Участие в нем Церкви проявляется различно. В Старо-Загор-ском округе (Болгария) братующиеся также запасаются кишками (из босиляка), обмениваются ими и целуют друг друга, а за трапезой накануне св. Иоанна Крестителя священник благословляет их союз, обращаясь к ним с поучением о святости побратимства: «О нем ничего не писано в законах, но его знает наша мать Церковь и православный люд. Мы все братья в христианской вере и любви, однако это простое братство. Что же до настоящего побратимства, оно может заключаться только накануне Иванова дня. Это потому, что, хотя св. Иван и отнекивался крестить Господа нашего Иисуса Христа, наконец, все же крестил его; так они стали побратимами, какими и вы теперь хотите быть. С тех именно пор появилось на свете побратимство». Затем священник читает по старинному требнику обряд братотво-рения, объясняя побратимам, что они — братья духовные.
Иногда заключение побратимства ограничивается троекратным поцелуем или клятвой перед Богом и св. Иоанном либо перед иконой. Собственно церковное, «большое братотворение» совершается в церкви, перед алтарем, причем священник возглашает на ектении: «О совокупляющихся в любовь нелицемерную Господу помолимся, и соблюсти братство незбвисти». Затем он читает молитвы, из которых во второй будущим «братьям по духовной вере» ставятся в образец ап. Петр и Павел, Филипп и Варфоломей и св. мученики Сергий и Вакх. Следуют чтения из Послания ап. Павла к коринфянам («Братие, внемлите тело Христово...») и Евангелия от Иоанна («...во время оно возведе Исус очи свои на небо и рече: “Яко же ти ми посла в мир, и аз послах в мир”»)313. Заключающие побратимство целуют Евангелие, обнимают друг друга, и обряд кончается причащением св. тайн. Иначе сообщают, что побратимы трижды вкушают хлеба и вина, которые подает им священник, причем переживанием старой обрядности представляется та черта, что младший из братующихся пускает себе из руки кровь, которая и примешивается к вину. Мы уже сказали, что этот символ религиозного принятия в род принадлежит к распространенным в народном ритуале: так в стихотворной «Эдде» братаются боги, смешивая кровь314, мальчики заключали между собою братский союз, накалывая руку, спуская кровь в одну ямку и смешивая ее вместе;315
о торжественном заключении fostbroedralag я скажу далее; но еще в поэме о Вольтарии316 герой, принужденный вступить в бой с Гагеном, напоминает ему, что когда-то они смешали свою кровь, их дружба была им высшим благом; куда девалась она теперь, как изменился свет?! Так и в «Lancelot du Lac» есть указание, что братующиеся вкушали от своей крови317.
Из народного же ритуала перенесен, вероятно, и символ кушака, которым связывают побратимов при церковном братотворе-нии: он мог также первоначально выражать принятие в род, привязывание к нему. Мы отметили сходную черту в сицилианском кумованье; в рассказе Тацита318 о заключении мирного союза между Радамистом и Митридатом та же подробность: схватившись правыми руками, они крепко связали большие пальцы и, когда кровь прилила к оконечностям, извлекли ее легким наколом и лизали друг у друга. Смысл обрядности всего рельефнее выступает в следующем сербском обычае: когда умирает кто-нибудь из двух братьев- (или сестер-) близнецов, ногу покойника привязывают узлом к ноге оставшегося в живых, пока он не обратится к кому-нибудь с просьбой: «Будь мне, Бога ради, братом, отвяжи и отпусти меня». Кто на это согласится, становится братом просившего. Заметим кстати, что чернобыль319 (artemisia vulgaris), играющая такую роль в народно-европейском обиходе Иванова дня, зовется у немцев
«Крестовые братья» русских былин указывают, что и они пережили христианскую, если не церковную, метаморфозу побратимства. Может быть, и еще одно заключение можно бы сделать в том же смысле по поводу отчества наших богатырей: между ними много Ивановичей. То, что я имею в виду, принадлежит гипотезе. Мы видели, что итальянское и южнославянское народное кумование поставлено под покровительство св. Иоанна, что в Сицилии имя Иван равносильно куму. В латышских купальских песнях «Иванушко» сгойт вместо хозяина, «Ивановы дети» означают не только участников обряда, но и людей вообще;322 в Венеции «San Zuanin» зовут ребенка тотчас после крещения323, как в следующем малорусском обряде «Иван» отвечает вообще понятию «крещеного»: когда бабка приносит новорожденного к священнику, он творит над ним молитву и поздравляет ее с «внуком Иваном»; затем он нарекает мальчику имя и снова повторяет то же приветствие. Ребенка приносят домой после крестин и передают матери со словами: «Поздравляем с четвергом и с сыном Иваном»; либо, входя в дом, спрашивают: «А ну, скажи-ка, кум, какое имя нарекли нашему Ивану?»324. Кумующие или братующиеся во имя св. Иоанна — его дети, Иваны, собственно Ивановичи; это бросило бы свет на Ивановичей в числе наших богатырей, если б это отчество совпадало с крестовым братством и мы могли положиться на его устойчивость в песенном предании.
V
Празднество летних Адоний выяснило нам два элемента: эротический и похоронный, выражавшийся в погребении чучела, изображавшего усопшего бога. Итальянские Ивановские обряды сохранили эту двойственность: вспомним сардинский егте, когда-то украшавшийся куклой, и сицилианское многозначительное sepulcru, но эротизм древнего обычая получил под влиянием христианства более смягченную, абстрактную форму кумовства и побратимства, как и немецкая Johannisminne отвлеклась от своего реального значения.
Русские Ивановские обряды представляют такую же двойственность, только ярче выраженную: их языческий элемент так же, если не более, древен, чем Адонии; весенним и летним Адо-ниям отвечает такой же параллелизм: эротическое чествование и похороны Ярилы и Кострубоньки, топление Марены325, — все эти подробности первоначально весеннего обряда повторяются и в летнем праздновании от Иванова до Петрова дня: как в Италии кумящиеся обмениваются подарками в течение этого срока, так и у нас он составляет особый «купальский» цикл, совпадающий с летними Адониями326. Можно предположить, что как в культе последних, так и в русском весеннем и летнем обиходе чередование эротического и похоронного элементов было различное, спутавшееся в вековом бытовании обряда. Его приурочение к христианскому календарю с его переходными праздниками было причиной другого смешения весеннего цикла с летним: Троицын день бывает между 11-м мая и 14-м июня, Все-святское заговенье — между 18-м мая и 22-м июня. Таким образом, объясняется, почему чествование Ярилы распределилось между весной и летом, кануном Троицына дня и 24-м июня327. Это необходимо иметь в виду при следующем изложении.
Об эротическом элементе купальских игрищ говорил уже блаженный Августин, для России осталось из XVI в. свидетельство игумена Памфила: в ночь на 24 июня «<...> мало не весь град взмятется и возбесится... стучат бубны и гласы сопелий и гудут струны, женам же и девам плескание и плясание, и главам их покивание, устам их неприязнен клич и вопль, всесквер-ныя песни, бесовская угодия свершахуся, и хребтом их вихляние, и ногам их скакание и топтание; ту же есть мужем же и отроком великое прелщение и падение, но яко на женское и девическое шатание блудное им взрение, такоже и женам му-жатым беззаконное осквернение и девам растление»328. Следы такого же, но смягченного эротизма сохранились в купальской поэзии европейских народов от Португалии до России, в эротическом элементе девичьего гаданья, в «баловстве» белорусских купальских игрищ, в обычае «невеститься» в праздник Ярилы (в первое воскресенье после Петрова дня), в парности имен, отвечающей такой же весенней (Георгий и Марена):329 Ивана и Марьи, Купалы и Марены, Иоанна и его милой330 бело-и малорусских и латышских песен. К этой парности и привязывается на русской почве идея смерти.
Накануне Иванова дня в Малороссии делают из соломы чучело Купала, иногда величиной с ребенка, а иногда в настоящий рост человека, надевают на него женскую сорочку, плахту, монисты и венок из цветов. Тогда же срубают дерево (преимущественно черноклен, вербу или тополь), обвешивают его лентами и венками и устанавливают на избранном для игрища месте. Дерево это называют Мареною или Куп алою, под ним ставят наряженную куклу, а подле нее — стол с разными закусками и горелкою. Затем зажигают костер и начинают прыгать через него попарно (молодец с девицею), держа в руках купальскую куклу; игры и песни продолжаются до рассвета. На другой день куклу и Марену приносят к реке, срывают с них украшения и бросают ту и другую в воду. При этом поют: