновым] щелоком не смывала, [шелковым] веником не спаривала... и казался бы ей такой-то раб божий милее отца и матери, милее всего роду-племени, милее всего под луной господней»4, е) «Есть на восточной стране высокие горы, на тех горах стоит сырой дуб кряковатой (горы = тучи, дуб — Перуново дерево); стану я, раб божий, под тот сырой дуб кряковатой и поклонюся буйным Ветрам: ой же вы, буйные Ветры! повейте вы на меня, раба бо-жия, и обвейте вы семьдесят составов с составом и семьдесят жил с жилою, хоть, плоть и горячую кровь и ретивое сердце, и свейте вы с раба божьего думу и помышление, тоску и сухоту. И обвейте вы, Ветры буйные, рабу божию, мою полюбовницу, в ее белое лицо, в ясные очи, во все 70 жил с жилою и 70 составов с составом, хоть и плоть... и зажигайте вы, буйные Ветры, у рабы божией моей полюбовницы душу и тело, думу и помышление... Как всякой человек не может жить без хлеба-без соли, без питья-без ежи88, так бы не можно жить рабе божией без меня раба; сколь тошно рыбе жить на сухом берегу без воды сгуденыя и сколь тошно младенцу без матери, а матери — без дитяти, столь бы тошно было рабе божией без меня, раба; как быки скачут на корову, так бы раба божия бегала, искала меня — Бога бы не боялась, людей бы не стыдилась, во уста бы целовала, руками обнимала, блуд сотворила; и как хмель вьется около кола, так бы вилась-обнималась раба божия около меня» (Новгородская губ.). f) «В чистом поле гуляет буйный Ветер; подойду я поближе, поклонюсь пониже и скажу: гой еси, буйный Ветер! пособи и помоги мне закон (брачный союз) получить от такого-то дома»89. Под непосредственным влиянием древнеязыческих воззрений на силы природы — воззрений, которые находили для себя долго неиссякавший источник и прочную опору в звуках родного языка, — сложилась и система нравственных убеждений человека. Весь внутренний мир его представлялся не свободным проявлением человеческой воли, а независимым от нее, привходящим извне действием благосклонных или враждебных богов. Всякое тревожное ощущение, всякая страсть принимались младенческим народом за нечто наносное, напущенное, какой взгляд и доныне удерживается в массе неразвитого простонародья: пьет ли кто запоем, пристрастится ли к игре, страдает ли душевной болезнею — всё это неспроста, во всем этом видят очарование. Чувство любви есть также наносное; те же буйные ветры, которые пригоняют весною дождевые облака, раздувают пламя грозы и рассыпают по земле семена плодородия, — приносят и любовь на своих крыльях, навевают ее в тело белое, зажигают в ретивом сердце. Кто влюблен, тот очарован. Возбуждая тайные желания, безотчетную грусть и томление, любовь понята народом как грызущая, давящая тоска, заставляющая юношу или девицу изнывать, сохнуть, таять; так изображается она и в заговорах: «Как на море-на оки-ане, на острове на Буяне, есть бел горюч камень Алатырь (скала-облако), на том камне устроена огнепалимая баня, в той бане лежит разжигаемая доска, на той доске тридцать три тоски. Мечутся тоски, кидаются тоски и бросаются тоски... чрез все пути и дороги и перепутья воздухом и аером90. Мечитесь тоски, киньтесь тоски и бросьтесь тоски (в красную девицу) в ее буйную голову, в тыл, в лик, в ясные очи, в сахарные уста, в ретивое сердце, в ее ум и разум, в волю и хотение, во все ее тело белое, чтобы был ей добрый молодец милее свету белого, милее солнца пресветлого, милее луны прекрасный»91. — «Вставайте вы, матушки, три тоски тоскучие, три рыды92 рыдучие, и берите свое огненное пламя, разжигайте рабу-девицу (имя), разжигайте ее во дни, в ночи и в полуночи, при утренней зоре и при вечерней...»93. Присушки наговариваются большею частию на хлеб, вино или воду, и эти наговорные снадобья даются при удобном случае тому, кого хотят приворожить; произносятся они и на след, оставленный ступнею милого человека, и на ласточкино сердце и вороново перо. В старинной песне про богатыря Добрыню и чародейку Марину находим следующий интересный рассказ:
Брала она следы горячие, молодецкие,
Набирала Марина беремя дров,
А беремя дров белодубовых;
Клала дровца в печку муравленую94