. «Кабы знала, — причитает вдова, — про бессчастное живленьице [по смерти мужа], я в закон-то горюша не вступала бы, я замужьи-ца983 себе не залучала, не плодила бы сердечных себе детушек, я сошла бы во пустыню богомольную, где ведь девушки спасаются, где старушки постригаются»984. Таким образом, — или замужество, или удаление от мира — другой участи женщина не представляет себе. Такие же понятия господствовали и в старину. «А которые девицы, — говорит Г. К. Котошихин, — бывают увечны, и стары, и замуж их взяти за себя никто не хочет: и таких девиц отцы и матери постригают в монастырях, без замужества»985. Г-ном В. Богишичем высказано мнение, что у большинства славянских народов будто бы не только «существовало [в древности] одноженство, но даже некоторое влечение к безженству»986. Насколько состоятельно такое предположение, можно судить из приведенных им фактов.
Но если народ смотрит на брак как на состояние естественное и необходимое, то как же согласить с этим взглядом возникновение и утверждение в беспоповщинском расколе учения
о необходимости всеобщего девства? По этому вопросу остановимся на выводах профессора И. Ф. Нильского (в его сочинении «Семейная жизнь в русском расколе»). Прекращение в расколе священников старого, дониконовского постановления, а с ними — и таинств, было первой и главной причиной явления в нем учения о безбрачии. Вследствие развившейся в расколе мысли о скорой кончине мира, это вынужденное и утвержденное на догматическом основании учение скоро получило в глазах заблуждающихся значение потребности благочестивого чувства — потребности, которую ощущал в себе всякий, кто дорожил спасением. Бедственное состояние раскольников, начавшееся вслед за изданием в 1684 г. строгого указа против ревнителей старины, было причиной того, что даже и те из раскольников, которые прежде вступили в брак, теперь находили неудобным продолжать супружеские отношения. Раско-ло-учители-монахи довершили остальное. По пристрастию ли к началам собственной жизни или по непониманию истинного значения в деле спасения жизни брачной, только они постарались и сумели свой односторонний взгляд на девство и семью передать и своим слушателям. Таким образом, очевидно, «безбрачие установилось в расколе не в порицании брака, а как дело печальной необходимости, вызванное теми обстоятельствами, в которых находился раскол к концу XVII столетия». Позднее в некоторой части самих беспоповцев развивается учение о необходимости и законности брачной жизни и при отсутствии священства, предполагаемом ими, и некоторые вожаки раскола начинают принимать различные меры к установлению между беспоповцами брачного союза.
При господстве в народе рассмотренного нами взгляда на брачную жизнь, вполне естественным представляется народное понятие о том, что родители не должны и не могут запрещать своим детям вступать в брак. В с. Лямиц Онежского уезда девушки, по местному обыкновению, выдаются замуж не ранее 20-летнего возраста и до 25 лет. Но, хотя и редко, случается, что девушка пожелает выйти замуж раньше, и родители обыкновенно не препятствуют желанию дочери987. Когда однажды сноха заявила на волостном суде (Дмитровский уезд), что свекровь ее «установила дома, замуж не пустила», то один из волостных судей заметил ей: «Пустое говоришь; кто тебя установить мог; и мать не установит, коли захочешь замуж идти, не то что свекровь»988. «Ваша воля отдавать и не отдавать, а мени у вас до веку не жить», — говорит во время сватовства своим родителям девушка, за которую сватают жениха989. Родители, таким образом, могут не выдавать дочь за известного жениха, но не могут своею волею вовсе удержать и от замужества. В одном случае (Симбирская губ.) крестьянская девушка жаловалась волостному суду, что отец по наговорам мачехи бьет ее и не хочет выдавать замуж. Суд посоветовал отцу выдать девушку замуж. Отец действительно выдал ее замуж, а впрочем, не за того, за кого она хотела выйти990.
В Кинешемском уезде (Костромская губ.) жених платит за невесту ее родителям выводные деньги, иногда в размере до 100 руб., что для жениха нередко бывает очень разорительно. Но там же, по понятию крестьян, «если невеста изыщет сама себе жениха, то родители не вправе ее удерживать, хотя бы жених не соглашался на платеж выводных денег»991. Очевидно, такое понятие образовалось в народе как противодействие возможному своекорыстию родителей, которые из личных побуждений могли бы препятствовать вступлению дочери в замужество — состояние, по народному воззрению, естественное и законное.
Как относится народ ко вступлению во второй и последующие браки? Как дальнейшее развитие рассмотренных нами народных понятий относительно естественности и даже обязательности вступления в первый брак является понятие о дозво-лительности и даже обязательности вступления во второй и последующие браки. Господством такого понятия объясняется, например, любопытный закон дарзильцев (одно из болгарских колен), которым не дозволяется, чтобы в их селе существовали вдовцы и вдовы; по закону они по прошествии 40 дней, а если уважительная причина, то по прошествии трех месяцев (во все это время вдовцы или вдовы сидели взаперти, не имея ни с кем сношения) должны были жениться или выйти замуж: их силою венчали на общественный счет992. «Еду по жонку пятую; судзи, Боже, по дзесятую», — говорит народная поговорка993.
Церковь у нас с древних времен восставала против обычая вступать в браки без ограничения их числа; особенно долго она должна была бороться с обычаем вступать в четвертый брак. Этот брак, наконец, был решительно запрещен законами Алексея Михайловича и Федора Алексеевича994. Под влиянием такой деятельности Церкви и законодательных постановлений в народе сложилось понятие: «первая жена опойчатая995, другая — стеклянная, третья — хрустальная», т. е. вторую береги больше, чем первую, а особенно береги третью — четвертой взять нельзя996. Церковь даже и дозволенные ее правилами браки — второй и третий — не уравнивала с первым. Именно во время венчания вдовцу или вдове, вступавшим во второй брак, клали венец не на голову, а на правое плечо, а при вступлении в третий брак — на левое плечо. Если же вдовец вступал во второй или третий брак со вдовою, то венчания для них не бывало, а вместо того бывала только молитва997. В одном акте о венечных пошлинах (1622 г.) говорится: «...с отрока — по три алтына, с двоеженца — вдвое, с троеженца — втрое»998. Влияние Церкви, несомненно, содействовало развитию в народе неблагоприятного взгляда на второй брак. «Первая жена — от Бога, вторая — от человека, третья — от черта», — говорит народ999. Но влияние Церкви в этом отношении было не исключительное. Идея индивидуального брака, хотя бы и в форме полигамии, предполагает личные связи между известными лицами как супругами. Эти связи, конечно, усиливаются при утверждении брака в форме единоженства. Умерший супруг живет в памяти оставшегося в живых, и грусть по умершему может заставлять последнего отвращаться от вступления в новый брак. С развитием и утверждением в жизни начал личного брака народное сознание усваивает себе идею верности оставшегося в живых супруга памяти умершего. Народное сознание с особенною силою действует в таком направлении потому, что первобытным народам загробная жизнь представляется, собственно говоря, прямым продолжением земной, и супруги, временно разлученные смертью одного из них, должны будут по смерти пережившего соединиться снова на том свете. Поэтому чем более развивается идея личного брака, тем с большею неприязненностью начинает относиться народное сознание ко второму браку.
Первоначально в индивидуальном браке отношения между супругами таковы, что муж является владыкой жены, жена — рабой мужа. Владыка-муж умирает. Но жена нужна умершему на том свете столько же, сколько и при жизни. Поэтому жена — мужняя раба — должна следовать за умершим на тот свет. Отсюда обычай — умерщвлять вдов. Не подлежит сомнению, что у славян существовал обычай жен умирать на гробе мужа. «Не одни рабы, — говорит г-н А. А. Котляревский, — шли в могилу за господином: шла туда и порабощенная жена за владыкой-мужем»1000. Обычай умерщвления вдов видим также, например, в Индии1001, в Древней Греции1002, у древних германцев1003. Но ошибочно будет видеть основание обычая умерщвлять вдов только в служебном, подчиненном отношении жены к мужу. В моравских народных песнях не только умершие мужья подымаются из могил и уводят туда своих жен, но то же делают со своими невестами и умершие женихи