Вечером часов в 10 десятник (он же повар и лакей), ездивший всегда со мной, принес ужин и, ставя его на стол, как-то злодейски улыбался. Видно было, что ему и смешно, и рассказать что-то хочется.
— Чему ты, Иван, ухмыляешься? — спросил я его.
— Да так, ваше благородие, смешно что-то.
— А что же такое смешно? Расскажи нам.
— А не будете, ваше благородие, бранить? — спросил он, как-то недоверчиво посматривая на меня.
— Нет, не буду, — успокоил я его.
— Да вот видите ли, ваше благородие, как я готовил ужин, так хозяйка-то и спрашивает меня: а что, говорит, Ванюшка, барин-от женат али холостой? А что, спрашиваю, бабушка, на что тебе? Да так, говорит. Ну, говорю, женатый, а что? Жаль, говорит, что женатый; а то, говорит, у меня ведь Дуня-то не одна; вот и Степанида скоро придет: чем бы в люди ходить, так оно бы здесь, дома-то лучше, сподручнее.
И действительно, ее красавицы Дуня и Степа не отличались нравственностью, и когда, года через два, я опять был в этом селе, то и та и другая приготовлялись быть матерями, не думая еще вовсе о замужестве.
В губернии этой не только не стыдятся, а напротив, даже хвастаются, как чем-то особенно хорошим, связями с чиновниками или другими более или менее видными людьми.
Разумеется, читая это, возбуждается сам собою вопрос: да откуда же пришла такая нравственная зараза в эту губернию? Вопрос этот объясняется очень просто.
С открытием приисков в этой губернии сделался огромный прилив денег. Лет 12 и более тому назад весьма часто случалось видеть поселенца, не имеющего ни кола, ни двора, выходящим осенью с приисков с тысячью, двумя и более рублей. Что делали эти испорченные люди, каким неистовствам предавались они во время разгула и беспросыпного пьянства — трудно передать. Разумеется, большая часть их, людей неженатых, по выходе с приисков гуляли где могли, денег не жалели и, мало-помалу соблазняя деньгами, втягивали в разврат женщин и девок. Силен соблазн этот сам по себе; но еще сильнее зависть в сердцах деревенских красавиц.
И вот какая-нибудь Секлетинья, увидя, как начала вдруг щеголять подруга ее Хавронья в шелковых платьях, красных, как огонь, платках и в бронзовых блестящих серьгах, всеми силами души пожелала иметь если не лучше, то то же самое и, зная источник приобретения, обратилась к нему сначала из желания не уступить подруге в нарядах, а потом по привычке. Глядя на них, начали делать то же самое и другие, и делали и делают это почти все и по настоящее время.
Грустно, но справедливость требует сказать, что разврат 14-ти, 13-ти и даже 12-летних девочек-детей — явление, вовсе не выходящее здесь из круга обыкновенных. Прошло много лет, и народ привык к собственному своему разврату и, увлеченный также прибылью денег, забыл семейные добродетели и смотрит равнодушно на порок своих жен, дочерей, сестер и всех близких и дорогих его сердцу.
Эти наблюдения, верные и не подлежащие никакому сомнению, дают полное право сказать, что редкие случаи подкидышей и большое количество браков не составляют доказательств нравственного развития народа, и для положительного о нем заключения это мерило весьма недостаточно в одних цифрах, без других фактических и также нравственных доказательств.
Много бы можно было сказать любопытного о жителях Сибири, о<6> их религиозном и нравственном направлении, о<6> их обычаях; но это будет так противоречить статистикам и формалистам, что, я думаю, лучше придержаться пословицы: “Не всё то говорится, что думается”, а с тем вместе, конечно, и не всё то должно писаться, что знается.
В заключение невольно предложишь вопрос: почему бы, составляя статистические сведения, не писать в них голой истины? По-моему, право, лучше похвалить чужое хорошее, нежели, увлекаясь ложным патриотизмом, выставлять всё свое дурное в розовом свете. За людьми, которые бы могли хоть не красно, но верно и беспристрастно описать тот народ, в среде которого они вращаются беспрестанно, или по обязанностям службы, или по своим собственным делам, остановки не будет; а тогда и правительство, имея верные сведения о данном крае, могло бы изыскать благодетельные меры против развивающегося зла».
879. Один из обычаев раскольников поморян / Корреспондент «Русских ведомостей» // ЖМЮ. Т. XXXI, год 8, 1867, № 1 (янв.) С. 180 — 181 (II: Часть неофиц., отд. V).
Старо девство в Балахнинском уезде. Отношения старых дев к прочим членам семейства. «Старыми девами называются у поморян не только действительно старые, но и все вообще девицы, хотя бы даже они были 10, 12 или 15 лет, обреченные своими родителями на безбрачную жизнь в то время, когда они не достигли надлежащей зрелости и совершеннолетия. С этого времени старую деву можно отличить от прочих по черному платку и сарафану, несколько отличному от обыкновенного покроя. С этого же времени она делается деспотом родной семьи. Все семейные, не исключая отца с матерью, не только исполняют прихоти старой девы, но даже беспрекословно подчиняются ей в известных случаях. Не испросивши вперед благословения у старой девы, никто из семейных не смеет сделать ничего ни дома, ни вне его. В зрелых же летах старые девы часто забирают в свои руки все хозяйство и заправляют всем домом по своему усмотрению. В таком случае отец, естественный глава семейства, значит в собственном доме не больше батрака. <...> Впрочем, по достижении совершеннолетия лишь весьма немногие из старых дев отличаются целомудрием. Если бы вы пожелали узнать, как велико число старых дев, то об этом можете составить верное понятие на основании того обстоятельства, что непременно в каждой семье, где есть дочери или девицы, есть уже и старые девы, а иногда и две и более, смотря по религиозности матери семейства, ибо, по мнению наших поморян, только ими, старыми девами, и мир стоит».
968. Два случая из семейной жизни // Неделя: Еженед. газета. СПб., 1877. № 2.
Наказание жены крестьянином с. Константиновки Самарской губернии. Жена была бита мужем кулаками, наказана розгами, закована в кандалы и посажена на цепь. Кроме того, муж припряг ее к телеге, на которой объехал деревню, стегая кнутом полуодетую жену.
1005. Наказание жены мужем. (Ст. без загл.) // Русские вед. М., 1878. № 183 (из «Нового времени»).
«Из Соликамского уезда Пермской губернии пишут <...>, что в этом уезде в крестьянском быту чуть не каждую неделю возникают у мировых судей и судебных следователей дела о жестоком обращении мужей с женами. Один, например, ставит ежедневно жену свою голыми ногами на дробь и наказывает плетью, заставляя перед иконами класть земные поклоны и каяться в прежних грехах. Другой привязывает жену за ноги к потолочной перекладине и сечет нагайкою неизвестно за что; третий бьет и тиранит свою жену за то только, что она ему надоела или не нравится. Четвертый пьянствует и бьет жену про-сто-напросто “по пьяному делу” и т. д. Есть такие мужья, которые не бьют и не секут своих жен, а выгоняют их на улицу и держат на морозе по целым ночам из боязни совершить смертоубийство или оставить на теле следы своего неистового обращения. Недавно в селе К-ском всплыло дело, относящееся к последней категории истязаний жены посредством мороза».
1009. Отношение жены к мужу и его отцу. (Ст. без загл.) // Русские вед. М., 1878. № 199. С. 2.
В статье этой рассказывается, что в Тульчине Подольской губернии за побег жены от мужа она в первый раз была наказана мужем и тестем розгами. После второго побега тесть., отыскавший невестку, привязал ее арканом к шее лошади, сам сел верхом и усердно подгонял палкой невестку. По словам автора этой статьи, «по народным воззрениям, муж, а тем более тесть, имеет право жизни и смерти над невесткою, даже может резать ее на кусочки».
1029. Из станицы Голодаевки / N. [псевд.] // ДОВ. 1879. № 99.
Наказание мужем жены. «В один день летом 1879 г. жена (Парченко) ушла от мужа к своей бабке. Парченко с Берестен-ко поехали ее разыскивать и, найдя, привязали ее косой к хвосту лошади и в таком виде повели на расстоянии нескольких верст до дома Парченко. При этом Парченко ехал верхом на лошади, к хвосту коей была привязана Парченкова, и когда Парченкова привставала и падала, то Парченко слезал с лошади и подгонял жену сзади плетью. Приведши домой, Парченко привязал жену к столбу у себя на дворе, и она в таком виде стояла там, пока не была отвязана по распоряжению местного сельского старосты».
1041. Продажа жены. (Ст..без загл.) //Новое время: Ежедн. газета. СПб., 1879. № 1076 (из «Киевлянина»).
«Два крестьянина деревни Чернече (Александрийский уезд Херсонской губ.) сошлись в шинке, и в разговоре о недавно бывшей ярмарке и необыкновенной дороговизне лошадей один из них спрашивает другого: “А що, ты найшов свою жинку? Давно вона тебе кинула?” — “Сдыру кожу, як найду, убью, закатую”, — отвечает покинутый супруг. “А знаешь что? Продай жинку — куплю. Разве тебе охота с нею возиться. Столько раз ты приводил ее домой, и она каждый раз уходила. Опять уйдет. Продай лучше, кажу тоби”. — “Як бы який дурень купив, а то грих буде: убью”. Слово по слову, тихо и мирно крестьяне сходятся в цене, и жена продается за 8 руб. Для укрепления этой невиданной сделки контрагенты отправляются в расправу соседнего села, и здесь писарь пишет расписку в том, что продавший жену не будет иметь никаких претензий ни к бывшей жене своей, ни к ее новому мужу. Он — седой, но крепкий старик, она — еще довольно молодая женщина. В соседнем селении повторился подобный же случай. Но проданная жена, должно быть, еще больше была избиваема мужем, потому что куплена была всего за 5 руб.».
1059. Троицкий Андрей, свящ. села Никольского. Муж-варвар // Пгв. 1880. No 240.
«10 сего октября в селе Куликове Краснослободского уезда мне пришлось видеть потрясающую картину супружеского варварства. Представьте себе часов в 12 дня по улице едет верхом мужчина и кричит во все горло: “Братцы! Медведицу ведут”. Немного спустя показался другой всадник, пожилой мужчина.
За шею его лошади с правой стороны привязана веревкою под грудь женщина в кубовом сарафане, с обнаженною головой и растрепанными волосами. Одна рука ее на свободе, а другая привязана к туловищу ее веревкою. Всадник этот едет с ноги на ногу и выбирает себе дорогу там, где погрязнее и помокрее. Едет и беспрестанно сечет ременным кнутом привязанную женщину, приговаривая разные непристойности. Там, где она споткнется и повиснет на своей привязке, он, не останавливаясь ни на секунду, усиливает удары свои и кнутом, и ногой. Женщина до того уже изувечена, что она еле бредет и давно уже не в силах ответить на удары ни одним вздохом. На плечах ее от ударов кнутом остались одни лоскутки рубашки, и те все обагрены кровью; кровь капает на землю частыми каплями. Толпа всякого возраста и пола людей с каждым шагом возрастала, и в сопровождении ее эта ужасная и отвратительная процессия прошла три улицы и выехала из села по направлению к городу Краснослободску. Большая часть женщин и детей, видя такую небывалую тиранию, плакали и рыдали, даже некоторые мужики не могли удержаться от слез. И при всем том ни один человек не осмеливался сказать даже слово за страдалицу в той уверенности, что это дело правое, что муж имеет неограниченную власть над своею женою. Кто именно и за что так бесчеловечно тиранил эту бедную женщину, я не знаю. Говорят, что оба эти всадники — крестьяне села Жабье Краснослободского уезда.