1738.
Проститутке предоставляется [право] выйти из-под надзора по требованию родителей, ближайших родственников, опекуна и всякого другого лица, «желающего взять публичную женщину на поручительство» (ср. § 23). Однако далеко не каждая проститутка имеет родителей или состоит под опекой и, с другой стороны, далеко не всякая согласится раскрыть факт своего падения в городе даже людям близким — предать свой позор огласке в родной деревне. К тому же не следует упускать из виду, что в притоне женщина состоит под постоянным присмотром: «...ее никуда не выпускают иначе как в сопровождении доверенного лица, да и то на самое короткое время»1739.
И как только хозяева притона начнут подозревать, что родные, или знакомые, или Общество защиты хотят освободить женщину, они не замедлят прибегнуть к могучему средству ограждения своих интересов — к перепродаже последней в другой притон более отдаленного города1740. Что касается, в частности, освобождения через поручителя, которого женщина оказывается в состоянии найти в среде обычных гостей публичного дома, то едва ли не ведомы условия низменного характера, на которых оно обыкновенно совершается. В программу полицейских справок о поручителе входит определенно вопрос о том, имеет ли поручитель достаточные материальные средства для обеспечения содержания освобождаемой...1741. Поручителю «вверяется» та женщина, заботу о нравственности которой он гарантирует своею подпиской в комитете: ему на руки, а не освобождаемой, выдаются документы последней. В итоге — не освобождение, но скорее новая форма закрепощения женщины. Недаром в § 22 «Положения» эта мера, как своеобразный отпрыск «доброго старого времени», идет как раз вслед за сохраняющимся здесь по анахронизму условием выхода женщины из-под надзора «по требованию помещиков»!
Еще «уважением», по которому женщина может быть исключена из списков публичных, является вступление ее в замужество. А если нет надежды, что омут разврата в состоянии представить благоприятный случай для брачного союза, то не заказано ждать преклонного возраста, мечтать о богадельне и, во всяком случае, надеяться на такую болезнь («например, туберкулез в высокой степени», — как поясняет д-р Штюрмер1742), при которой не только какой-либо другой, но и собственный врач комитета признаёт женщину уже не способной более даже к «легкому промыслу»...
Заметим попутно, что недоверие к показанию врача со стороны врачей-регламентистов в деле освобождения женщин из-под надзора по болезни выражается еще более отчетливо в регламенте Варшавского врачебно-полицейского комитета. Согласно журнальному постановлению названного комитета от 29 апреля 1867 г. (п. 5), «вследствие болезненного состояния» поднадзорная женщина подлежит исключению из списков «по представлении медицинского свидетельства не менее двух врачей». При этом женщина, исключенная ввиду болезненного состояния из списков поднадзорных, подлежит еще «в течение одного года каждые две недели медицинской ревизии»1743
Правила Варшавского комитета дополняют нашу характеристику освобождения женщины из-под надзора и в другом еще отношении: они раскрывают факт непрочности, ненадежности той свободы, которую удается в исключительных случаях получить женщине, еще не превратившейся в инвалида на поприще разврата.
По поводу выхода замуж проститутки дома терпимости журналом Варшавского комитета от 10 июля 1865 г. (п. 4) было постановлено: «От просящей увольнения женщины для вступления с нею в брак требовать предварительно, если она служит, письменного разрешения начальства на женитьбу на этой женщине, если же не служит, то объявления о помолвке с нею. Затем давать месячный срок для совершения свадьбы». Журналом от 29 апреля 1867 г. (п. 2) это последнее предписание было пояснено в том смысле, что поднадзорная женщина подлежит исключению из списков «по просьбе желающего вступить в брак, с тем чтобы в течение месяца было представлено законное доказательство в совершении брака».
По журналу комитета от 10 июля 1865 г. (п. 3), «о просящей увольнения женщины для принятия к себе в услужение делать справки, имеет ли она к тому средства и добропорядочного ли она поведения». «Желающие поступить к частным лицам», дополняет журнал от 29 апреля 1867 г. (п. 7), исключаются из списков «по уведомлении начальника конторы служителей о том, что место приискано». При этом, как и больные, поступившие в услужение, «подлежат в течение одного года каждые две недели медицинской ревизии». Журнал комитета от 12 мая 1871 г. за № 8 полагал «прекращать совершенно медицинские осмотры проституток со дня поступления их в услужение, но строго поверять, действительно ли проститутка поступила в услужение, не поступает ли она в подозрительное место, и если подобная женщина оставит службу, то немедленно подчинять ее осмотрам». Этот журнал, утвержденный впоследствии бывшим наместником Царства Польского, согласно предписанию на имя варшавского обер-полицей-мейстера от 8 января 1873 г. за Nq 535, был введен в действие в виде временной меры впредь до учреждения нового положения о надзоре за проституцией в Варшаве. Если он и не применяется фактически, как уверяет в 1895 г. комитетский врач г-н П. И. Пушкин, тем не менее юридически он остается постоянной суровой угрозою для всякой бывшей проститутки, которой удалось, освободившись из-под надзора, поступить в услужение.
По журнальному постановлению комитета от 29 апреля 1867 г. (п. 3), поднадзорная женщина подлежит исключению из списков «за поручительством частных лиц, известных своею благонадежностью, по представлении залога в 300 руб.». Журнал 8 марта 1869 г. требует обратного внесения в списки тех женщин, которые, «быв исключены из списков толерованных за поручительством разных лиц, не живут при своих поручителях, или потому что они выехали из Варшавы, или потому что они вовсе не имеют надзора за взятыми ими на поручительство женщинами и не дают им никаких средств к жизни...»1744.
Пропуск месячного срока для совершения брака, временная потеря места при поступлении в услужение, невыдача женщине содержания со стороны ее «поручителя» как условия обратного внесения в списки достаточно ярко характеризуют условность свободы, приобретаемой женщиною, которой удается формально освободиться от врачебно-полицейского контроля.
Условность этой свободы является тем более грозной, что, по смыслу § 95 медико-полицейских правил, при подозрении в тайном распутстве женщина, прежде проживавшая в доме терпимости, не только становится вновь поднадзорной, но может подлежать возвращению в публичный дом, согласно условиям, заключенным ранее между нею и содержателем дома:
«Условия, заключенные между содержателем дома и публичною женщиною на какое бы то ни было время, уничтожаются и прекращаются безотлагательно в следующих случаях:
1) когда женщина, быв зараженною в публичном доме, по излечении в больнице объявит желание оставить прежнюю жизнь;
2) когда ей случится выйти замуж;
3) когда найдет для себя службу или какой-либо другой приличный род жизни.
Ни в одном из приведенных случаев женщина не может быть принужденною остаться в публичном доме, исключая только, когда доказано будет, что она находится в другом публичном доме или предается тайно распутству»1745.
Там, где нет особых местных регламентов, каких-либо норм, определяющих условия освобождения женщины из-под надзора, насколько нам известно, совсем не имеется: по крайней мере, правила 29 мая 1844 г. обходят совершенным молчанием этот вопрос. Почтенный д-р Штюрмер в своем сводном докладе уверяет, будто «с освобождением из-под надзора дело обстоит не так просто <...> лишь там, где надзор организован более правильно; там же, где всё делается по произволу низших чинов полиции, освобождение от надзора не представляет никакой трудности. <...> Как видно из отчетов, — прибавляет он к этому, — таких городов немало»1746. Несомненно, там, «где всё делается по произволу низших чинов полиции», где условия освобождения могут падать до самых позорных, унизительных требований, открыты такие широкие пути выхода из-под надзора, которые даже и не могут быть выражены нормою. Но ведь чем шире для женщины возможность выйти из-под контроля, удовлетворив личным интересам низшего полицейского агента, тем неодолимее преграды к освобождению от уз исключительного режима для женщины, которая не хочет, не имеет удачи или просто не в состоянии воспользоваться лазейкой этих низменных путей. А потому и в деле освобождения из-под надзора, как и в прочих его моментах, мы продолжаем считать режим, определяющийся нормами регламентов, как бы суров он ни был, лишь за низшую степень стеснений и гнета, которые по широкому простору России несет с собою система личного усмотрения исполнительного органа — бесконтрольного, полновластного вершителя судьбы поднадзорной женщины.
Подведем итоги.
Исключительный режим врачебно-полицейского надзора прикрепляет женщину к проституции; он рассчитан на невладеющие группы общества; условия и порядок подчинения надзору не гарантируют неимущей женщины, какова бы ни была ее нравственность, от внесения в списки проституток. Опутывая поднадзорную женщину целою сетью обязанностей, не нарушая которых она даже и ярма проститутки нести не в состоянии, и формально затрудняя или умалчивая совсем об условиях ее освобождения, полиция нравственности порабощает ее личность — ставит последнюю в полную зависимость от власти агентуры надзора.