779. В Нижегородской губернии невесту колют в бане булавками, чтобы величала жениха780. Подобное враждебное и насильственное отношение «ненавист-ников»-молоди,ев к своим суженым выражается также в нашей народной поэзии в различных образах, которые, несомненно, выражают метафорически грубые отношения действительности. Девица в свадебной песне говорит, что три грозы пригрозил ей чуж отецкий сын — будущий муж ее:
Перву грозу — ступил на ногу:
От того страху, от полоху781 Подломились ножки резвые;
Другу грозу — прижал мне праву руку:
Он сломал злачен перстень,
Бриллиантовы ставочки по полу рассыпались.
А третью грозу пригрозил —
Он взглянул по-звериному:
От того страху, от полоху Мое цветно портишечко По шитью распоролося782.
Насилие над женщиной символически выражается завладением молодцом знаками ее девственной чистоты и независимости. В свадебной песне подруги советуют невесте стеречься.
Возле тебя, —
говорят они, —
сидит сорви-венок,
Сорви-венок и згай-голова Згай-голова и рассыпь-коса’.
Вот какую параллель проводит народная песня. Из лебединого стада сокол ухватил лебедку. Взмолилася лебедка, чтобы отпустил ее сокол в стадо лебединое. Сокол отвечает:
«Я тогда тебя пущу —
Сизы перышки ощиплю,
Златы крылушки обобью,
Горяцую кровь пролью!»
Из толпы красных девушек ухватил князь одну. Взмолилась она ему — просит отпустить ее к красным девушкам. Отвечает князь:
«Я тогда тебя пущу —
Ко венчаньицу свезу,
У венчаньица постоим,
Косу русу расплету,
Ее на двое заплету»783.
Поэтому обрученная девушка, сравнивая себя с «лебедушкой», говорит:
«У ней крылышки ощипаны —
У меня коса расплетена,
У ней ноженьки обломаны —
У меня да воля1 снятая»784.
В приведенных песнях положение женщины совершенно пассивное. Так, разумеется, часто бывало и в жизни, где превосходство физической силы мужчины доходило часто до жестокости, до зверства, в грубых проявлениях подавляло всякое сопротивление со стороны женщины. Таким образом, сила дает преобладание в брачном союзе — мужчине над женщиной. Но власть, основанная на одном перевесе силы, есть только факт. Значение принципа она еще не имеет. Нет еще убеждения, что муж должен быть властелином жены. Удалось мужчине одолеть женщину — и она его раба. Хвала удальцу, смогшему подчинить себе женщину, но не более. Требовать от женщины покорности как своего права, а ее обязанности, мужчина еще не может в первоначальную, чуждую всяких определений эпоху. Мало того, сила, давшая преобладание мужчине, могла иногда быть и на стороне женщины и клонить перевес в борьбе на сторону последней. Наши былины и сказания наряду с 6о-гатырями изображают воинственных дев и женщин — удалых полениц, которые отличаются чрезвычайною силою, ловкостью и храбростью, ездят по полям, весьма искусно владеют оружием, бьются с богатырями и нередко побеждают их. Так, Илье Муромцу пришлось биться с дочерью Соловья-Разбойника — «Пелькой, поленйцей удалою», с Авдотьей Горынчанкой, еще с «Поленицею удалою», которая оказалась дочерью Ильи785. Василиса Микулична побеждает всех богатырей князя Владимира, в том числе и своего мужа, Ставра Годиновича786. Настасья Микулична — «Поленица, женщина великая» — побеждает богатыря Добрыню Никитича787. Настасья-Королевична, жена Дуная и Днепра, — Королевична, жена Дона788, искусством стрелять из лука побеждают своих мужей-богатырей789. Молодая жена Ильи Муромца — Саввишна — прогоняет от Киева Тугарина со всею его ратью790. Девушка-Чернавушка приводит к матери разбуянившегося богатыря Василия Буслаева, а потом многих мужиков новгородских побивает до смерти коромыслом кипарисовым791. Анастасия Прекрасная ездила на коне, победила змея, который хотел силою взять ее за себя замуж, и побила три рати силы792. Василиса Поповна одевалась по-мужски, ездила верхом, стреляла из ружья, охоча была до вина793. Легенда о Перепетовом кургане рассказывает, что жена Перепета во главе войска вступила в бой с войском своего мужа, которое ошибкой приняла за неприятелей, и в пылу сражения убила своего мужа794. Чешское предание рассказывает о войне девушек с мужчинами795. Храбрый и воинственный характер древнеславянской женщины засвидетельствован исторически: Феофан, византийский историк IX в., говорит, что после отражения славян от Константинополя между убитыми нашлось несколько женщин796. Припомним также, что «Псковская судная грамота» постановляет «присуждать поле» женщине с женщиной797. Народные песни хранят в себе живое воспоминание о временах единоборства мужчины и женщины. Молодец предлагает девушкам побороться. Все девушки разбежались.
Одна Дунюшка устоялась,
Дуня с молодцом боролась Дуня молодца одолела,
Кушак, шапочку в грязь вотоптала798.
В другой песне «девушка-невеста» говорит молодцу, чтобы не хвалился он сам-собою, своею красотою [вар.: и силою большою) и предлагает ему:
«Давай, давай, молодец,
Мы с тобой бороться».
И «красная девка парня поборола при всем мире, при народе, при большом хороводе»799. Г-н П. Никулин сообщает также любопытное известие о современном быте донских казаков. Между казаками бывают случаи, что жена оказывается сильнее мужа и бьет его. Дело иногда доходит до того, что муж обращается к станичному суду с просьбою о разводе по поводу жестокого обращения жены.
«В нашем хуторе, — рассказывал П. Никулину один казак, — есть женщина, которую ни один казак не поборет, сколько ни пробовали, всех так и кладет»800.
Первоначальное, чуждое всякого юридического определения состояние взаимных отношений мужчины и женщины представляется весьма важным историческим фактом. Не подлежит, конечно, сомнению, что «женщина всеми зависящими от нее средствами стремилась к достижению разумных прав личности в брачном союзе. Отдавая дань прежнему грубому состоянию нравов, она до замужества искупляла себе личные права жены и матери распущенностью гетеризма, возведенного до священного обряда, и вместе с тем она завоевывала эти права подвигами амазонства, и если — рядом с этими явлениями быта — через насильственное умыкание из своего рода-племени в чужой она становилась в рабскую зависимость к мужу, то тем сильнее только в убеждениях и преданиях мог рисоваться тот идеальный образ личной свободы, к которому она стремилась и который естественно выразился в мифах и сказаниях о божественных девах-воительницах, об амазонках и германских Валькириях, о восточной Семирамиде, итальянской Танаквиле и о чешской княжне Любуше, польской Ванде или в эпических преданиях о нашей княгине Ольге»801. Могло иногда случаться, что сильная и энергическая женщина властвовала над мужем и держала последнего в полной покорности. Народная сказка сохранила воспоминание о возможности таких супружеских отношений. Обвенчались Иван-Царевич и королевна Анна Прекрасная. Выходя из церкви, они взяли друг друга за руки. Королевна стала пытать силу Ивана-Царевича и сжала ему руку так сильно, что у него кровь в лицо кинулась и глаза под лоб ушли. «Так ты эдакой-то богатырь!» — подумала Анна-королевна, — и в супружеской жизни забрала она такую власть, что заставила своего мужа коров пасти и в высшей степени оскорбительно насмехалась при этом над ним802.
В приведенных нами выше указаниях из народных сказаний и песен видно, что женщина нередко оказывалась более сильною и ловкою, чем мужчина. И надежда на свои силы — надежда, иногда оправдывавшаяся на деле, могла, разумеется, возбуждать в женщине не только стремление к равноправному с мужем положению в брачном союзе, но и стремление к первенству, к господству над мужем. С другой стороны, женщина и в порабощении, которое в первобытном обществе имеет характер общего явления, не могла по естественным условиям человеческой природы не желать лучшего положения, чем давала ей суровая действительность. Мужчина, одолевший женщину, как варварский победитель «величается» и «надругается» над нею. С насмешкою заставляет он ее «разуть» себя. У нее же при этом «сердце кровью обливается»803. И нет ничего удивительного, что такое унизительное положение женщины перед мужчиной тем с большею силой могло возбуждать в ней стремление быть выше своего поработителя, владычествовать над ним. А когда не