«Подчиняется надзору комитета в год от 600 до 800 женщин. Женщины эти преимущественно принадлежат к низшему классу, которые в силу неблагоприятно сложившихся для них обстоятельств, как материальных, так и нравственных, решились на промысел разврата. Привлечение к надзору интеллигентных и состоятельных проституток, которые живут при хорошей обстановке, комитету не по средствам. Лица эти занимают уже квартиру, имеют средства постоянно посещать
театры, клубы или цирк, никакого знакомства с поднадзорными женщинами не ведут, а потому уличить их в промысле разврата крайне трудно».
«Стоит только, — пишет по этому поводу д-р П. Е. Обознен-ко, — пройтись летом по садам, зимою — по увеселительным заведениям столицы, и вы будете поражены массою женщин, открыто торгующих собою, — всё это именно ремесленницы, хористки, балерины, продавщицы и т. д., и т. д. Напрасно бы было искать их в списках врачебно-полицейского комитета — их там нет, они далеко не часто попадают туда и то только в крайности или случайно. Почему это? Причина проста. Подчинить надзору такую женщину нелегко, по комиссии (путем забора обходом) ее не доставишь в комитет, ведь она не ночует в ночлежных домах, не бывает в плохих трактирах, не ходит ночью на улицах, у нее есть местожительство и занятие — ее нужно выследить, доказать, что она занимается развратом, уличить ее, а смотритель комитета, заваленный другими делами, не имеет на это ни времени, ни охоты. Если даже представляется ему случай уличить женщину, то как устоять от искушения покончить дело миром к общему удовольствию? Ведь он получает весьма скромное жалованье и к тому же уверен в полной безнаказанности!»1700.
С фактом, констатируемым д-ром Федоровым для Петербурга, приходится считаться и в других местностях России. Так, по сводным данным д-ра Штюрмер а, одиночная проституция Москвы состоит «почти исключительно» из женщин «низшего разряда». В Харькове по части розыска тайных проституток «довольствуются забором пролетариата»1701. В Смоленске, по представленному в Медицинский департамент отчету местного городового врача, «мало-мальски состоятельная женщина не попадет в кутузку, и административные агенты не привлекут ее к осмотрам». Как видно из отчета об осмотрах проституток на Нижегородской ярмарке М. М. Холевинской, все женщины, торгующие собою на Самокатах, где ютится беднота и подонки, — все без исключения осматриваются на смотровом пункте. Напротив, в Кунавине, где процветают так называемые семейные хоры и где живет аристократия проституции, явления правильности и всеобщности надзора отнюдь не наблюдаются. «Невольно задаешь себе вопрос, — замечает по этому поводу г-жа Холевинская, — qui, diable, trompe-t-on i<^i [кто же здесь, черт возьми, ошибается] ? Когда наталкиваешься на такие “faits contraires” [“противоречивые факты”], как на строгое упорядочение и неукоснительные осмотры самокат-ских женщин, с одной стороны, и с другой — покровительство женщинам того же самого сорта, то приходишь в недоумение: почему же такая разница в отношении этих лиц?»1702. Это явление оказывается настолько повсеместным, что д-р Штюрмер находит возможным следующим образом обобщить данные представленных к съезду отчетов. «Везде, можно сказать, попадают под надзор проститутки менее состоятельные. Агенты недостаточно искусны, а притом не имеют порою возможности уличить проститутку высшего полета. Необходимо для этого много такта, иначе можно сильно поплатиться. Кроме того, проститутки этого рода всегда найдут защитников, готовых их выручить, а в крайнем случае, взять на поруки. Во всех городах преобладают проститутки низшего разряда. Чем хуже надзор, тем меньше более зажиточных и интеллигентных проституток. Полиция, не желая задавать себе лишнего труда и наживать неприятностей, ограничивается только забором захудалых и бродячих женщин»1703.
Социальное иго исключительного режима врачебно-полицейского контроля выступает еще определеннее ввиду того обстоятельства, что сами условия и порядок подчинения надзору не гарантируют неимущей женщины, какова бы ни была ее нравственность, от прикрепления к проституции.
Для характеристики условий подчинения контролю уместно остановить внимание на некоторых из поводов привлечения к надзору, которые мы находим в местных регламентах.
Читатель помнит то правило варшавской «Инструкции», где речь идет об освидетельствовании работниц и служанок без службы, не только оказавшихся совсем без крова, но даже и «замеченных в подозрительных местах». Согласно «Правилам» особых инструкций для дозорцев комитета (§ 4, литера «г») и для старших околоточных надзирателей варшавской полиции (§ 8, литера «г») к подозрительным местам Варшавы должно отнести не только парки, сады, берег Вислы, пустопорожние и другие глухие места, но и вообще «окраины города».
Околоточным надзирателям и специальным агентам комитета предписывается женщин, «шляющихся ночью, поздно вечером или рано утром» в этих местах, задерживать всякий раз, «если они не представят уважительных, могущих безотлагательно быть поверенными причин своего там нахождения» (там же, литера «д»). Надо ли говорить, что подобные правила являются постоянною угрозой женскому пролетариату, ютящемуся на окраинах города: не говоря уже о периодах безработицы, стачек, в любой праздничный день женщина-работ-ница рискует оказаться заарестованной и подвергнутой позору осмотра в полицейском участке, хотя бы она отнюдь не была уличена в проституции.
При этом вряд ли решатся, ввиду § 8 «Инструкции» для смотрителя варшавского полицейского ареста, злоупотребляя ссылкою на тенденции уголовно-антропологической школы, утверждать, что «наружный вид» безработной женщины в состоянии доставить полицейскому агенту сколько-нибудь надежный критерий в различении симптомов нужды и порочности! Возможность перемешать эти симптомы становится тем более значительной, что оценка их, ввиду правила о поручительстве, переносится в известной степени с агентов полиции на самих нанимателей женщины-работницы...
Установляя поводы привлечения к надзору, регламенты не ограничиваются оставлением под подозрением места, где обитает неимущая женщина, ее наружности. По «Правилам» Рижского врачебно-полицейского комитета «о женщинах подозрительных» (§ 143), «усмотрению комитета предоставляется определить: кого именно следует считать подозрительным; во всяком случае, к этой категории принадлежат все известные полиции или комитету лица, состоящие на содержании и живущие в гражданском браке и конкубинате1704». Превращая освидетельствование в особую карательную санкцию ст<атьи> 994 Уложения о наказаниях1705, § 146 добавляет: «Когда подозрение в занятии проституцией обратится в убеждение, то комитет по первому разу дает женщине предостережение, а по второму разу подвергает ее в виде наказания врачебному осмотру».
Помимо этих и других подобных условий, где основанием подозрения являются так или иначе объективные факты, для привлечения женщины к врачебно-полицейскому осмотру иной раз достаточно простого указания со стороны частного лица на сомнительное поведение женщины. Для характеристики подобных случаев мы ограничимся ссылкой на § 4 (литера «к») «Инструкции» для дозорцев Варшавского комитета и на § 8 (литера «к») «Инструкции» для старших околоточных надзирателей варшавской полиции: названные органы «могут задерживать женщин по заявлению мужчин, что таковые не дают им прохода». Небезынтересно, что, стараясь при этом «сколь возможно осторожнее поверить справедливость заявления», дозорцы комитета как в этом, так и в других случаях должны «всеми мерами избегать задерживания женщин в публичных местах и при стечении публики; в случае же необходимости совершать таковое самым незаметным образом, придавая, сколь возможно, благовидный предлог задержанию и поступая при этом с должною осмотрительностью и вежливостью» (§ 5 «Инструкции» для дозорцев комитета).
При таком характере норм регламентов практике полиции нравственности по привлечению женщин к надзору открывается широкий простор. Следующая поучительная страница из диссертации д-ра П. Е. Обозненко раскрывает ее тенденции.
«На основании закона (? — инструкции), вменяющего в обязанность врачебно-полицейским комитетам надзор за бродячими женщинами, от времени до времени устраиваются ночные обходы, облавы по известным полиции ночлежным домам, грязным, тесным угловым квартирам низшего разряда и другим подобным же притонам столицы, где ютится самая крайняя нищета, а вместе с нею порок и преступление. Все женщины, встреченные при таком обходе (на улице или в притонах), которые не могут указать своего местожительства и определенных занятий или же предъявить бланк врачебно-полицейского комитета, удостоверяющий их явки к медицинским осмотрам, считаются бродячими женщинами, забираются обходом и доставляются в участок под именем женщин, взятых по комиссии (комиссных).
Этот с каждым годом все увеличивающийся довольно многочисленный класс комиссных женщин стоит на границе между низшим, рабочим населением столицы и поднадзорною проституцией. Здесь сходятся и начало и конец проституции. Сюда в конце концов попадают старые, утратившие все свои прелести проститутки, зараженные сифилисом (в гуммозном1706 периоде), пропитанные алкоголем, доживающие свою бурную жизнь на жалкие гроши, выручаемые продажею своего дряхлого тела; сюда ежегодно приливают массы крестьянских женщин и девушек, пришедших в столицу искать заработков, истратившие свои скудные запасы, не нашедшие места и впавшие в крайнюю нужду; здесь есть немало и девочек-подрост