Кроме того, нищета, порождаемая беспрерывными войнами, бесчеловечными поборами, неурожаями и страшными эпидемиями, столь частыми в Средние века, также могущественно влияла на распространенность публичного разврата, на этот постыдный и ужасный промысел торговли своим телом. Куда было деваться всем этим голодным, холодным, бездомным, брошенным своими мужьями женщинам? Труд ценился ни во что, жилищ у них не было, не было и покровителей. Им оставался один путь и одно пристанище: обширный, громадный рынок публичного разврата, на котором никогда не было недостатка в покупателях. И эти несчастные шли на громадный рынок, на котором с ужасающим бесстыдством продавался и покупался живой товар.
Непрестанная вражда феодалов между собою, борьба королей с непокорными баронами, беспрерывная почти борьба с соседями — всё это порождало в средневековой Европе почти непрерывные войны, а все старинные войны сопровождались повальным растлением женщин, попадавшихся солдатам. Холостые или оторванные от семей, они действовали развра-тительно даже во время мирных стоянок, обольщая одних, насилуя других, увозя с собою третьих.
Безобразие монахов и белого католического духовенства, обладавшего несметными богатствами, развращало народ едва ли не сильнее аристократии. Католические ксендзы заводили для себя целые гаремы. Монахи, как голодные волки, бросались на женщин. Духовники соблазняли своих исповедниц, и, таким образом, духовенство в средневековой Европе является едва ли не самым главным фактором публичного разврата.
Позже таким же могущественным фактором проституции явились в средневековой Европе университеты, в которых иногда скучивалось до 15 ООО студентов. Наконец, многочисленные религиозные секты, в особенности же тамплиеры, сильно пособляли развитию публичного разврата.
Ни одного из этих факторов не могло быть в Древней Руси.
Начало Русскому государству было положено не завоеванием, а добровольным признанием князей, а потому не могло появиться того сословия, которое в Западной Европе явилось в виде феодальных баронов. Дружина княжеская пользовалась только частью дани с покоренных народов и никогда не была многочисленна. Никогда на Руси не развивалось тех отношений победителей к побежденным, какие мы видим на Западе. Рабство хотя и существовало, но рабами становились только пленные, да и те преимущественно были обязаны давать своим господам часть с земледельческих продуктов, и только. Остальное народонаселение находилось в прямой зависимости только от князя, владевшего известной областью, уделом. Дружинники княжеские хотя впоследствии и владели большими участками земли, но только эта земля и составляла их собственность; жители же были людьми свободными и если продавались в кабалу, то по собственному желанию. Собственно крестьянство, не в смысле земледельческого сословия, а в смысле рабства, появилось у нас уже гораздо позже, собственно в Московском государстве.
Таким образом, у нас, как мы сказали, в самом начале не существовало двух самых главных факторов разврата: аристократии — аристократии буйной, самовластной и развратной — и безмолвного бессильного рабства.
У нас долгое время не было и солдатства, того солдатства, которое наводняло Западную Европу. В самом начале у князей была только дружина, которая самим своим названием указывает на отношения, существовавшие между ею и князем. Впоследствии, во время удельного периода, войско состояло, кроме дружины, из чужеземных наемников: норманнов, половцев, печенегов и пр., которые призывались только на время войны, и, хотя, быть может, эти наемники не особенно нежно и ласково распоряжались во враждебных областях, хотя, вероятно, предаваясь грабежу во вражеской земле, они не очень щадили женщин, но по тому уже самому, что они не составляли постоянной касты, постоянного населения, эти наемные то появлявшиеся, то исчезавшие войска не могли иметь такого разврати-тельного влияния, какое имели на народные массы латники и копийщики с рыцарями вместе в Западной Европе.
И позже, во время возвышения Московского государства, мы все-таки не имели постоянного регулярного войска, а в случае войны из боярских детей и служилых людей составлялось народное ополчение, которое тотчас же расходилось по домам, как только война оканчивалась. Стрельцы и опричнина представляют первые попытки постоянного войска. Но опричнина, учрежденная Иоанном Грозным и с ним же окончившая свое существование, имела, главным образом, значение царской стражи и никогда не была многочисленна, хотя эта ее малочисленность не мешала ей едва ли не первой посеять семена публичного разврата, ибо опричники, находившиеся под высокой защитой грозного царя, бесчинствовали и разбойничали без всякого удержа. Не хуже любого феодального барона опричник завладевал чужим имуществом, увозил чужую жену, растлевал невинных девушек, будучи уверен, что его не может постигнуть никакое наказание. Знаменитая Александровская слобода была настоящим громадным домом непотребства. Бешеные и часто кровавые оргии распутства, происходившие в ней, поражали если не великолепием, то своим восточным безобразием. Не было на этих оргиях никому пощады. Здесь находили себе приют самые противоестественные страсти, и неистовый разврат блистательных цезарей Рима не мог бы представить ничего более возмутительного и более безобразного.
Таким образом, вначале в Древней Руси не существовало трех главнейших факторов публичного разврата — аристократии, рабства и солдатчины, а потому не могло существовать и публичной проституции в той мере и в том виде, как она существовала в Средние века в Западной Европе.
Кроме того, положение русской женщины было совершенно отлично от положения женщины в Западной Европе.
Последняя, хотя и была до некоторой степени рабой своего мужа, все-таки пользовалась относительной свободой. Она явно присутствовала на турнирах и празднествах, она, как царица, раздавала венки и награды рыцарям, она была предметом поклонения до самого вступления в брак, в честь ее раздавались песни трубадуров и миннезингеров, она была то царицей, то рабой, но рабой, которая смело, с открытым лицом являлась повсюду и публично. Она не скрывалась от посторонних взглядов и сама принимала гостей повелителя-мужа. Жены и дочери баронов не стыдились провожать мужчин в баню и раздевать их, часто принуждая последних разделять с собою ложе.
Положение женщин в Древней Руси не представляет ничего подобного. Не видала она ни празднеств, ни турниров, на которых западная женщина присутствовала, как царица, а постоянно сидела взаперти в своем высоком тереме — в девичестве с мамушками да нянюшками, с сенными девушками. На боярских пирах и потехах не присутствовали никогда не только девушки, но даже замужние женщины: всю свою жизнь они должны были проводить в своих светлицах, сначала под властью отца, потом под властью мужа.
Особенно замечательно книжное воззрение на женщину в Древней Руси. В тогдашних книжных сочинениях она постоянно является злою, хитрою, коварною. Например, в одной старинной книге отец говорит сыну, что змей на свете семьдесят два рода, и самый лютейший из змей есть аспид, который если поселится в какой-нибудь стране, то всю ее опустошит. Одного только не может выносить аспид: трубного звука, и если услышит подобный звук, то разбивается о камень и издыхает. Такова, говорит отец, и злая жена. Она не может слышать доброго поучения. Дом, заканчивает он, в котором поселится злая жена, опустеет, ибо нет никаких средств против женской злобы, ибо женская злоба — всем злобам корень.
Женщина является в этих сочинениях притворщицей, льстивой, сварливой, злоязычной, колдуньей, еретичкой, блудливой и т. д. Ей дается название львицы, медведицы, змеи, скорпиона, василиска и аспида.
В том же сочинении отец рассказывает сыну следующую притчу, чтоб уверить последнего, что женщина создана на погибель.
«Один добрый человек жил с злою женою и имел от нее семь взрослых сыновей. Однажды за ее злой нрав он поучил ее: наказал жезлом. Она убежала из дому в одну пещеру, в которой жил старец затворник и, остановясь перед дверьми, стала молить старца, чтоб он пустил ее к себе и тем спас от напрасной смерти. Он принял ее в пещеру. Вскоре окаянная обольстила старца... Всякий раз как муж бивал ее, она прибегала в пещеру и говорила: уморю мужа и буду свободна. Старец сказал: умори. Она уморила и мужа и шестерых сыновей своих, одного за другим, а седьмой сын бежал в город и рассказал обо всем народу. Люди пошли к пещере и сожгли старца и жену»1496.
Для нас этот книжный рассказ интересен, потому что прямо указывает на отношения мужа и жены в Древней Руси. Отец весьма благодушно повествует сыну, что муж поучал жену с помощью жезла. Каков был этот жезл и каково ученье, он не объясняет, но можно предполагать, что увещеванье было достаточно сильно, потому что даже бессловесная русская женщина решилась на побег и даже на убийство. Мы это предполагаем по аналогии с настоящим положением женщины в крестьянском быту, в котором нередки убийства вследствие безграничного деспотизма мужа, вследствие его крайне грубого обращения со своей женой.
Надо заметить, что подобное воззрение на женщину, на ее свойства выработалось не в одной книжной литературе, но существовало во всем тогдашнем обществе, что, конечно, могло быть только следствием крайнего невежества, вынуждавшего женщину и в настоящее время к безмолвной покорности деспоту-мужу, не дающему ей почти никаких прав. Как тогда, так в большинстве случаев и теперь идеал доброй жены олицетворяется в существе, не имеющем ни собственной воли, ни собственной мысли — в существе совершенно безличном. Добрая жена и теперь еще, по мнению многих, должна быть тенью своего мужа; она должна беспрекословно покоряться своему владыке, исполнять все его малейшие прихоти, безответно переносить его поучения, «и словом, и жезлом, <...> и питанием, и за власы рванием», хотя автор «Домостроя» советует, главным образом, употребление доброй плети, дабы не повредить естества. Она должна ходить перед мужем в страхе. Должна была сидеть взаперти в своем высоком тереме, не показывая светлого лица своего ни одному постороннему мужчине без приказания своего мужа. «Та женщина уже не считается честною, которая не сидит взаперти дома», — пишет С. Герберт-шейн.